Любовь КАЗАРНОВСКАЯ: «У нас гениальная страна, гениальные накопления, гениальные наработки. Но где они?»

Михаил САДЧИКОВ

Любовь Юрьевна Казарновская могла бы просто почивать на лаврах. Для всего мира она — оперная Прима. Разве этого мало? Видимо, для Любови Казарновской мало, если она ещё и доктор музыкальных наук, профессор, общественный деятель и просветитель.

Любовь Казарновская — организатор и участница таких культурно-просветительных проектов, как «Венский бал в Москве», «Музыкальный салон Любови Казарновской» (которые задуманы как продолжение легендарных салонов Полины Виардо и Дезире Арто), «Региональная общественная организация «Русское музыкальное просветительское общество» (преемник традиций «Русского музыкального общества», созданного братьями Рубинштейнами в 1859 году). Не так давно Казарновская вновь удивила своих поклонников, выступив в обеих российских столицах с оперным шоу «Сны о Востоке». После концерта в петербургском БКЗ «Октябрьский» Любовь Казарновская ответила на вопросы нашего обозревателя.

— Любовь Юрьевна, в оперном шоу «Сны о Востоке» Вы неожиданно для многих выступили совместно с эстрадной певицей Анитой Цой. Как родилась эта идея?

— В этой программе мы сделали шаг в ту сторону, куда будет развиваться  оперное искусство. У нас получилось оперное шоу. Я взяла сквозную восточную тему в творчестве композиторов-классиков. «Ирис» Масканьи, «Турандот» Пуччини, «Шерехрезада» Римского-Корсакова, «Арабский танец» Чайковского… Две песни исполнила Анита Цой, они написаны композитором из Лос-Анджелеса, одна из них, «На Восток», уже стала известной. В музыке у нас получился такой фьюжн. Мы выступали в обрамлении нежных и стильных декораций, стилизованных под старинный китайский папирус.

— Как Вы адаптировались в четырехтысячном «Октябрьском» зале?

— Не могу сказать, что это большая радость. Зал не акустический, малоприспособленный к такой программе, как наша. Нет чувствительных микрофонов, которые дают не усиление звука, а воздух, объём. Но всё равно, я считаю, что состоялось погружение зрителей в какой-то новый мир под названием «опера». И это так важно. Потому что опера как жанр, и это ни для кого не секрет, переживает серьезный кризис. Режиссёры изгаляются от желания чего бы еще такое придумать, чтобы привлечь зрителей в оперу. Начинают выдумывать всякую ерундистику. Когда я вижу такое, что у меня волосы шевелятся.

Меня в последнее время то и дело спрашивают: «Почему ты стала меньше с оперой дружить?» Но представьте моё состояние, когда приезжаю на спектакль «Аида», а выясняется, что я должна лезть через забор в военной форме с автоматом. В недоумении спрашиваю режиссёра: «А зачем?», на что он отвечает: «Разве вы не в курсе, что опера в чистом виде сейчас никому не нужна, а значит, мы должны, что-то предпринимать, чтобы современный зритель считывал что-то своё». Да, но при чём тут Верди?! Это же изначально другой стиль, другая подача! Нет-нет, такие эксперименты не по мне — мухи отдельно, котлеты отдельно.

— И что же, полезли в итоге через забор в «Аиде»?

— Нет, отказалась от этой постановки. Отказалась и от «Мазепы», где Марию сравнивали со свиньей, да еще специально для спектакля тренировали свинью в Амстердаме. «В чем задумка?» — спрашивала я. «В том, что она такая свинья, это из-за нее казнили Кочубея, из-за нее Мазепа выиграл политические игры, мать с ума сошла, и так далее». Мария — полная свинья! Этот образ должен пройти через весь новомодный оперный спектакль. Душа моя горела от стыда: «Знаете что, я воспитана на Пушкине и Чайковском! И Мария — это самое лирическое начало из всех. Я не буду участвовать в этом свинстве». На что режиссер оперы сказал: «Ваша русская музыка вообще никому не нужна!», после чего я развернулась, сказав: «Прощайте!». И ушла.

— Шоу с Анитой Цой будет иметь продолжение? Есть ли к нему интерес со стороны российских и западных прокатчиков?

— Мы выступили в Москве и Петербурге, совершили небольшой тур по России: Казань, Кемерово, Новосибирск, Саратов. Что касается заграницы, то есть запрос из Монте-Карло и из Италии, и мы собираемся там показывать шоу, только немного сместим акценты. Анита будет в западном варианте выступать как «специальный гость», и это у неё здорово получится, с её внешностью, её образом, кимоно. В своём репертуаре она хорошо, стильно все делает, и она понимает, что ей не надо «заявляться» на оперные дела, это, как говорится, не катит. Поэтому акцент будет сделан на оперу и балет, на то, что западные зрители знают, понимают, любят. А как специальный гость Анита очень хороша. У нас главное подача в виде шоу, но не навязчиво, не китчеобразно. У нас очень современная «Мадам Баттерфляй» — не в парике с наклеенными волосами. На мне надета юбка, строгая блузка и два цветка. Всё!

Для молодёжи, которая боится слова «опера», важно видеть людей, которые поют про наше время, доступно, доходчиво эту музыку подают. Мне кажется, за этой линией будущее. Я уже вижу эту тенденцию в мире: Доминго, Паваротти пытались сделать cross-over шоу, приглашая Элтона Джона, Дайану Росс. Паваротти в Централ-парке собирал 25 тысяч зрителей разных возрастов, и реагировали потрясающе. Артист доверительно общался с публикой: «Сейчас я вам спою мою любимую песню, которую любил еще мой отец». У людей было ощущение, что они вовлечены в особое информационно-художественное поле. Вот и мы с Анитой Цой сделали такую историю — информационное поле, условный Восток, в котором существуют современные люди, поющие про ту же любовь, что пели сто лет назад, и что будут петь через сто лет.

— В этом сезоне очень моден дуэт Филиппа Киркорова с Анной Нетребко. А ведь несколько лет назад и Вы пели с Киркоровым дуэтом. Почему ваш дуэт тогда не выстрелил?

— Просто их дуэт изначально позиционировался как дуэт Киркорова и Нетребко с мощным пиаром, клипом, участием в различных фестивалях и так далее… Что касается истории со мной, то Филипп в своё время принял участие в моей программе как гость. И мы с ним спели вместе в рамках «Шоу Казарновской». Был сделан номер именно для конкретного шоу, и затем никак мы его не презентовали, не раскручивали.

— Ваш дуэт был не хуже, чем у Киркорова с Нетребко?

— У нас просто музыка качественней была, мы пели «Time to say: Goodbye». Но мы никак не пиарили свой номер.

— Вы возглавляете «Русское музыкально-просветительское общество»… Что подтолкнуло Вас взяться за этот проект?

— Я взяла эту идею у братьев Рубинштейн, Антона и Николая, основателей Московской и Петербургской консерваторий. Потрясающие люди, два просветительских столпа. Не было бы Рубинштейнов, не было бы Чайковского, не было бы Танеева, а в результате не было бы русской музыки, Большого зала Консерватории, Филармонии, и так далее. Это были отцы-основатели, убежденные, что просветительская деятельность так же важна, как их основная деятельность.

Не только Петербург и Москва, но и Одесса, Кишинёв хранят добрую память о Рубинштейнах. Они говорят: «Консерватории наши пошли от братьев Рубинштейн». Братья интегрировали музыкальное пространство по всей матушке России и за её пределами. Я считаю, это чрезвычайно важно. Тем более в наше время, когда люди перестают внутренне разграничивать что такое хорошо, а что плохо. Потому что на слушателя обрушивают гигантский поток информации — бесконечные «золотые граммофоны», «фабрики звезд», юрмалы, вечера юмора. И в этой ситуации мне очень важно говорить о настоящем, о большом, и о том, что сделала наша страна, о ее вкладе в мировую культуру. Мы не должны терять эти высокие ориентиры.

Я делаю также и салонные вечера, оттолкнувшись от идеи салонов Виардо и Тургенева. Начиналось ведь всё с Санкт-Петербурга: у Белосельских-Белозерских, у Юсуповых, потом Тургенев познакомил Полину Виардо с Глинкой, Даргомыжским и так далее. Все стали говорить, что она лучшая исполнительница их произведений, а она его, в свое время, пригласив в Баден Баден, познакомила с Сен-Сансем, Берлиозом, Альфредом де Мюссе. Вот так и образовалось некое культурное пространство, в которое Россия была интегрирована на сто процентов. Прекрасная идея, замечательная традиция! И мне не хочется, чтобы мы это теряли. Обидно! Потому что у нас гениальная страна, гениальные накопления, гениальные наработки. Но где они? Увы, мы сегодня сориентированы на то, что скажет Запад. Запад сказал: «Это хорошо». И мы сразу начинаем хлопать в ладоши: «Вот это действительно хорошо!» А почему это хорошо? А что в этом хорошего?

Вот вы спросили меня про дуэт Ани и Филиппа. А я думаю, возможно, когда Запад сказал нам, что Нетребко – это хорошо, то публика и стала так возбуждаться и вдохновляться?

— Сотворили себе кумира!

— Вот именно! Совершенно верно. Поэтому важно людям помогать, давать какие-то ориентиры, никого не уговаривая, не притягивая за уши: «Вот, вы должны думать, как я». У меня сейчас есть программа на «Радио Орфей». Она называется «Вокалиссимо», там просто просветительские программы. Вот сейчас идет цикл «Жёны великих». Я сделала программу о Констанции Моцарт, и, естественно, о самом Моцарте. Сделана программа и о Козиме Лист, младшей дочери Ференца Листа, ставшей женой Вагнера.

И люди мне пишут отовсюду — из каких-то невероятных совершенно мест, из-за границы, из наших городов, что они даже не понимали, что такое Моцарт по-настоящему, какую роль сыграла в его судьбе Констанция. Они удивляются, что, оказывается, весь национал-социализм Вагнера — это не столько его идея, сколько развитие этой идеи Козимой, которая привела потом в дом Гитлера. А сам Вагнер просто был возбужден нибелунгами, идеями, приоритетами немецкой культуры… Но он не представлял, во что это выльется.

Я делаю программы, и очень ими горжусь. Не потому что я пророк и собираюсь всех учить жить. Но я людям даю какие-то возможности заглянуть за угол того, что они привыкли видеть, как они привыкли мыслить и думать. Это для меня очень важно.

— Любовь Юрьевна, прекрасно, что Вы ведете программу на Радио+. А почему Вас на телевидении в последнее время не видно?

— Потому что мне надоело убеждать канал «Культура», что Глинка и Чайковский — не самые плохие авторы для русского романса. Они всё время хотят представлять романс на границе с советской песней. По их версии, «Очи черные», «Ямщик, не гони лошадей!» — это уже суперклассика. А вдруг тетя Маня не поймет?! Я же возражаю: «Но тетя Маня — не наш зритель, она переключит телевизор на Юрмалу. У нас зритель совсем иной – интеллигентный». Но политика канала развивалась по другому, и всякий раз, когда я делала программу о Даргомыжском, о Глинке, о Чайковском, то мне буквально приходилось пробивать эти имена. Зато с удовольствием берут программы с Погудиным, с Дятловым. Да, но это не романс, это всё условно, это пограничная штука. Это на границе лирической песни и городского ресторанного романса, но это не романс. Русский романс — намного шире и глубже. И я хотела ТВ-программу о романсе именно в эту сторону чуть-чуть повернуть. Я говорила: «Раз вы меня позвали, значит, вы что-то имели в виду. В противном случае пусть у вас будут Леонид Серебренников, Олег Погудин — они больше в формате». Получала ответ: «Нет, нам надо такое лицо, как вы, Любовь Юрьевна». На словах — уважение, респект, а на деле все иначе… И я устала воевать за своё видение романса.

— При этом Вы постоянно находили новых исполнителей для своей программы, подтверждая истину, что не оскудела российская земля талантами…

— Ребята сами на меня выходили, присылали свои записи. Писали, что им нравится романсовая музыка, что им интересно в ней работать, какие-то креативные вещи создавать. Эти люди приезжали за свои деньги в Москву, чтобы пройти прослушивание на канале «Культура». И это очень здорово. Жаль, не всегда я окончательный состав подбирала. Микрофонные певцы, которые поют романсы погранично-ресторанного плана, исполнители эстрадной лирической песни — это не мой жанр. Я знаю певцов, которые удалены в классическое поле.

— Поделитесь своими творческими планами! Вы теперь делаете установку на оперное шоу?

— Не сказала бы, что я делаю установку. Но, если вижу креативную идею, типа этой, то увлекаюсь ею.

— Это ведь тоже просветительская задача…

— В каком-то смысле «да». Для меня это больше удовольствие, потому что в одном спектакле столько музыки не соединить. Всегда в опере есть очень удачный кусок, а есть «провальчик». В балете есть хороший кусок, а потом провал. А в моем оперно-балетном шоу отобрано лучшее. Зе бест!

— На Вашем сайте написано: «Любовь Казарновская — доктор музыкальных наук», «профессор»… Но обычно певицы пишут: «народная артистка СССР», «народная артистка России»…

— Так у меня нет никакого звания. Просто так сложились обстоятельства, что я начала работать в Москве, в Театре имени Станиславского и Немировича-Данченко. У меня там лежали документы на звание, но, проработав четыре года, я уехала к Юрию Хатуевичу Темирканову в Ленинград, в Кировский-Мариинский театр. Я проработала три года, потом пришел Валерий Абисалович Гергиев, а мои документы так и не дождались своей очереди, потому что я уехала в Австрию, вышла замуж, стала выступать по всему миру. И сейчас я кошка, гуляющая сама по себе. Не буду же я сама собирать бумажки на звание и бегать с ними по инстанциям. Так что я не заслуженная артистка России, не народная. И совершенно об этом не жалею, потому что сегодня «народные артисты» зачастую те, с кем мне не хочется быть в одной компании. Так что лучше, если просто меня объявят: Любовь Казарновская!