Андрей БОГЕН/ Гамбург
Меня забавляет и одновременно огорчает реакция российской интеллигенции и прессы на книгу Тило Саррацина «Самоликвидация Германии». Если судить по этим отзывам, Саррацин «просто честно написал то, что думает об иммигрантах», а политкорректная общественность Германии его за это затравила. Но книга Саррацина – не просто книга. Это политический манифест, некоторым положениям которого позавидовал бы Генрих Гиммлер.
Похоже, содержание «Самоликвидации Германии» и её основные тезисы для российской публики неизвестны. Российские СМИ сообщили лишь, что высшие лица немецкого государства, включая бундеспрезидента Кристиана Вульфа и канцлера Ангелу Меркель, подвергли книгу жесткой и местами несправедливой критике, а честного Саррацина подвергли санкциям, вынудив его уволиться с поста члена правления Бундесбанка.
Так, если прочитать статью Алексея Демьянова «Германия: сбой системы», опубликованную на сайте Lenta.ru. можно и вправду подумать, что Саррацин «просто написал книгу», в которой «рассматривает комплекс проблем от кризиса демографии и системы социального обеспечения до падения образовательного уровня и нехватки квалифицированных кадров, преимущественно в научно-технической области». «Мусульманские мигранты, которых Саррацин и раньше критиковал за иждивенчество и нежелание интегрироваться, упоминались, но лишь как одна из тем», — пишет Демьянов. Но именно за неё ухватились немецкие политики, чтобы напомнить о себе. «Это понятно: мигранты — более горячая тема, чем демография, — объясняет Демьянов. — Но непонятно, почему вдруг политики также прицепились к этим мигрантам и начали раскручивать скандал. Может, все дело в особенностях немецкой, и вообще европейской, политической жизни: в условиях налаженного диалога власти и общества сама политика — это не молчаливые насупленные действия, которые ставят оторопевшего избирателя перед свершившимся фактом, а постоянные объяснения, публичный выбор позиции по тому или иному вопросу, озвучивание, короче говоря – слова».
Словом, немецкие политики решили воспользоваться выходом книги Саррацина, чтобы в очередной раз проехаться по острой проблеме. Правда, затравленный дедушка от этого в накладе не остался. Тот же Демьянов сообщает, что книгу Саррацина «стали сметать с прилавков, она превратилась в бестселлер», а по результатам опросов выяснилось, что «до 70 процентов немцев поддерживает Тило Саррацина».
Всё это как бы негласно переносится на российскую реальность, мол, если больше половины относительно благополучных немцев недолюбливают иммигрантов-мусульман, то чего ждать от россиян, издерганных кризисами и прочими неблагополучиями!
В российской прессе я так и не нашел ни одной статьи, в которой бы подробно было разобрано, чего же все-таки хочет Тило Саррацин, с каких позиций выступает против мультикультурного общества и какую альтернативу этому обществу предлагает. Вопрос этот тем более важен, что за положениями его книги «Самоликвидация Германии» тоже стоит определенная идеология, продолжающая быть актуальной не только для Германии, но и для всего мира, не исключая – как показывает реакция российской прессы – и Россию.
Как подобает большому начальнику, Саррацин начинает свою книгу не с постановки какой-то проблемы, а с сообщения о том, чего он лично хочет. «Лично для меня важно, — заявляет он, — чтобы Германия сохранила свою идентичность как часть Европы и как страна, говорящая на немецком языке и живущая в соответствии со своими немецкими традициями». Это, разумеется, можно понять. Но далее Саррацин переходит к тому, чего он в этой связи не хочет, и с этого момента ход его мысли приобретает вполне определенный, агрессивный характер: «И я не хочу, чтобы страна моих внуков и правнуков даже отчасти стала бы мусульманской страной, чтобы в ней тут и там говорили по-турецки и по-арабски, чтобы женщины в ней носили платки, и чтобы ритм повседневной жизни определялся призывами муэдзинов с минаретов». Иными словами, угрозу своей культуре Саррацин видит в другой культуре, в другом языке и в другом народе. Его не очень интересует, что эти культура, язык и народ собой представляют. Достаточно того, что они ему не нравятся.
Впрочем, свои чувства Саррацин все же подкрепляет аргументами: он, например, считает, что интеллектуальные способности передаются по наследству и что высокий интеллектуальный уровень – результат биологического отбора. Турки и арабы, по его мнению, таковыми способностями явно не обладают, а поскольку – ввиду высокой рождаемости – число их в Германии растет, немецкому обществу грозит превращение в нацию недочеловеков. И хотя Саррацин не употребляет нацистское понятие untermensch, источник, в котором бывший член правления Бундесбанка нашел свое вдохновение, достаточно очевиден.
Разумеется, Саррацин не предлагает отправить недочеловеков-мусульман в газовые камеры (кстати говоря, нацисты тоже не сразу отправили туда цыган и евреев – уничтожение миллионов людей невозможно без тщательной подготовки). Понимая, что миллионы иностранцев никуда не исчезнут, он готов даже терпеть их в Германии, но на определенных условиях, главным из которых является все та же интеграция.
Однако интеграция в понимании Саррацина сильно отличается от общепринятого значения этого слова. Для него это вовсе не амбивалентный процесс взаимного влияния, обогащения и соединения культур, а не что иное, как банальная ассимиляция. «Ассимиляцию и интеграцию часто противопоставляют друг другу, — пишет он. – На самом деле это мнимое противопоставление и попросту игра словами. Ведь тот, кто интегрируется, тем самым уже ассимилируется, а ассимилироваться без интеграции вообще невозможно». Следовательно, интеграция по Саррацину заключается в том, что иностранцы в Германии должны не просто выучить немецкий язык, но и говорить только на нем, приспособить свои нравы и обычаи к немецким и, в конце концов, стать немцами. И чтобы отмести все сомнения на этот счет, пишет ясно и прямо: «Мы не желаем никаких национальных меньшинств».
Любопытно, что как раз единственное право, которое Саррацин готов оставить за иммигрантами, это их право исповедовать свою религию – на общих основаниях с другими. Но еще более интересно то, что, выступая вроде бы в защиту немецкой культуры и провозглашая ее безусловный приоритет над культурами разных там отсталых народов, Саррацин нигде по существу не говорит о том, что же эта культура собой представляет, и, судя по всему, не очень хорошо с ней знаком.
И только список мер, которые Саррацин предлагает для коренного улучшения ситуации, позволяет понять, к какого рода «культуре» принадлежит автор книги «Самоликвидация Германии» и какую «культуру» он все же хотел бы видеть в своей стране через сто лет. Меры эти, кстати, весьма конкретны и по-своему логичны. Вот лишь некоторые из них:
«Каждый работоспособный должен в установленные рабочие часы находится там, где он должен находиться. Иммигранты с недостаточным уровне знаний немецкого языка непросто могут, но обязаны посещать языковые курсы, причем опоздания или пропуск занятий должны наказываться удержанием денег из пособия по безработице, а больничные листы подлежать перепроверке». Как тут не вспомнить советского «реформатора» от КГБ Юрия Андропова, в период правления которого людей хватали на улицах, в магазинах и даже банях с целью проверить, почему они в данный момент не на работе.
«Для детей с трехлетнего возраста устанавливается обязательное посещение детского сада. Вводятся обязательные детские сады полного дня. Язык общения в таких детских садах – только немецкий. Отсутствие ребенка в детском саду должно наказываться сокращением довольствия ребенка вплоть до необходимого минимума питания». Это уже, кажется, из практики исправительно-трудовых заведений, причем очень строго режима. Недалеко до отрубания рук за невыполнение нормы. Напомню, однако, что речь идет о людях, не совершивших АБСОЛЮТНО НИКАКОГО ПРЕСТУПЛЕНИЯ ИЛИ ДАЖЕ ПРАВОНАРУШЕНИЯ.
«Вводятся школы полного дня. Все учащиеся, не соответствующие установленным стандартам, обязаны выполнять домашнее задание в школах под руководством ответственных работников. Не может быть освобождения от каких-либо школьных мероприятий по религиозным причинам. Школам предоставляется полное право вводить обязательную школьную форму».
«Иммиграция в страну должна быть ограничена особыми условиями, которым в принципе могут соответствовать только самые высококвалифицированные специалисты. Языковые критерии предоставления немецкого гражданства должны быть ужесточены. Ужесточены должны быть также условия въезда в страну для супругов иностранцев».
«Для всех неграждан создается особый федеральный банк данных».
Даже при самом беглом ознакомлении с этими «мерами», можно легко убедиться, что общество будущего по Саррацину весьма далеко от тех принципов демократии и прав человека, которые, как предполагается, лежат в основе европейской государственности и культуры. Скорее, это общество напоминает оруэлловский кошмар.
Кошмар этот, впрочем, приобретает вполне реальные черты, если сопоставить опус Саррацина, например, с идеями бывшего министра внутренних дел Германии Шойбле, несколько лет назад выдвинувшего лозунг «Каждый бундесбюргер должен находиться под наблюдением» и на полном серьезе предлагавшего установить электронную слежку за каждым жителем Германии, включая проверку электронной почты.
Ну а если вспомнить такие недавние факты, как невероятно жестокое обращение полиции с демонстрантами, протестовавшими 30 сентября этого года против уничтожения парка Шлоссгартен в Штутгарте (один из демонстрантов частично потерял зрение), или решение французского суда, по которому один молодой человек был приговорен к трем годам заключения всего лишь за то, что поместил на своей личной странице в Facebook какие-то «оскорбительные» замечания против полиции, становится ясно: европейская культура действительно находится под угрозой.
Только угроза эта исходит не от иммигрантов – пусть даже в мусульманских платках, уже, кстати говоря, запрещенных во Франции, – а от всё тех же правых сил, начинающих своё очередное наступление на права и свободы. Судя по реакции на книгу Саррацина, которую многие российские СМИ поспешили объявить «травлей», наступление это – по крайней мере, в Германии – пока натолкнулось на серьезное сопротивление. Но гарантировать ничего нельзя. И вероятно, завтра «правые», «консерваторы» и «сторонники жесткой линии» (терминов для их определения можно найти много) попытаются отвоевать еще один стратегически важный участок политического пространства.
А это значит – хотим мы того или нет – предстоит борьба. И потому я хочу спросить своих российских коллег – либералов, демократов и западников: на чьей вы стороне? И культуру какой Европы вы хотите защищать?
