Юрий СИМОНОВ
Шахтёрские забастовки 1989 года в СССР и некоторые размышления по поводу нынешней ситуации в рабочем движении. Продолжение
Глава 3
Начало движения
Спад, в котором оказалась советская экономика в 80-х годах, не мог не сказаться на благосостоянии советских людей, включая различные категории «непосредственных производителей», т.е. промышленных рабочих. Это вызывало протест с их стороны.
В условиях гласности и перестройки этот протест не мог не быть услышанным обществом, а в дальнейшем и одобренным им. В том числе и теми слоями правящей бюрократии («партхозноменклатуры», «бюрократии» и т.д.), которые мыслили «новыми категориями и ценностями», понимая, что «жить и править по старому» больше невозможно.
В дальнейшем эти слои сыграли весьма важную роль в повороте шахтёрского движения и их лидеров в сторону принятия ими неолиберальных и антикоммунистических идеологических установок и принципов управления экономикой.
1986-1987 годы были отмечены ростом числа забастовок и прочих трудовых конфликтов в СССР. Конфликты различной длительности и напряжённости имели место во многих отраслях промышленности и регионах страны, в том числе в крупных городах РСФСР, в Прибалтике, Закавказье и других республиках бывшего СССР.
Особенно много таких конфликтов происходило на предприятиях лёгкой промышленности, в строительстве, в горной промышленности.
В советских официальных органах массовой информации об этих трудовых конфликтах не сообщалось, они регистрировались только органами внутренних дел и КГБ. Все эти забастовки также были спонтанными и не сопровождались образованием стачечных комитетов. Они никак не были связаны друг с другом.
Вадим Борисов в своём исследовании «Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтёрского движения за 1989-99 гг.») пишет: «Несмотря на репрессии, недовольство рабочих продолжало нарастать. При кажущейся неожиданности забастовка 1989 г. была подготовлена всем ходом предшествующих событий. Весной 1989 г., ещё до шахтерской забастовки, принявшей характер всесоюзного выступления, по всей России прокатилась волна забастовок локального характера, в том числе и на угледобывающих предприятиях Кузнецкого и Печорского угольных бассейнов. Так, рабочие одной смены шахты “Северная” в Воркуте провели в начале марта подземную сидячую забастовку, протестуя против произвольного изменения величины их зарплаты. Эта забастовка переросла в краткосрочную голодовку с требованием прекратить работу по воскресеньям, ввести 6-часовой рабочий день, сократить управленческий аппарат, уволить директора, увеличить оплату за ночную работу, объявить о создании независимого профсоюза, единогласно названного “Солидарность”. В городе прошли митинги поддержки, но забастовка прекратилась с наплывом партийных чиновников и быстрой уступкой некоторым требованиям рабочих»
«Разбуженные» забастовкой воркутинские шахтёры собрались 10 июня, чтобы создать городской рабочий комитет.
Рой Медведев отмечает, что «ситуация изменилась существенно и неожиданно для властей страны летом 1989 года. По стране прошла небывалая в прошлом волна забастовок» [Независимое рабочее движении в СССР в 1989-1991 годах: неожиданное начало]
Тот же автор пишет: «Весной 1989 года страну захлестнуло волной локальных забастовок, в том числе и на шахтах. Например, рабочие шахты “Северная” в Воркуте провели в марте того года забастовку, которая переросла в голодовку. Среди требований бастовавших были: запрещение работы по воскресеньям, введение 6-часового рабочего дня, сокращение управленческого аппарата, увеличение зарплаты. С подобными же требованиями прошли забастовки на двух шахтах в Междуреченске, а также на отдельных шахтах в Кемерово, Осинниках и Ленинске-Кузнецком. Часть этих выступлений закончилась полной победой шахтёров».
Как видим, лозунги забастовщиков не несли в себе ничего специфически антисоветского или антикоммунистического или антисоциалистического. По крайней мере, на начальном этапе движения. Ситуация, однако, вскоре начала меняться.
Характерна реакция властей, как местных, так и союзных, на начало массовых протестов.
Рой Медведев далее отмечает: «Кемеровский обком КПСС осудил забастовки и под угрозой исключения из партии запретил коммунистам в них участвовать. В заявлении обкома, в частности, говорилось: “Как показывают события последнего времени, лозунгами демократизации, гласности, расширения прав и свобод человека всё чаще пользуются те, кто хотел бы превратить демократию в распущенность, беззаконие, вседозволенность. Об этом, в частности, говорят факты групповых отказов трудящихся от работы, имевшие место на предприятиях Кемерово, Новокузнецка, Междуреченска, Осинников, Киселёвска”».
Далее события приняли оборот, неожиданный не только для властей, но и, видимо, для самих горняков.
Всеобщая волна забастовок на Кузбассе началась с города Междуреченска. 10 июля 1989 года забастовала шахта имени Шевякова, откуда движение быстро перекинулось на другие шахты. Этой забастовке предшествовал длительный процесс подачи жалоб, петиций, столь знакомый многим советским людям, вступавшим на дорогу борьбы за свои права.
Рабочие начали формулировать требования к властям. Ещё в конце 1988 года горняки направили письмо в телепрограмму «Прожектор перестройки». Основными содержащимися в нём требованиями были повышение зарплаты, сокращение управленческого аппарата, а также улучшение питания, решение проблем с транспортом и т.д.
Эти требования, как бы вдруг, в условиях гласности, указывали странным образом на то, что советское общество не было обществом равноправия и социальной справедливости, где рабочий класс был в совокупности «правящим классом».
В первые же дни забастовки шахтёры избрали забастовочный комитет и послали своих делегатов на шахты имени Ленина, «Томская», «Усинская» и «Распадская». Горняки со всех шахт собрались на митинг на главной площади города и избрали городской забастовочный комитет. Этот комитет сразу же принял на себя властные полномочия. Им была запрещена торговля алкоголем, созданы рабочие дружины, которые следили за порядком. За время забастовки в городе не было совершено ни одного преступления. Алкогольные напитки можно было приобрести только с письменного разрешения забастовочного комитета в связи со свадьбой или поминками.
Так начиналось в СССР массовое рабочее движение. Оно составило, вместе с национально-освободительными и правозащитными движениями, общий поток буржуазно-демократического «освободительного» движения. Движения, возможность возникновения и массовость которого трудно было себе представить ещё за год до этого.
Советские рабочие в массе своей вдруг почувствовали себя хозяевами положения, теми, кто смог заставить власть считаться с собой.
Без преувеличения можно сказать, что это был апофеоз советской истории, эволюции общественных процессов, протекавших в СССР в течение длительного периода.
Однако это был не просто апофеоз, это было начало конца СССР!
Глава 4
Повороты и зигзаги шахтёрского движения
Однако судьба этого движения имела драматическое и так же неожиданное для многих завершение, о чем речь пойдёт ниже. Выше уже упоминалась некая роль представителей правящей партийно-хозяйственной советской номенклатуры в событиях того времени, как, впрочем, и последовавших за ними реформах.
Нет сомнения, что, например, Борис Ельцин, быстро набиравший к тому времени «политический вес» в обществе и государстве, ставший вскоре председателем Верховного Совета РСФСР и вступивший в конфликт с союзным руководством и лично с Михаилом Горбачёвым, всячески использовал шахтёрские забастовки в борьбе за власть.
Можно без преувеличения сказать, что шахтёры в дальнейшем, если и не стали решающей силой, приведшей Ельцина к власти, то, по крайней мере, сделали всё, чтобы проложить ему туда путь.
Ельцин в наиболее «критические» для него дни борьбы за личную власть приезжал в районы трудовых конфликтов, выступал на митингах и других мероприятиях горняков, как это было в августе 1990 года в Новокузнецке.
Впрочем, все подробности истории того, как шахтёры, прежде всего кузбасские, косвенно и напрямую способствовали приходу к власти Ельцина и команды либералов, также заслуживают особого внимания, хотя данная статья и не ставит перед собой задачу осуществления глубокого исследования этого процесса.
Такой анализ уже был проделан многими исследователями рабочего и шахтёрского движения в СССР периода 1989-91 годов, например, Ильёй Шаблинским, Александром Шубиным, Вадимом Борисовым и др.
Можно только напомнить один из фактов событий тех дней, когда, например, часть представителей Совета рабочих комитетов Кузбасса установила контакт, а затем и тесное сотрудничество с «демократами» и рядом их лидерами из Межрегиональной группы депутатов (МГД) во главе с Борисом Ельциным.
В июне 1990 года, шахтёры, проведя ряд успешных массовых выступлений, встречались с тогдашним председателем Верховного Совета РСФСР Борисом Ельциным. Эта встреча стали одной из решающей для дальнейшего исхода борьбы.
Некоторые лидеры рабочих комитетов Кузбасса, в марте 1991 года заявили о создании Координационного совета стачечных комитетов. Такие действия были нарушением принятых в феврале 1991 года на совместном заседании представителей организаций Независимого профсоюза горняков и забастовочных (стачечных) комитетов решений о характере требованиях и способах её координации.
Оказавшись в руководящих органах забастовки шахтёров марта-апреля 1991 года, эти «лидеры» сумели навязать своё мнение о необходимости выдвижения политических требований, а именно отставки президента СССР, а не требований о заключении Генерального типового тарифного соглашения между шахтёрами и Правительством СССР и введения элементов повременной оплаты труда.
Одно из основных требований Второго съезда шахтеров СССР – установление тарифной ставки шахтера в размере реального прожиточного минимума работника занятого тяжелым физическим трудом, включающего в себя затраты на: оплату расходов на питание и непродовольственные товары, оплату различных услуг и обязательных платежей, сборов (в том числе оплаты услуг ЖКХ) и иных расходов, необходимых для поддержания работника в общественно нормальном состоянии жизнедеятельности, и для содержания его семьи, было этими «лидерами» проигнорировано.
Таким образом, общесоюзная забастовка шахтёров из экономической превратилась в политическую, а её результатами воспользовались в первую очередь политики, а не шахтёры — наступило время распада Советского Союза со всеми вытекающими из этого последствиями.
Можно также привести слова Юрия Болдырева, одного из лидеров шахтёрского движения Донбасса в тот период: «Ельцин опирался на Кузбассовские стачкомы и именно они стали той силой, которая позволила ему сломать СССР».
Интересны судьбы некоторых лидеров шахтёрского движения Кузбасса тех лет:
Александр Луговой — руководитель рабочей группы по проекту Закона о коллективных договорах, впоследствии стал заместителем руководителя Гострудинспекции;
Иван Шошвиашвили — первоначально шахтёр, затем стал активистом одной из коммунистических партий просоветской направленности;
Александр Косопкин — работал машинистом электровоза; впоследствии стал руководителем Управления внутренней политики Президента РФ, с 2004 года — представитель президента РФ в Государственной Думе, погиб 9 января 2009 года в авиакатастрофе — вертолёт, с которого Косопкин вместе с другими чиновниками охотился на архаров (горных баранов), занесённых в Красную книгу, рухнул в горах республики Алтай;
Сергей Андропов после октября 1993 года стал руководителем Гострудинспекции по Московской области;
Владимир Маханов был руководителем комитета Госдумы по собственности и приватизации;
Анатолий Малыхин — шахтёр, экономист; ушёл в отставку с поста представителя президента России в Кемеровской области в 1997 году. Некоторое время входил в партию «Союз правых сил», затем вышел из неё. В настоящее время — генеральный директор некоммерческого партнерства «Содружество энергетических городов»;
Михаил Кислюк — был экономистом шахты, секретарём партийной (КПСС) организации разреза; с 1989 года стал одним из лидеров шахтёрского движения; в 1990 году был избран народным депутатом РСФСР, участвовал в деятельности депутатской группы «Демократической России», был депутатом Кемеровского областного совета, затем его избрали председателем исполкома Конфедерации труда (до 1990 года); затем стал главой администрации Кемеровской области, в 90-е годы возглавлял процесс приватизации в Кузбассе, в том числе и в угольной промышленности; в настоящее время занимается бизнесом и руководит общественной организацией «Профцентр»; в отношении его коммерческой деятельности в последние годы проводились расследования правоохранительными органами;
Юрий Болдырев, лидер шахтёров Донбасса был депутатом Верховной Рады Украины от Партии Регионов, в настоящее время пенсионер.
Власть (бюрократия) всячески стремилась взять под контроль спонтанное, но столь мощное движение, потрясшее всю страну, и во многом в этом преуспела. Власти в целом, в том числе и местным кланам правящей бюрократии, удалось не только взять ситуацию под контроль, но и воспользоваться шахтёрским недовольством в своих интересах и в ущерб интересов самих шахтёров.
В тот период наиболее дальновидные представители правящей «партхозноменклатуры», уже давно переставшие ассоциировать себя с рабочим классом и его интересами, поняли, что шахтёров следует использовать как таран в борьбе за всю полноту экономической и политической власти. Эти «дальновидные» представители правящего в СССР класса быстро осознали свои подлинные классовые интересы. Приставка «парт» в этом странном, порождённым советской историей слове «партхозноменклатура», оказалась в определённое время для них излишней. Большей её части оказалась не нужна ни КПСС, ни «социалистический выбор» как неотъемлемый фетиш официальной советской идеологии. Всем этим можно было уже пожертвовать для удовлетворения куда более далеко идущих целей.
Местные власти, первоначально растерявшись перед лицом мощного шахтёрского движения, быстро сообразили, что из него можно извлечь пользу. Они заявили о своей поддержке бастующих и принялись усиленно обвинять во многих грехах Москву и союзный центр. Кроме того, местная администрация и руководство шахт, выступая от имени рабочих перед министром угольной промышленности Михаилом Щадовым, фактически подменили требования горняков своими, главным из которых было требование экономической независимости предприятий (в тот момент рабочие нигде не выдвигали ничего подобного). Таким образом, бюрократия использовала рабочее движение в своих классовых корыстных целях.
Вадим Борисов в той же книге «Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтёрского движения за 1989-99 гг.)» пишет по этому поводу: «Как только забастовки вышли за пределы отдельных шахт, местные власти моментально присовокупили свои интересы, осторожно помогая шахтёрам и добавляя свои собственные требования к их требованиям. В результате многочисленные жалобы угольщиков были быстро сведены к одному центральному требованию перевода шахт на самофинансирование за счёт повышения цен на уголь, хотя это не фигурировало в изначальных требованиях шахтёров».
Вскоре забастовка перекинулась и на другие города Кузбасса — Осинники, Прокопьевск, Новокузнецк, Киселёвск, Белово, Ленинск-Кузнецк, Кемерово, Березовский, Анжеро-Судженск. Везде события шли по сценарию Междуреченска. Требования рабочих почти везде были одинаковыми, и везде бюрократия, выступая от имени рабочих, протаскивала свои список своих претензий Москве.
Шахтёры, в массе своей оставаясь некомпетентными во многих экономических вопросах, по сути, во всей их совокупности, и не получив в течение длительного советского «героического» периода истории возможности приобрести опыт классовой борьбы, не получив хорошей «прививки» здорового недоверия политиканам всякого сорта, оказались на удивление восприимчивыми к лозунгам различного рода политических проходимцев и авантюристов, а также «своих собственных» начальников, многие из которых к тому же сами вышли из шахтёрской среды.
Именно в этом факте можно и нужно искать одну из основных причин потери шахтёрами контроля над собственным движением, очень кратковременного и скоротечного, и его дальнейшего спада, перерождения и заката в 90-е годы.
Одну из основных, но не единственную.
Однако, как уже было отмечено, первоначально ни о каком «антисоветском» или «антисоциалистическом» характере их выступлений не было и речи.
Интересно — и это отмечают все авторы и исследователи, занимавшиеся историей шахтерского движения, — что попытки представителей «демократических» организаций (Народный Фронт Литвы, затем Саюдис, Демсоюз и др.) вести агитацию среди забастовщиков повсеместно проваливались с треском. Шахтёры просто не допускали их летом 1989 года на трибуну митингов, а в некоторых случаях рабочие дружины даже изгоняли «демократов» из городов.
События, однако, стремительно развивались, и вовсе не по сценарию самих шахтёров.
Вадим Борисов в исследовании «Забастовки в угольной промышленности (анализ шахтерского движения за 1989-99 гг.» отмечает:
«Так, например, когда забастовка охватила весь регион, встал вопрос о создании регионального забастовочного комитета. Он был сформирован на собрании представителей местных комитетов в Прокопьевске, в составе 26 человек. Стремившаяся получить полный контроль над движением, чтобы сначала перевести его в нужное для себя русло, а потом и вовсе свести на нет, местная бюрократия всячески старалась с одной стороны расколоть забастовщиков, оторвав рабочих лидеров от основной массы, а с другой — протащить своих людей в забастовочные комитеты. Во многом ей это удалось (выделено мною)
Председателем регионального забастовочного комитета был избран представитель “прокопьевского клана” Теймураз Авалиани, народный депутат Верховного Совета СССР и заместитель директора по капитальному строительству в ведомстве “Кузбассуголь”. Позже он стал широко известен как “коммунист”. Но тогда, 8 августа 1989 года, выступая на пленарной сессии обкома, посвящённой итогам забастовки, Авалиани открыто призывал к скорейшему переходу к рыночной экономике.
18 июля было подписано соглашение между забастовочным комитетом и представителями правительства.
Правительство пошло на значительные уступки рабочим, но, с другой стороны, шахтёры, по этому соглашению, должны были распустить свои забастовочные комитеты (выделено мною). Уже вскоре движение пошло на спад. Забастовка была прекращена».
Факты, говорящие о многом…
Одним из феноменов шахтёрского движения стал факт появления новых структур рабочего самоуправления в районах забастовок. Такими структурами стали, помимо забасткомов и стачкомов, рабочие комитеты, а в дальнейшем — Союз Трудящихся Кузбасса и Съезды Рабочих. 17 июля 1989 года шахтёры сформировали Кемеровский областной стачечный комитет.
Чиновникам ЦК КПСС, Правительства СССР и советской «профсоюзной» федерации ВЦСПС пришлось садиться за стол переговоров с этим новым органом, созданным шахтёрами.
Горняки, после окончания забастовки, сохранили на некоторое время (до прекращения существования СССР) забастовочные (рабочие) комитеты в городах и регионах. Они стали органами контроля со стороны рабочих за выполнением Постановления Совета Министров СССР от 3 августа 1989 года № 608 «О мерах по обеспечению выполнения совместных решений, принятых правительственными комиссиями с участием ВЦСПС и забастовочными комитетами трудящихся угольных регионов страны» и региональных соглашений.
Забастовочные (рабочие) комитеты шахтёров в 89-90 годах были фактически параллельными структурами власти (двоевластие?). Ни одно важное решение на предприятии или в местных органах власти не принималось без согласования с ними.
Забастовочные (рабочие) комитеты попытались изменить и работу профсоюзов. Выражая мнение шахтёров, они требовали от выборных профсоюзных работников перестроить свою работу, выйти из-под влияния КПСС, руководства предприятий и встать на сторону рабочих. Однако профсоюзы отказались перестраивать свою работу. Тогда представители забастовочных (рабочих) комитетов приняли решение о проведении всесоюзного съезда шахтёров.
Как видим, эти органы стали на какое-то очень недлительное время подлинными органами рабочей власти, которые взяли на себя функции управления в городах Кузбасса и некоторых других областей в момент паралича на местах государственной власти, прежде всего власти партийных комитетов, растерявшихся и оказавшихся неспособными оказывать влияние не события.
Новый подъём рабочего движения пришёлся на 1990 год. Однако число бастовавших оказалось тогда намного меньше, чем в 1989 году.
Продолжили свою деятельность и созданные шахтёрами структуры самоуправления.
16-17 июня 1990 года в Донецке прошёл первый в истории СССР съезд шахтёров, организованный самими рабочими. Подавляющее большинство делегатов были рабочие — 80% делегатов представляли рабочих и лишь около 17% делегаты от инженерно-технического персонала.
Обсудив ситуацию в стране, в угольной отрасли и в профсоюзах, Первый съезд шахтёров СССР пришёл к выводу, что рабочим их отрасли нужно иметь постоянно действующее соглашение с Правительством. Съезд проголосовал за необходимость создания нового профсоюза и принял решение о проведении II-го съезда шахтёров. Он сформировал организационный комитет II-го съезда, поручив ему подготовить проекты документов, необходимых для создания профессионального союза.
Первый съезд шахтёров СССР принял заявление о том, что КПСС не представляет интересы рабочих.
«Так как рабочий, при руководстве страной КПСС, стал не хозяином страны, а остался в положении рабочей силы, а всякая попытка изменить этот статус — действия рабочих в соответствии с коммунистической идеологией, желающих быть коллективным хозяином — наталкивается на противодействие КПСС и администрации предприятий» [из документов Съезда].
Движение быстро политизировалось.
11 июля 1990 года, по решению Первого съезда шахтёров СССР, была проведена однодневная политическая забастовка и в основных угледобывающих регионах СССР — Кузбассе, Донбассе, Воркуте и Караганде партийные комитеты КПСС начались выводиться с предприятий.
Второй съезд шахтёров СССР прошёл 24-26 октября 1990 года в городе Донецке. На съезде присутствовало 814 делегатов. Съезд утвердил проект Генерального типового тарифного соглашения между шахтёрами и Правительством СССР.
Затем съезд был преобразован в Учредительный съезд профсоюза горняков, на котором после продолжительных дискуссий был учреждён Независимый профсоюз горняков СССР — за его учреждение проголосовало 642 делегата.
Далее ситуация осложнилась углублением кризиса, попыткой путча и ГКЧП, финальной драмой распада СССР. Все те события не могли не сказаться на движении шахтеров и на рабочем движение в целом.
Рой Медведев отмечает, что «к лету 1991 года рабочее движение в СССР начало само собой стихать и сокращаться. Вся страна погружалась в кризис. Государство начало распадаться и никакие объединенные стачкомы или федерации трудящихся помешать этому не могли».
В этом Рой Медведев прав: государство и его управленческая машина начали быстро разваливаться под прессом неразрешимых экономических проблем, а созданные незадолго до этого рабочие организации оказались бессильны повлиять на политические решения.
Развал советского государства нанёс огромный удар по шахтёрам и их движению, по их организациям, в том числе и по новым профсоюзам, по способности шахтёров к самоорганизации в новых условиях.
Выяснилось вдруг, что в условиях позднего СССР было относительно легко вступать в конфликт с начальством, но куда трудней оказалось вступать в какие-либо конфликты в период экономического коллапса и отсутствия инвестиций со стороны как распавшегося Союза, так и со стороны новых республиканских властей.
Шахтёры оказались беззащитны перед лицом новых обстоятельств, наступления которых они не могли предвидеть даже в страшном сне. Как, впрочем, беззащитным оказалось и всё население бывшего СССР, за исключением только той его части, да и то не всей, которая материально была готова к подобному повороту событий и даже ждала его. Этой частью «советского народа как новой социальной общности» стала номенклатура — как союзная, так и региональная.
Наступил конец советского периода истории, в том числе и истории его организованного рабочего движения. Однако это был еще не конец рабочего движения вообще.
В России периода «судьбоносных» реформ 90-х годов и в пореформенный период рабочее движение начало, практически с нуля, развиваться уже под воздействием новых объективных условий.
Читайте также:
