Мы тут довольно часто обсуждаем экранизации, и в целом, у меня довольно мягкие требования к их точности (по крайней мере, по сравнению с некоторыми «коллегами» по любимым книгам). Просто потому что мне кажется, что создать достойную экранизацию — это очень непростая задача, как минимум, потому что кино и книги работают по-разному, и в кино как, пожалуй, больше нигде действует принцип: «показывай, а не рассказывай».
Ну, то есть, в кино, в отличие от книги, у нас далеко не всегда есть авторский контекст к словам, но зато мы можем увидеть действие своими глазами. И если мы видим фильм, в котором парень говорит девушке: «Я тебя люблю», но до этого они вообще ни разу друг на друга не посмотрели — мы в это банально не верим, и весь фильм может просто рухнуть из-за этого — ведь именно когда мы перестаём верить и перестаём сопереживать персонажам на экране как реальным людям, мы начинаем скучать, начинаем искать какие-то косяки в съёмках общаться в соцсетях и так далее, в общем, занимаемся тем, чем занимаемся при просмотре плохого и скучного фильма.
Эталонный пример такого сложного момента — это известный многим Понтий Пилат, выходящий «шаркающей кавалерийской походкой» в «Мастере и Маргарите». Вот эти три слова в книге прекрасно описывают персонажа — старый вояка, приученный к седлу и наверняка не столь приученный к той «офисной» работе, которой он занимается сейчас. Но если на экране покажется шаркающий мужчина, то кто из современных зрителей догадается о том, что он именно кавалерист? Да никто — вот уже и приходится режиссёру как-то выкручиваться. И если вы постараетесь вспомнить какие-то моменты такого плана, то обнаружите, что они всегда сделаны примерно одинаково — какой-то персонаж цитирует книгу, и под его голос нам показывают картинку.
Во-о-от. А есть «Властелин Колец» Питера Джексона. И он одновременно умудряется разбивать вот это правило и выполнять его. Например, в фильме после испытания Галадриэли Боромир вспоминает родной город, который он так отчаянно пытается спасти:
«Ты видел его, Арагорн? Белая башня Эктелиона, сверкающая как жемчужно-серебряная игла, высоко на вершине утренний бриз развевает знамёна. Ты возвращался по зову серебряных труб когда-нибудь?»
Так вот — это, пусть и сокращённая, но цитата из книги:
И только потом, значительно позже Гэндальф и Пиппин приезжают в Минас Тирит, нам показывают, о чём говорил Боромир.
«И тогда Пиппин громко воскликнул, ибо Башня Эктелиона, стоявшая высоко на самой верхней стене, сверкала на фоне неба, словно жемчужно-серебряная игла. Высокая, красивая и стройная, вершина её словно была выточена из кристаллов. Утренний бриз развевал знамёна, и далеко и высоко был слышен звон, словно исходящий из серебряных труб».
И это, чёрт возьми, гениально. С точки зрения сценария это одна из ниточек, которые связывают очень длинную длинную историю в нечто единое целое, показывает, как разные эпизоды перекликаются друг с другом. Но за этим видно отношение авторов ко всему. Вот вам текст, и мы достаточно уважаем оригинал, чтобы понять, что этот текст красив и прекрасен, и может работать сам по себе, без картинки, и всё, что нужно — это показать персонажа, который верит в то, что говорит или слышит. А вот вам картинка, и мы достаточно уважаем свой фильм, чтобы верить в то, что мы можем показать это без слов, только с помощью визуала и музыки (кто будет пересматривать — обратите внимание, как при появлении города на экране в музыкальную тему врываются те самые звуки труб). А ещё мы уважаем тебя, зритель, потому что верим, что ты сможешь воспринять и текст, и визуал, и сможешь понять это без разжёвывания.
Ещё один такой эпизод, только ещё более показательный — это разговор Гэндальфа и Пиппина о том, что происходит после смерти:
— Конец? Нет, наш путь не кончается смертью. Смерть — лишь продолжение пути, начертанное всем. Серая как дождь завеса этого мира отдёрнется, и откроется серебристое окно. И ты увидишь…
— Что, Гэндальф? Что увижу?
— Белые берега. И за ними — далёкие зелёные холмы под восходящим солнцем.
И это тоже слегка сокращённая цитата из книги:
И корабль вышел в открытое море и плыл на запад, пока, наконец, однажды в дождливую ночь Фродо почувствовал в воздухе сладкий аромат и услышал доносившееся над водой пение. И тогда ему показалось, что, совсем как когда-то в увиденном им сне в доме Тома Бомбадила, сера завеса дождя превратилась в серебряное стекло и откинулась, и он увидел белые берега, а за ними — далёкие зелёные земли под стремительным восходом солнца.
Сцена, с которой это перекликается — это самый конец фильма, когда Фродо уплывает из Серых Гаваней. И обратите внимание, в этот раз нам даже не показывают, то, о чём говорил Гэндальф, но вопреки правилу «показывай, а не рассказывай» — здесь это и не надо. Мы и без этого чётко знаем, что увидят пассажиры этого корабля, и прекрасные белые берега с далёкими зелёными холмами, пожалуй, и должны существовать только в нашем личном воображении, какая-то попытка показать это на экране могла бы серьёзно принизить значимость и сакральность этого пейзажа.
