Дмитрий ЖВАНИЯ
Почему, когда восстают предместья Парижа или Лондона против белых — это, с точки зрения либеральных левых, бунт настоящий, а когда русские, недовольные поведением иммигрантов, устраивают погром — это, по их мнению, бунт марионеточный? Почему леваки умиляются в одном случае, и начинают брезгливо морщиться в другом, несмотря на то, что это — явления одного ряда? Эти вопросы я задал на своей странице в “Facebook”.
«Потому что предместья Парижа и Лондона восстают против своей нищеты — материальной и духовной, против власти, против мещан и мещанства, против объектов собственности корпораций. А озлобленные и затравленные московские филистёры “восстают” против людей, находящихся в ещё более печальном положении. Вот и всё. Что ещё не ясно? Что вообще может тут быть не ясно…» — ответил мне анархист, который в качестве псевдонима взял этноним папуасского племени в Индонезии — Дани Дугум. Его поддержал петербургский журналист Артём Лангебург: «Яснее не выразить, и действительно непонятно, почему вам, Дмитрий, не видна разница. А, ну да, ещё можно предположить, что мы (анархи и либеральные левые) “просто ненавидим всё русское” — эта версия всегда у наших оппонентов под рукой». Эта версия «всегда под рукой» не без оснований. Вон Дугум исходит ядом, ведя речь об «озлобленных и затравленных московских филистёрах».
Мнение Дугума — образчик левацкой привычки выдавать желаемое за действительное, а нежелаемое — за недействительное. Ещё Дугум, конечно же, считает, что иммигранты — это и есть пролетариат. Он не один в этом мнении. Так, некоторые левые активисты Петербурга собирались раздавать свои листовки у городской мечети во время празднования Курбан-байрама, полагая, что на это действо соберутся те, кто сегодня играет роль пролетариата.
Но вернёмся к бунтам. Нельзя не вспомнить бунт 1992 года в Лос-Анджелесе. Он начался 29 апреля после того, как суд оправдал четверых белых полицейских, избивших чернокожего Родни Кинга при задержании. Родни Кинг, который незадолго до того, как стать героем драмы, условно досрочно освободился из тюрьмы, где сидел за грабёж, мчался по дороге, превышая допустимую скорость. Полицейский патруль велел ему остановиться. Но Кинг, наоборот, нажал на газ и стал удирать от полиции по жилой зоне города. Полицейские сумели остановить Кинга только через восемь миль, врезавшись в бок его автомобиля. Кинг долго не вылезал из машины, а когда всё-таки вылез, стал вести себя неадекватно: плясал, смейся, махал руками барражировавшему в небе полицейскому вертолёту. Когда полицейские попытались надеть на него наручники, он оказался упорное сопротивление и был жестоко избит копами. Потом анализы показали, что Кинг находился под воздействием алкоголя и марихуаны.
Беспорядки в Лос-Анджелесе длились 5 дней — с 29 апреля по 4 мая. Они сопровождались погромами, грабежами, поджогам и убийствами. Сгорело 5500 зданий, погибли 53 человека. Беспорядки перекинулись на богемный Сан-Франциско, где «повстанцы» разграбили более сотни магазинов. После бунта состоялся повторный суд над полицейскими. Их признали виновными в превышении силы и уволили из полиции. Кто не остался внакладе, так это Родни Кинг, который получил по суду денежную компенсацию в размере 3,8 млн долларов от департамента полиции Лос-Анджелеса. Правда, став миллионером, Кинг продолжил заниматься тёмными делишками. После описываемых событий он ещё семь раз привлекался к судебной ответственности.
Я прекрасно помню этот бунт. Вскоре после него я поехал в Лондон на ежегодную международную конференцию «Марксизм», проходящую под патронажем Социалистической рабочей партии Британии, от которой сейчас остались жалкие ошмётки. На конференции только и говорили, что о бунте в Лос-Анджелесе. В глазах леваков он выглядел почти как революция, которая, правда, не получила правильного марксистского руководства. Даже на обложке программки конференции была помещена фотография чернокожих девушек с поднятыми вверх кулаками.
Что касается меня, то я к событиям отнёсся не без злорадства. Это же был 1992 год — только что развалился Советский Союз на радость США. Я не был фанатом СССР, но чувство национального унижения всё же испытывал, а на Западе порой сталкивался с явным неуважением к советскому паспорту. И поэтому, глядя репортажи из Лос-Анджелеса, я получал удовольствие от того, что и американцам не сладко. А главное, эти события можно было использовать в антибуржуазной пропаганде. Это сейчас в России мода на антиамериканизм, а тогда всё было иначе. Америка воспринималась нашими обывателями как страна чудес, а девушки жили ожиданием встречи с «америкен боем». И что это за страна чудес, если там происходят такие погромы? Не на пустом же месте. Однако щенячий восторг леваков по поводу бунта в Лос-Анджелесе меня раздражал. Ведь не надо быть семи пядей во лбу, чтобы отличать бунт с явным криминальным подтекстом от революции.
…Парижские предместья взорвались в ноябре 2005 года. Поводом для беспорядков послужила гибель 27 октября двух подростков, жителей предместья Клиши-су-Буа — 15-летнего сына выходцев из Туниса Зиада Бена и 17-летнего отпрыска иммигрантов из Западной Африки Буна Траоре. Убегая от полиции, подростки спрятались в трансформаторной будке, где получили смертельный удар током. В компании с ними находился сын турецких иммигрантов, который остался жив, но получил сильные ожоги. Из Клиши-су-Буа (департамент Сена-Сен-Дени) волнения распространились ещё на четыре соседних департамента — Валь-д’Уаз, Сена и Марна, О-де-Сен и Ивлен. Мятежники жгли автомашины (только за первые дни бунта они сожгли 70 машин), били витрины, дрались с полицейскими. Через два года, в сентябре 2007-го, ситуация в точности повторилась в парижском пригороде Вилье-ле-Белль. Мятеж вновь разгорелся после гибели подростков: двое парней врезались на мотоцикле в полицейский автомобиль и разбились насмерть.
…В августе 2011 года полыхнули предместья Лондона. Поводом к беспорядкам послужило убийство чернокожего бандита Марка Даггана, участника банды “Tottenham Mandem”, орудующей в Северном Лондоне и поддерживающей связи с жестокой ямайской группировкой “Yardies”. Газета “Telegraph” называла Даггана «известным гангстером, который жил с оружием в руках». По данным газеты, Дагган создал своё собственное отделение группировки “Tottenham Mandem, названное “Star Gang”, членом которой был его двоюродный брат Кельвин Истон, убитый весной того же года в ходе потасовки в одном из клубов. В статье цитируется неназванный источник в полиции, который заявил, что Дагган был «основным игроком и был хорошо известен полиции в Тоттенхэме. Он был, конечно, не второстепенной фигурой».
Естественно, родные Марка изображали его совсем иначе — любящим сыном и заботливым отцом. Невеста Даггана, Симона Уилсон, сообщила, что Марк, которого она знала 12 лет, был «хорошим папой», который «боготворил своих детей». В интервью “Channel 4 News”, Уилсон сказала, что её партнер не был гангстером, а убегал от полицейских, чтобы не иметь с ними проблем, но не стрелял в них. «Если бы даже у него был пистолет, — уж я-то это знаю, — Марк бы побежал. Он скорее бы побежал, чем стал бы стрелять, — сказала она. — Они хотят изобразить его гангстером. Но Марк не гангстер. Он не известен как какой-нибудь бандит или член банды. Он не такой». 52-летняя мать Даггана Памела заявила, что Марк «был добрым мальчиком, ему было бы 30 в следующем месяце. Этот мир — злой мир, если дети не доживают до такого возраста».
Наш мир действительного злой. И вся злость социального дна вылилась в августе на улицы Лондона: поджоги, погромы, драки с полицией, грабежи магазинов. Умные левые, а такие ещё пока есть, не спешили идеализировать события – выдавать их за «восстание против истеблишмента и корпораций». «Когда в Британии было больше классового сознания, бедные её жители организовывали демонстрации, подписные кампании по всей стране, бастовали, — писал для «Нового смысла» известный анархист Влад Тупикин. — Теперь, когда классовое сознание более или менее уничтожено методом автоматизации и перевода производств за границу (в страны с дешёвой рабочей силой и низкими экологическими стандартами), как ещё могут выражать свой протест атомизированные жители плохих пригородов, многие из которых годами не имеют сносного заработка и, соответственно, возможности отправить детей учиться (да и учёба, даже университетская, давно уже не является стопроцентной гарантией повышения материального достатка и социального статуса)? У них нет другого языка для протеста, нет другого способа, они ведь не ходят ежедневно на работу в цех, не встречают там профсоюзного или партийного организатора, они в лучшем случае подметают что-то в одиночку или продают что-то в одиночку или в маленькой группе работников. Понятно, почему их дети так быстро включились в то, что раньше называлось “пролетарским походом по магазинам”, то есть в массовые реквизиции товаров из разгромленных супермаркетов. Никакой школы социального действия, отстаивания своих прав они никогда не проходили. Правом в этих районах всегда была полицейская дубинка. Праздником считалось сбежать от ментов, обмануть их, провести. Такой, своего рода, чемпионат по бегу на пересечённой местности. Ну а теперь вышел бег с отягощением — украденными промтоварами и тюремными сроками — тем, кого поймали, то есть проигравшим. Что не отменяет соревновательной сути чемпионата и радости победителей, которых на этот раз, судя по сообщениям, куда больше, чем проигравших».
Сдержанно оценили события и британские синдикалисты из Федерации солидарности (SolFed), всебританского рабочего движения, ответственного в прошлом за многие беспорядки и демонстрации: «Мы не причастны к грабежам, и в отличие от коленного рефлекса справа или даже сочувственного осуждения комментаторов слева мы не будем осуждать или оправдывать тех, кого мы не знаем, за то, они хотят вернуть часть богатства, в котором им отказывали всю жизнь. Как революционеры, мы не можем мириться с нападениями на трудящихся, на невинных. Сгоревшие магазины с квартирами, сожжённый транспорт, доставляющий людей на работу, грабежи и тому подобное — это нападение на нас тоже. С этим следует бороться так же сильно, как и с мерами “жёсткой экономии” со стороны правительства, с теми, кто завышает цены за аренду жилья, крадущими наш труд хозяевами. Сегодня ночью и до тех пор, пока необходимо, народ должен собраться, чтобы защитить себя от насилия, которое угрожает нашим домам и общинам».
В отличие от бунтов в Лос-Анджелесе и предместьях Парижа в лондонских беспорядках участвовали не только цветные, но и белые. «Это хулиганье не имеет расы или национальности, — заявила в беседе с автором «Нового смысла» Михаэлем Дорфманом Дебби О’Догни, педагог, работающая с проблемной молодёжью в Лондоне. — Начали дело темнокожие банды, но к ним быстро присоединились белые, азиаты, индийцы, пакистанцы, выходцы из Вест-Индии. Люди замечали среди погромщиков множество своих, местных». Однако застрельщиками бунта выступили всё же негры.
…И наконец, в Швеции, где иммигранты составляют 15% населения, в мае 2013 года тоже были погромы. Жители Хюсбю, пригорода Стокгольма, на 80% населённого иммигрантами, переворачивали и жгли машины, поджигали школы. Затем беспорядки перекинулись на другие города. Поводом для них стало убийство полицейскими при задержании 69-летнего мужчины. Он достал в общественном месте мачете. Иммигранты решили, что это слишком жестоко и вышли на улицы уничтожать всё на своём пути в знак протеста.
Спрашивается, чем погромщики Лос-Анджелеса, предместий Парижа и Лондона отличаются от «филистёров из Бирюлёво»? Если чем и отличаются, то только большей агрессивностью. Бунт в Бирюлёво — это миниатюра того, что произошло в Лос-Анджелесе, Клиши-су-Буа или Лондоне. Это явления одного ряда. Их нельзя осуждать, как это делают консерваторы и охранители, им не стоит и аплодировать. Но их нужно понимать. Лишённые какого-либо классового сознания, а порой и сознания вообще, люди скатываются к самой примитивной индентификации: «чёрный» — «белый», «русский» — «не русский»…
В предместьях Парижа и в иммигрантских районах Марселя, откуда я недавно вернулся, убивают людей едва ли не каждый день. И ничего — бунты не вспыхивают. Свои убивают своих. Кени Аркана, марсельская рэперша, вполне себе левая девушка, в своих треках отлично описывает жизнь иммигрантов в Марселе. Бунты вспыхивают тогда, когда белый убивает чёрного. В Бирюлёво убивали людей и до того, как Орхан Зейналов зарезал Егора Щербакова. Но погромы никто не устраивал, справедливости не требовал. Но как только кавказец убил русского, начался бунт. Как в случае бунтов в Лос-Анджелесе, в предместьях Парижа и Лондона, так в случае погрома в Бирюлёво налицо расовая подоплёка. Ксенофобия. Что разрешено своим, чужакам делать нельзя. Бунты под Парижем или Лондоном ничем не лучше бирюлёвского, а погром в Бирюлёво ничем не хуже погромов в Лос-Анджелесе и т.д.
И как можно назвать погромы магазинов «восстанием против мещанства»? То, что Влад Тупикин назвал «пролетарским походом по магазинам», философ Славой Жижек совершенно справедливо оценил как консьюмеристский бунт. Человек врывается вместе с оголтелой толпой в магазин и берёт себе то, чего он был лишён в силу бедности — айфон, плазменный экран… да всё подряд. Они даже не устраивают того, что делали итальянские операисты (operaismo буквально переводится на русский язык как рабочизм) в конце 60-х — начале 70-х. Те захватывали магазин и либо продавали людям товары по низким ценам, чтобы потом вырученными деньгами пополнить казну организации, либо бесплатно раздавали прохожим товары до приезда полиции. А «антимещанские» жители предместий тащат уворованные продукты корпораций в свои норы.
Что касается духовной нищеты, то судя по рассказам моих знакомых французских учителей, которые преподают в государственных школах, а это отнюдь не мещане, коли они выбрали для себя такое место работы, иммигранты не испытывают той жажды знаний, что испытывал поморский сын Михайло Ломоносов. Хамят, грубят, угрожают учителям, если те посмеют предпринять какие-либо меры дисциплинарного воздействия и часто угрозы приводят в действие. А учителя находятся в тисках: с одной стороны — цветная гопота, а с другой — ханжи-инспекторы, которые жестоко наказывают учителей за нарушение правил мультикультурализма и толерантности. С родителями общаться учителям, как правило, бесполезно, те либо вообще не знают французский, либо знают на уровне необходимого набора инфинитивов. Всё это великолепно показано в фильмах «Класс» (Лоран Канте), по автобиографической книге Франсуа Бегодо «Между стен», и «Последний урок» (Жан-Поль Лилиенфельд). Оба фильма вышли в 2008-м. Наверняка оба режиссёра находились под впечатлением от пожара предместий. Фильмы снимали отнюдь не на деньги Национального фронта.
Да и утверждение, что иммигранты — это есть пролетарии, является продуктом больного крайне левого сознания. Иммиграция делится на классы, как и всё общество в целом. Есть иммигранты-буржуа, иммигранты-лавочники, и те и другие эксплуатируют других иммигрантов, и не только. Иногда и коренные жители работают на них. Пример для «дугумов». Я захожу в полуподвальный магазин. На стене, в целлофановом файле висит лицензия «ЧП Мамедов». За прилавком — русская женщина лет 45, крашеная блондинка. Кто в данном случае — буржуй, а кто пролетарий? Мамедов или блондинка? Дурацкий вопрос. Если эта женщина, которой Мамедов платит тысяч 15-20 рублей в месяц, наверняка приезжая из Псковской, Новгородской или Архангелогородской области, взбунтуется, требуя повышения зарплаты, на чьей мы будем стороне? А если Мамедов упрётся, а женщины-продавщицы соберутся вместе и разгромят магазин кровососа?
Не знать, что внутри самого иммигрантского сообщества (сообществ) сформировалась своя буржуазия, может только человек, который предпочитает жить в иллюзорном мире, где есть хорошие бедные иммигранты-пролетарии, с одной стороны, и филистёры титульной нации, с другой. О структуре иммиграции существуют исследования. Эта проблема отражена в кино. Так, молодой итальянский режиссёр Андреа Сегре, которого трудно заподозрить в иммигрантофобии, в фильме «Ли и Поэт», ненавязчиво показывает неприглядный мир китайской иммиграции. Люди приезжают из Китая в Италию, чтобы… работать на китайцев же, которые успели обзавестись бизнесом на Апеннинах. И свои, китайские, буржуа распоряжаются их жизнью, как рабовладельцы.
При неолиберализме низовая иммиграция претерпела существенные изменения. Если раньше иммигрантов вбирал в себя мир работы, производство, где они перековывались в пролетариев, то сейчас, когда производственные мощности в странах Европы сокращаются, в лучшем случае, им удаётся закрепиться в сфере услуг. Если повезёт, они устраиваются официантами в кафе или продавцами. Но чаще торгуют на улице всякой всячиной, без которой легко можно обойтись: летающими фонариками, каучуковыми игрушками, которые не бьются, не ломаются, но и не кувыркаются (они их называют «антистресс»), зонтиками, которые выходят из строя после первого же открытия. Но в большинстве своём иммигранты остаются без работы. Те, кто порисковей, пополняют ряды malavita (мелкого криминала).
Что касается иммигрантов в России — они либо заняты на стройках, либо в сфере услуг, торговле, ЖКХ. То есть в тех сферах, в которые легче взять нелегала, готового работать за копейки. На заводах иммигрантов почти нет, так как для устройства на завод, нужно пройти ряд процедур официального оформления. Да и профессию нужно иметь, а в Россию, как правило, приезжают люди из деревень, без образования, без профессии. За лето я с товарищами обошёл многие петербургские заводы — ни одного иммигранта я не увидел. Правда, порой иммигранты всё же играют роль штрейкбрехеров. Так, когда забастовали 30 рабочих завода «Антолин», управленцы обратились в кадровое агентство, и оно прислало штрейкбрехеров в лице иммигрантов из Средней Азии. Однако это не повод для криков об иммигрантах как о союзниках буржуазии в борьбе с русскими рабочими. Предприниматели нанимают штрейкбрехеров из резервной армии труда, которая всегда будет формироваться при капитализме, либо из иммигрантов, либо из местных. Это закон капитализма. Другой разговор, что шабашники, а иммигранты относятся к этой категории работников, меньше всего склонны к проявлению классовой солидарности. Им бы заработать побыстрей, да домой свалить, где остались их семьи.
На самом деле, то, что народное возмущение, как на Западе, так и в России, выливается погромы с расовой подоплёкой, — большая беда, отступление, провал. Наверное, это неизбежно в мире капиталистического мультикультурализма. Но тем, кто борется против капиталистической системы, весьма непросто ответить на вопрос, что делать в этой ситуации.
Причины погромов мы понимаем. Но от того, что в 150-й раз мы напомним, что в иммигрантских кварталах высокий уровень безработицы и низкий уровень жизни, а в России ещё есть и гетто, где бок о бок живёт неблагополучное местное население и приезжие, легче не станет ни приезжим, ни местным. Делать-то что?
Можно сколько угодно читать мантры столетней давности о пролетарском интернационализме. Весь вопрос, как его применить, когда безработные негры поджигают еврейские лавки в лондонском районе Тоттенхэм? Или когда русские люмпены бьют витрины магазина, который «держат» азербайджанцы? Ведь в том же Бирюлёво толпа громила объекты буржуазной собственности иммигрантов.
Вряд ли надо быть в рядах погромщиков. Комитет за рабочий Интернационал (КРИ) предлагает создавать антифашистские бригады на местах, в которые бы входили, как местные жители и левые активисты, так и иммигранты. Идея неплоха для получения гранта, но практического воплощения она никогда не получит, учитывая уровень ксенофобии в нашем обществе. Да и чем будут заниматься эти бригады, будь они созданы? Драками с футбольными фанатами и националистами? Но эти драки не изменят сути положения, которое в итоге выливается погромами.
Правые борются с иммигрантами. Левые их защищают, видя в них «новый революционный субъект». А защищая иммигрантов, заодно защищают и иммиграцию, в которой заинтересованы охочие до быстрой прибыли буржуи. Мол, каждый человек имеет право жить и работать, где хочет — «нелегальных людей не бывает». Крайне левые и так называемые антифашисты обречены иметь репутацию «предателей русского народа», если в их организациях будут задавать тон такие, как Дугум. Тем же, кто борется с капитализмом, а не с его частными проявлениями, тем, кто болеет за Россию и её народ, очевидно, что иммиграция для России — зло, от которого страдают как местные, так и приезжие. Но быть против иммиграции вовсе не означает бороться с иммигрантами. Иммиграция — это частное проявление глобального капитализма, а в нашей стране оно усугубляется коррумпированностью всей системы в целом.
Давным-давно пора составить список учреждений и дельцов, которые завозят иммигрантов в Россию, для того, чтобы наживаться на их дешёвом и бесправном труде. И акции протеста нужно устраивать против них под лозунгом «Долой иммиграцию бедности!»
