Дмитрий ЖВАНИЯ
Бунты люмпенов, которые, возвещая о кризисе неолиберального капитализма, регулярно вспыхивают в разных странах Европы, некоторые левые обозреватели называют пролетарскими восстаниями, лишёнными, правда, революционного руководства и позитивной программы. Сочувствуя людям, доведённым до отчаяния буржуазной системой, надо всё-таки смотреть правде в глаза и не выдавать желаемое за действительное. То, что произошло в предместьях Парижа в ноябре 2005 года или в Лондоне в августе 2011-го, заслуживает одного названия – погром. Пролетариат борется совершенно иными способами и с другим настроением. Сейчас самое время вспомнить о великой рабочей забастовке – всеобщей забастовке во Франции, которая прокатилась по стране в мае-июне 1936 года.
Эффект домино
Забастовка началась вслед за парламентскими выборами 26 апреля — 3 мая 1936 года, на которых победил Народный фронт – верхушечный выборный союз коммунистов, социалистов и радикалов. Рабочие решили, что настал их час. Они прибегли к наступательной тактике с целью показать, что они ждут от нового — «народного» – правительства. А ждали они коренного реформирования буржуазной системы и преодоления капитализма. Французские рабочие, воспитанные в традициях боевого синдикализма, испытывали недоверие к парламентским комбинациям. Они прекрасно помнили, что левые блоки, соглашения между социалистами и радикалами, быстро терпели фиаско, уступая власть правым. Чтобы этого не произошло с правительством Народного фронта, на которое они возлагали надежды, рабочие вмешались в политический процесс с помощью прямого действия.
7 мая в департаменте Эна (Парижский район) прошла забастовка на предприятии «Сосьете женераль де фондери де Сан-Мишель», а 11 мая к стачке прибегли 600 рабочих завода Бреге в Гавре. Поводом для их выступления послужило увольнение двух профсоюзных активистов – организаторов первомайской стачки. Утром 11 мая рабочая делегация пришла в дирекцию и потребовала аннулировать решение об увольнении активистов. Дирекция пыталась затянуть переговоры, рассчитывая, что с окончанием рабочего дня бастующие, как это не раз бывало прежде, разойдутся по домам вкушать суп, приготовленный заботливыми жёнами, а делегация, не чувствуя поддержки, сдастся. Однако рабочие продолжали оставаться в цехах и после смены, ожидая возвращения делегации. Когда же стало известно, что переговоры намеренно затягиваются администрацией, забастовщики решили не покидать цехов, пока администрация не уступит. И хозяева, напуганные таким поворотом дела, быстренько сдались.
Рабочие завода Бреге в Гавре подали отличный пример, как надо действовать, чтобы победить, и в середине мая то же самое происходило на заводах Латкер в Тулузе, Блок в парижском пригороде Курбевуа, Лакорэ-Оливье в пригороде Велизи-Виллакублэ и в «Компании франсэз да раффинаж де Конфревилль». Везде новая для Франции пролетарская тактика оказывала на хозяев такое устрашающее действие, что они немедля удовлетворяли требования рабочих. 17 мая коммунистическая газета «Юманите» сообщила, что, начиная с 1 мая, во Франции победой закончились 30 забастовок! Во второй половине мая забастовали рабочие автомобильных предприятий «Рено», которые до этого не прибегали к стачкам 15 лет, «Ситроен» и многих других. Только в Парижском районе к 29 мая число бастующих приблизилось к 100 тысячам. 4 июня забастовали металлисты Севера, 5 июня к стачке присоединились шахтёры, текстильщики Рубэ-Туркуэна. 6 июня только в Парижском и Северном районах бастовало свыше 500 тысяч человек, а в целом по всей Франции в стачке участвовали более миллиона рабочих.
В июне стачка окончательно приняла характер всеобщей. Если с января по май 1936 года на каждый месяц приходилось от 30 до 60 забастовок, а число бастующих колебалось между 9 и 13 тысячами, то в июне 1936 года произошло 12142 забастовки, в том числе 8941 – с занятием предприятий, а общее число бастующих приблизилось к двум миллионам человек.
Такого размаха стачки Франция ещё не знала. Занятие заводов как метод борьбы ранее применяли бастующие рабочие Италии, Испании, Румынии, Польши и даже Англии. Но впервые в мировой истории этот метод применялся повально и длительное время. Казалось, сбывается мечта идеолога боевого синдикализма Жоржа Сореля, который в свое бессмертной работе «Размышления о насилии» писал: «Всеобщую забастовку нужно рассматривать как нечто целое и неделимое». Сорель считал, что всеобщая забастовка — именно та форма пролетарского насилия, которая «поддерживает революционный дух».
Радость пролетарской стихии
Новая пролетарская тактика во Франции возникла стихийно. Конечно, французские рабочие были в курсе, что их итальянские братья занимали заводы ещё в 1919-1920 годах. Но все же они действовали, исходя из собственного опыта, полученного в ходе предыдущих забастовок, и развития конкретной ситуации. Занятие цехов позволяло им более эффективно бороться против штрейкбрехеров. Рабочие знали, что хозяева насаждают внутризаводской шпионаж, и поэтому в ходе забастовки стремились держаться вместе, чтобы лишить предпринимателей возможности шантажировать отдельные группы забастовщиков или подкупать их. Отсюда, кстати, и появилось французское название этих забастовок — greves sur le tas (что условно можно перевести как «забастовки всем скопом»). Кроме того, на выбор тактики повлиял такой фактор, как удалённость рабочих жилищ от заводов. Рабочие просто не видели смысла покидать предприятие, чтобы вновь возвращаться на него ранним утром.
Рабочие почувствовали себя хозяевами положения. Если вначале стачки на заводе оставались все бастующие, то через некоторое время рабочие организовали посменное дежурство. Например, на заводе «Рено» половина бастующих оставалась в цехах в течение 24 часов, в то время как другая половина рабочих отдыхала дома, затем они менялись местами. Кроме того, рабочие создали комиссии по закупке и распределению продовольствия, по организации досуга забастовщиков, бригады по охране оборудования и готовой продукции. О мародёрстве не возникало и мысли! Так, бастующие служащие парижских универсальных магазинов, оккупируя их, принесли из дому свои матрацы, простыни и одеяла, несмотря на то, что всё это в избытке имелось на прилавках и складах.
У заводских проходных стояли пикеты забастовщиков, которые проверяли всех входящих и выходящих, не пропуская никого без пропуска, выданного забастовочным комитетом. Очень часто предпринимателям, чтобы покинуть свои фабрики или, наоборот, попасть на них, приходилось обращаться за разрешением в забастовочные комитеты и получать пропуск, стоя в одной очереди с рабочими. Недаром фашистский журналист Бертран де Жувенель назвал события мая-июня 1936 года «великим страхом». «Именно таким образом начинаются все революции», — писал другой французский фашист Анри де Кириллис. На всех занятых рабочими предприятиях царили полный порядок и дисциплина. «Никогда станки не были так смазаны и вычищены, полы не блистали такой чистотой, а дворы подметены так тщательно, как во время оккупации заводов рабочими», — вспоминал 30 лет спустя Жюль Мок, который в те дни был генеральным секретарём правительства Народного фронта.
Если хозяева испытывали «великий страх», то в рабочих сердцах поселилась великая радость. В цехах то и дело звучали песни, смех, звуки аккордеона. На предприятия приезжали артисты и устраивали бесплатные концерты, представления и даже полноценные театральные спектакли. Рабочие проводили футбольные матчи и устраивали гонки на велосипедах. Французский философ и публицист Симона Вайль несколько месяцев отработала на заводе «Рено», и поэтому могла посетить это предприятие во время забастовки. «В этом движении, — писала она, — следует обращать внимание не на то или иное требование, сколько бы важным оно ни было, а на нечто другое… Речь идёт о том, что те, кто в течение долгих месяцев и лет покорно и молчаливо сносили любые издевательства, — эти люди, наконец, осмелились подняться. Стать на ноги. В течение нескольких дней чувствовать себя людьми. Независимо от выдвинутых требований, эта забастовка является радостью, чистой радостью. Безоблачной радостью».
«Бастующие рабочие, — отмечал, в свою очередь, А. Симон, — имели вид беззаботных солдат после одержанной победы или накануне битвы, в исходе которой они уверены».
Да, требования рабочих не выходили за рамки капитализма (повышение зарплаты, отмена сверхурочных часов работы, введение оплачиваемых отпусков, признание прав профсоюзов на предприятиях, обязательное заключение коллективных договоров). Но стиль забастовки был настолько революционным, что события мая-июня 1936 года во Франции вполне можно назвать пролетарским восстанием. То, что стачка может перебить хребет буржуазной системе, почувствовал левый французский социалист Марсо Пивер. «Пусть нас не пытаются убаюкивать колыбельными напевами, — писал он в статье, опубликованной в главном печатном органе соцпартии – газете «Попюлер». – Отныне весь народ пришёл в движение, и он устремляется уверенными шагами навстречу своей великой судьбе. В атмосфере победы доверия, дисциплины всё возможно для смелых… Массы продвинулись вперёд в гораздо большей степени, чем это представляют себе; они руководствуются не сложными доктринальными размышлениями, но безошибочным инстинктом, и призывают к решению главных проблем; они ждут многого, массы согласятся на самые рискованные хирургические операции, так как они знают, что капиталистический мир агонизирует и что необходимо создать новый строй» (Le Populaire. 27.05.1936).
Три условия Троцкого
Однако большинство социалистов и коммунистов думали иначе. Глава правительства Народного фронта, лидер социалистов Леон Блюм все силы прилагал к тому, чтобы положить конец стачке. Позже на Риомском процессе, устроенном в годы оккупации французскими коллаборационистами, он заявил в своё оправдание: «Вспомните, что рабочие заняли все заводы Парижского района. Вспомните, что с каждым часом движение постепенно охватывало всю Францию… Паника и ужас были всеобщими. Мне приходилось тогда встречаться с представителями крупного капитала, и я помню, в каком состоянии они находились… Я должен вам сказать, что в тот момент в буржуазных кругах, особенно среди предпринимателей, обо мне думали, меня ожидали, на меня возлагали надежды, как на спасителя…»
Крупная буржуазия не ошиблась. Социалист Роже Салангро, который в правительстве Народного фронта, возглавляемом Леоном Блюмом, занимал пост министра внутренних дел, в середине июня отдал приказ ввести в Париж и его пригороды, охваченные забастовкой, дополнительные отряды полиции и жандармерии и предупредил, что «парижская полиция без колебаний выполнит свою миссию». А сам Леон Блюм заявил тогда же, что он полон решимости не допустить беспорядков на улицах, ибо его кабинет — «не правительство анархии, а правительство порядка».
Коммунисты в те дни вели себя не лучше реформистов. ФКП боялась, что расширение всеобщей забастовки с неминуемой постановкой вопроса о власти испугает средние слои, а точнее – партию радикалов, которая после долгих уговоров вошла в «Народное объединение» (официальное название Народного фронта). «Непродуманные действия могли бы только вызвать чувство отчуждения у значительной части мелкой буржуазии», — отмечала «Юманите». Связанные с социалистами и радикалами предвыборным соглашением о «народном объединении», коммунисты сделали всё, чтобы доказать, что они — партия порядка. 15 июня их главный печатный орган, газета «Юманите» даже вышла под огромным заголовком «Коммунистическая партия — это порядок!» Один из лидеров компартии и видный деятель Всеобщей конфедерации труда (ВКТ) Бенуа Фрашон пытался убедить рабочих, что «забастовка не является единственным средством». Он «откровенно заявлял» смелым пролетариям, что «дальнейшее расширение забастовочной борьбы, продолжение занятия предприятий нанесло бы ущерб их интересам» (L’Humanite. 15.06.1936).
Ещё за две недели до выхода этого номера «сын народа», лидер ФКП Морис Торез, выступая на собрании коммунистов Парижского района, сказал: «Речь ни в коем случае не идёт о том, чтобы рабочие взяли в свои руки заводы или установили прямой контроль над производством». А Поль Вайян-Кутюрье 11 июля 1936 года в «Юманите» похвалялся тем, что «наша дисциплина и наша любовь к порядку дают народу то, в чём он больше всего нуждается, чтобы восстановить своё равновесие, а именно — чувство меры. Наша партия благодаря своему уважению к моральным и культурным ценностям, благодаря своему здравому смыслу, благодаря прославлению труда и своей склонности к чёткости и ясности — является необходимым этапом в развитии вечной Франции» (L’Humanite.11.06.1936). Во время всеобщей забастовки ФКП вела себя как правительственная партия, а не авангардная партия рабочего класса.
Французские же рабочие в мае-июне 1936 года не нуждались в «прославлении труда», они стремились полностью изменить общество и порядки на производстве. Прогоняя с заводов хозяев, они покушались на «священный принцип частной собственности». Но что делать дальше? Как перевести всеобщее рабочее возмущение во всеобщее пролетарское наступление? С одной стороны, рабочие реализовали синдикалистский миф о всеобщей стачке как о высшей форме прямого пролетарского действия, но с другой — эта стачка подтвердила тезис Льва Троцкого: «Для победы революции нужны три условия: партия, партия и ещё раз – партия».
Всеобщая забастовка мая-июня 1936 года во Франции стала лишним доказательством того, что для успешной борьбы против капитализма рабочий класс нуждается в авангардной политической организации, которая бы координировала действия забастовщиков, направляя их к единой цели. Мало петь песни и играть на аккордеоне в цехах, нужно ещё брать под контроль органы власти и коммуникации. Но на тот момент французскими рабочими руководили не революционные партии, а социалисты-реформисты, которые, по сути, играли роль посредников между буржуазией и рабочим классом, и сталинисты-коммунисты, скованные директивами Кремля, больше заинтересованного в соглашении с буржуазным окружением, нежели в победоносной рабочей революции во Франции. В итоге небывалая рабочая борьба закончилась банальной торговлей за коллективные договоры и повышение заработной платы. Великая стачка, о которой только могли мечтать Жорж Сорель и Энрико Леоне, утонула в вопросе о «паштете из гусиной печёнки».
Однако значение французской стачки мая-июня 1936 года трудно переоценить. Забастовочная программа-минимум была почти полностью принята правительством Народного фронта. Оно приняло и ввело в действие законы об оплачиваемых отпусках, 40-часовой рабочей неделе, коллективных договорах. Но главное, всеобщая забастовка во Франции 1936 года — лучшее доказательство того, что настоящая пролетарская борьба не имеет ничего общего с мародёрством, саботажем и разнузданностью.
