Когда сидеть тяжко

Максим СОБЕСКИЙ

Тюрьмы и зоны, имея пыточную славу, меняются в худшую сторону.

Тюрьма: как на вкус?

Народная поговорка, мол, от тюрьмы не зарекайся, носит у нас пророческой характер. Россия абсолютный рекордсмен не только по части коррупции. В стране лишены свободы 710 тысяч человек, что в 5-10 раз больше на душу населения, чем в Европе. Каждый третий гражданин мужского пола имеет судимость, а почти в каждой семье кто-то из предков прошёл Гулаг. Видавший зону воспринимается не как изгой общества, а как норма.

Журналист Роман Попков «ушёл в тюрьму», руководя московским отделением НБП. На Эдуарда Лимонова возле Таганского суда напали члены движения «Местные»; нацболы отбили вождя партии. Но Попков и шесть активистов оказались под стражей в мае 2006 года. Все освободились после приговора, которого ждали два года. «Бутырка была лагерем смерти в центре Москвы: в камерах на двадцать человек содержалось по сто человек; царил туберкулёз и чесотка. На еду выдавали: клейстеры — картошку из порошка, братскую могилу — рыбу, которая пахла отвратительно, её отвергали и швыряли тарелки в баландеров. Всё было ужасно», — вспоминает Попков. Когда он вышел, пересидев трёх начальников изолятора, Бутырская тюрьма начала меняться. Вводилась гуманизация системы изоляции. «В 2008 питание объективно улучшилось: и мясо начали понемногу давать, и рыба стала съедобней. В камерах — просторнее, из-за постройки СИЗО-4 (Медведково), который разгрузил тюрьмы», — считает собеседник.

Бывшие и нынешние заключённые подтверждают — бытовые условия улучшились. Но одновременно усилились режимные придирки со стороны сотрудников. Попков констатирует: «Режим стал неоправданно жёстким, увеличилось количество обысков, изъятие незапрещённых предметов, например, коробочек, в которых люди хранят вещи». Никуда не делась и практика издевательств над определёнными заключёнными. Популярен в СИЗО метод, о котором рассказывает Попков. «Сотрудники, вступив в конфликт с арестантом, устраивают ему несладкую жизнь, постоянно переводя из камеры в камеру, выбирая самые необустроенные. Приходит оперативник и говорит: “ Попков, ты себя как чувствуешь? Нормально? Может тебя отправить в кругосветку?”». Впрочем, то, чем делится активист (которого в итоге исключили из лимоновской партии) и журналист, цветочки по сравнению с зонами.

Анна Каретникова провела в столичных СИЗО несколько месяцев, но не в качестве подследственной. Её вторжение за мрачные стены тюрем проходит под эгидой Общественной наблюдательной комиссии (ОНК), чьим членом она является уже семь лет. «Основная проблема, с которой я сталкиваюсь, — жалобы на недостаточное оказание медицинской помощи. Например, Маргариту Чарыкову, девушку без прямой кишки, которую заключили под стражу за покупку «наркотических» обезболивающих, направили в больницу Матроской тишины, однако проктолог её так и не осмотрел. Может быть, благодаря шумихе, её получится перевести для лечения в гражданскую больницу», — рассказывала Каретникова, вернувшись из очередной проверки СИЗО. Она оказалась права. Благодаря тому, что дело придали гласности Чарыкова получила условный приговор.

Из новых веяний, связанных с бытом, она упоминает о сокращении количества телевизоров и холодильников. Раньше такие предметы арестованные получали от родственников. Но тюремному ведомству загорелось тщательно блюсти «Перечень необходимых предметов», где телеящики и холодильники не значатся. Раз нет, то обойдутся. Правда, когда в СИЗО попадают сотрудники силовых ведомств, их камеры неожиданно комфортны.

А вот рассказать о пресс-хате не получается. «Арестантская этика и присутствие администрации не даёт возможности жаловаться на такие вещи, чревато», — констатирует Анна. Сказать в лоб о страшном могут лишь публичные люди. «Когда оппозиционер Леонид Развозжаев вернулся из Иркутска, он признался, что его бросали в камеры к разработчикам, которые на него давили, унижали по требованию, он предполагает, следствия», — уточнила Каретникова.

Этнические процессы — миграция с Кавказа и поток приезжих из бывших советских республик тоже отражается на тюрьмах, а затем и колониях. Часто говорят о преступлениях граждан среднеазиатских стран, но вот в тюрьмах эти люди особыми достижениями в криминальной карьере не отличаются. «Много узбеков и таджиков, они группируются, но уровень их агрессивности не настолько высок, нежели у кавказцев, а по сплочённости и дерзости и рядом с ними не стоят. Они не профессиональные преступники, а пассажиры в преступном мире», — делится Попков. По уголовным понятиям зеки наднациональны, все равны. Впрочем, наверху иерархии оказываются всё-таки профессионалы. Попков уточняет: «Есть огромный пласт закавказских воров в законе: грузины, армяне. Большая часть смотрящих за камерами, корпусами и тюрьмами — они. Русских можно пересчитать по пальцам. Эти люди сплочены, они контролируют преступный мир столицы и создают протекции землякам. Но есть ещё одна фракция — северокавказцы. Молодые ребята, мусульмане, спортивные, консолидация вызывает восхищение, а самоуверенность зашкаливает. Они начинают занимать серьёзную нишу, действуя жёстко». На глазах Попкова как-то два дагестанца избили старого грузинского авторитета за сделанное замечание.

Лагерь: режимы и этапы

Какая не была плохая тюрьма, но там рядом адвокаты, есть общественный контроль, а в колонии заключённый предоставлен в полное распоряжение ФСИН. Как выясняется, со всеми вытекающими последствиями: от побоев, вымогательств до вполне осуществляемых угроз изнасилования. Из публикаций в прессе известно, что наиболее режимные, красные, колонии расположены в Карелии, Мордовии, Поволжье, Курской, Смоленской, Ленинградской, Кировской и Челябинской областях. Сибирь и Дальний Восток — очаг напряжённости. «Карельские зоны — омерзительные, жёстко бьют, ломают в карантине, и опускают. Более или менее можно сидеть на чёрных зонах в Коми, Твери, Рязани, Липецке, Тамбове, Туле», — поделился источник, отбывающий наказание.

Режимные зоны — что это такое? Для осуждённых предусмотрены разные режимы отбывания наказания: колония-поселение, общий, строгий и особый режимы. В чем их отличие? Ответ: ограничения на получение передач, свиданий с родственниками. Справедлив приговор или нет, но граждан полагается держать в зонах по выбранному судом режиму, в зависимости от тяжести преступления. Но с законными режимами есть и другие: чёрный — когда люди сидят более или менее спокойно, и красный — при нём зеков строят, заставляют жить по поминутному расписанию, работать сверх норм, и бьют. На чёрных зонах спецконтингент имеет определённое самоуправление, а на красных всем распоряжаются «активисты». Автор имел возможность общаться с десятками сограждан, бытовиков и политзэков, и все отрицательно оценивают красные зоны.

Красный режим — наследие СССР. Царизм не был сахарным для народа, но каторги нареканий не вызывали. Коммунисты привили две установки: делать срок адом и заселять лагеря посаженными по сфабрикованным делам. Реформация Гулага при Никите Хрущёве была отмечена страшным словом — режимные требования. Максимальные ограничения в свиданиях и передачах, требования ходить по ниточке перед администрацией, система выговоров, препятствующая условно-досрочному освобождению. При Борисе Ельцине лагеря как-то очеловечились. Путём не мирным: мужики — заключённые, работающие на промзоне, брали палки и шли бить «актив». Впрочем, спустя время, власть прибирали к рукам профессиональные уголовники. Изменения в обратную сторону начались с Владимире Путиным. Когда армия «замочила террористов» в Чечне, ФСИН решил «мочить» зеков спецназом.

В Общественную наблюдательную комиссию (ОНК) не прекращается поток жалоб от отправленных сидеть далеко от дома, особенно от граждан северокавказских республик. Слово Анне Каретниковой: «Ответ ФСИН — всё законно, а сидеть рядом с домом предоставляется только по возможности. Все жалобы безрезультатны». Оказывается, Уголовно-исполнительный кодекс разрешает этапировать так далеко от дома, как захотят чиновники ФСИН. Приветствуется, если «экстремистов» вывозят за тридевять земель. Одновременно в Уголовном кодексе значится: наказание не должно нарушать социальные связи осуждённого; нельзя лишать связи с семьёй, от чего больше переживают именно родные. От политики таких этапов страдают москвичи и жители СКФО. Массы кавказцев «в профилактических целях» везут на «большую землю». Таким способом республиканские власти разгружают колонии и избавляются от «экстремистов». Некоторых везут ломать, ведь как говорит нынешний президент, «чеченские террористы даже исправляются». Например, в нижегородских колониях. Естественно на «русских» зонах таким гостям не рады; как уверял автора один националист, сидевший в Тульской области: «Происходит конфликт этносов и желание кавказцев демонстрировать агрессивный ислам».

А вот москвича, юриста Владимира Манштейна угораздило в 27 лет получить 2,8 года колонии-поселения. Сидеть пришлось в Республике Коми, куда попадают почти все москвичи с таким режимом. До КП-45 Ёдва он ехал этапом 45 дней, вкусив хамство конвоя. Дальше — «форменный ад», — вспоминает Владимир. «Поселение в Коми — де-факто ужесточение приговора; климат Крайнего Севера, санитарные условия оставляют желать лучшего: дырявые полы с шестидесятых годов, перенаселение, жуткий туалет на улице. Родные далеко, приехать стоит 20 тысяч рублей, в комнате свиданий холодрыга, бегают крысы», — делится молодой человек с редкой фамилией. Несколько лет юрист валил лес, работая по 12 часов в день, нормы — Гулага, и получал 300-500 рублей в месяц. Лес же уходил вагонами. КП-45 сидело на диете: в магазинчике учреждения имелось разве молоко и сало. Иногда под конвоем зеков водили в магазин вольного поселения. Манштейн признает: «Там в КП хуже, чем на строгом режиме. Единственное, что разрешено — вольная одежда. Ходим строем, постоянные обыски, чуть что — побои или перережимка на общий режим; вывозят в Кировскую область, где день начинается с избиений. Я сам провел 105 дней в карцере, сотрудники подкинули сим-карту. Били за получение политических газет. Заявления на условно-досрочное освобождение оборачиваются фабрикацией нарушений». Любопытно, но, по словам бывшего зека, почти все сотрудники КП в Коми — дагестанцы.

Бить и не брать лекарства

Челябинский правозащитник и журналист Оксана Труфанова не первый год борется за права граждан, жалующихся на произвол следственных органов и пенитенциарной системы. «Пыток в наших зонах масса, бывают и убийства. Я веду много жалоб; жестоко пытали Д. Любисток, у О. Лактионова отказали ноги, забили насмерть Н. Коровкина и принялись за Д. Абакумова, который дал показания на замначальника Копейской ИК-6 К. Щеголя. Местный УФСИН — кузница кадров: выходцы из Челябинска, воспитанные генералом В. Жидковым, при нём в ИК-6 убили четырёх человек, с годами рассосались по стране — Омск, Мордовия, Петербург. И везде начали цвести одинаковые пытки, как у нас. Избиения с ведром на голове, растяжка и “Рамштайн” в динамиках. Нелюди воспитали себе смену», — вводит в курс дела правозащитница. Как поделилась Труфанова, на руку сотрудникам играет и система уголовных понятий, позволяющих ломать человека угрозой облить мочой. После чего заключённый уже, как бы, не человек, а существо низшей касты.

Пытают в регионах не ради удовольствия, измывательства несут вполне осмысленные цели: добиться рабского подчинения, облегчить вымогательство. Последнее укладывается, как ни страшно признать, в благоустройство колоний, заявленную политику ФСИН. «Вымогательства усилились на фоне благоустройства зон. Ремонт должен происходить за счёт бюджета, на что выделяются колоссальные деньги. Но параллельно с бюджетными средствами приходят и дотации от родственников. Так, в ИК-6 у осуждённых регулярно вымогали деньги с воли. Помощь от них выдаётся за благотворительность и не оформляется: привёз стройматериалы, и забыли. Куда уходят бюджетные средства?» — раскрывает схемы пенитенциарщиков Труфанова. В качестве наглядного примера — отчёты проверки в ИК-6: в числе неведомо как попавших вещей даже 3D телевизоры. По мнению собеседницы, органы должны были возбудить уголовное дело за вымогательство. Тишина.

Интересно заметить: если пролистать информационную ленту регионов, то складывается впечатление этакого благополучия. «Круговая порука влияет на всё. Начальники ГУФСИН могут позвонить мэру, редактору и попросить не писать про проблему. По просьбе гуфсиновцев компания МТС заблокировала сим-карты десятков родственников заключенных ИК-6, что незаконно. Местная пресса молчит. В Челябинске кроме меня не молчит разве журналистка Ирина Гундарева», — показывает ситуацию изнутри правозащитник. Не удивительно, что Труфанову бил ОМОН, когда разгонял родственников протестующей Копейской ИК-6.

Так что неравнодушные к гражданским ценностям борются с беззаконием через Москву. «Публикации в столице влияют на ФСИН, хотя они делают обратный вид, пытаясь показать, что они тут хозяева и им ничего не будет по закону. Чем больше так барахтаются, тем больше совершают ошибок. Но сколько верёвочка не вейся, конец всё равно будет», — иронизирует Оксана. Как отмечает Труфанова, благодаря волне в СМИ, из-за Копейской акции протеста, пока прекратились избиения этапов.

Впрочем, и в тех колониях, где сотрудники не машут кулаками, ситуация неоднозначная. Муж Анны Чирковой из Павловского Посада, Роман, на зоне в Новгородской области. «В колонии на летний период людоедские ограничения на передачи: нормальную, калорийную и витаминную, еду не берут, якобы из-за опасности инфекций; зимой не пропускали тёплую одежду», — говорит девушка. Такие некомфортные условия не где-то, а в специальном Лечебно-исправительном учреждении — Боровичи. Там сидят больные, у мужа Анны — туберкулёз. К лечению сотрудники подходят странно. Как жалуется Чиркова: «Долго не передавали мужу микстуру от бронхита и туберкулёза, не хотят отдавать таблетки от кашля, ссылаясь на то, что в них могли что-либо намешать. Хотя раньше брали». Подозрительное отношение фсиновцев к лекарствам с воли уже стало хрестоматийным. Роман раньше отбывал наказание в Тверской области, по месту прописки.

В июле 2011 года его вывезли с зоны, утверждали, что из-за ремонта и только на четыре месяца.

Годы летят, реформы идут, но зоны остаются больными местами общества. Безусловно, иногда удаётся поставить ФСИН на место. Надолго? «Гулаг остался, кое-где стало лучше, но система не изменилась. Фсиновцы — наследственное явление: муж — начальник, жена — юрист колонии, предки в Гулаге руководили. Понадобится смена не одного поколения, чтобы система стала гуманнее», — поднимает подноготную поведения сотрудников Оксана Труфанова.

В свою очередь, Роман Попков считает: «Изменения являются недостаточными: огромна коррупция среди сотрудников ФСИН, особенно у оперативных работников. Они не считают нас за людей, и эта проблема не устранена. Для них заключённые и их родственники — источник наживы». Корни проблемы, по мнению Попкова, лежат в плоскости безразличия властей: «Не думаю, что в Аппарате Президента есть установка сделать жизнь зэков кромешным адом. Это недостатки системы ФСИН. Но политическое руководство страны позволяет ФСИН быть корпорацией, которая безнаказанна и непрозрачна».

Ставя точку: надо помнить — не все зеки уголовники и злодеи. Российское правосудие выносит 0,3 % оправдательных приговоров, повод самому непредвзятому человеку задуматься: «Подозрительные судьи какие-то, а не посадят и меня когда-нибудь ради отчётности?»