Италия по пути к революции

Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук

В мае я решил ничего не писать по случаю 45-летней годовщины Парижского мая – события, которое всё ещё вдохновляет людей с левыми убеждениями. Про парижские баррикады, о стычках студентов с полицией и прочей романтике написаны тома! В сознании среднего левого активиста укоренилось представление, что застрельщиками мая-68 года стали деятели контркультуры и бунтующая молодёжь, которая начиталась книг Герберта Маркузе о «новом революционном субъекте». За наследников мая-68 (в этом понимании) сегодня себя выдают левые хипстеры.

В апреле на экраны Москвы и Петербурга вышел фильм Оливье Ассайса «Что-то в воздухе». Он рассказывает о поколении «после мая-68», и Ассаяс подчёркивает это: «Поколение мая-68 построило свои карьеры в журналистике, рекламе и подобных сферах, а всё потому, что оно получило своё интеллектуальное образование ещё до событий. Поколение после мая-68 было рождено в хаосе. У него не было никаких других символических ценностей, кроме как отрицания мира, маргинализации, приверженности общему. Как оказалось, общее было разрушительным. Это поколение понесло большие потери».

Я посмотрел фильм внимательно и не обнаружил какого-то принципиального отличия тех, кто бунтовал в мае 1968 года, от тех, кто в мае 1971 года отмечал столетие Парижской коммуны. Всё те же стычки с полицией, а главное – всё те же разговоры о рабочем классе как о миссии, которого все ждут, но никто не знает, как он выглядит. Ассайяс показывает лишь одного рабочего – члена компартии (а, может быть, маоиста), который, работая в типографии, печатает листовки, газеты и плакаты для своей партии, а заодно и для анархистов. Сами же анархисты разрисовывают лицей революционными лозунгами, а потом спорят о феминизме, троцкизме и «новом кинематографе».

Мне повезло. В молодости меня свела жизнь с участником Парижского мая – одним из ведущих активистов французской троцкистской организации “Lutte Ouvriere” («Рабочая борьба») Пьером Лаффитом. От него я впервые узнал, что май 1968 года – это не только и не столько студенческий бунт, сколько великая рабочая забастовка, которая потрясла Францию и все страны Западной Европы. Пьер тогда был 18-летним активистом. Но “Lutte Ouvriere” посылала его не на студенческие ассамблеи, а в предместья – к заводским проходным. Наше  политическое сотрудничество с Пьером продлилось лет пять. Разрыва было не избежать. Но Пьер сумел привить мне мысль, что настоящая революционная деятельность в отрыве от рабочего класса быстро превращается в политический цирк, а то и просто заменяется болтовнёй «за коммунизм и революцию». То, что Пьер прав, показывает пример множества групп в нашей стране и не только.

Но вернёмся в май-68. Я всё же решил изложить своё видение этого события, показать, что, если бы не рабочая борьба, то оно не заняло того места в истории, которое он занимает сейчас. Я давно собирал материалы. Часть его я использовал ещё в своём студенческом дипломе. Май-68 – это не только история Франции. Это история всей романской Европы. Но наибольшего размаха события достигли вовсе не в Париже и не во Франции, а в Италии.

Красные тетради

«Естественно, никто не знал, что и как будет в новом 1968 году, — писал в газете Итальянской компартии «Унита» Пьеро Сансонетти. — Не знали мы, молодёжь, не знали и взрослые, которые, если я помню хорошо, были усыплены политикой левоцентристов, уверенно гарантировавших расцвет итальянской экономики» (1).

События пошли по другому пути. «Великая французская все­общая забастовка в мае 1968 года продемонстрировала возможность альтернативной политики, основанной на революции рабочего клас­са, — отмечал английский социалист Крис Харман. — В разных странах революционные орга­низации росли, как грибы. Их идеи стали реальной политической си­лой в то время; они заразили воображение целого ряда активистов в антивоенном, студенческом, негритянском и рабочем движени­ях» (2).

«Мы с 1968 года продолжаем непоколебимо верить, что револю­ция уже на городских углах», — заявляли и итальянские левые терро­ристы (3). Именно из студенческого движения вышли почти все, кто чуть позже, когда в университетах всё затихло, создали основные уль­тралевые группы. «Генезис “Красных Бригад” надо рассматривать в контексте итальянской новой левой, — считала Цецилия Кин. — Итальянс­кой, потому что, несмотря на многие аналогии и взаимозависимости между различными западноевропейскими движениями, вписывающимися в довольно пеструю панораму новой левой, существовали и немало­важные различия» (4).

60-е годы во многих провинциальных городах Италии на базе местных универси­тетов создавались группы и маленькие журналы различной, но неиз­менно левой ориентации. Эти журналы то отчаянно спорили по вопро­сам философии, социологии, истории, текущей общественной жизни, то блокировались в попытках создания единой платформы, чего им, однако, не удалось достичь. «В Италии роль журналов такого типа традиционно очень важ­на, — пишет в статье «Три трагедии» Кин. — Так было в период Рисорджименто, в первом двадцатилетии нашего века, при фашизме и после фашизма. Дело не в тиражах и не в широкой известности. Мы подразумеваем интеллигенцию и интеллигентную молодёжь, читавшую эти журналы. Для многих именно это чтение было началом мыс­ли…» (5). «Замечу ещё, — продолжает она в эссе «Итальянский ребус», — что хотя сотрудники этих пяти журналов (“Куадерни пьяченти­ни” (“Пьячентинские тетради” – Д.Ж.), “Классе э Стато” (“Класс и государство” – Д.Ж.), “Классе операйо” (“Рабочий класс” — Д.Ж.), “Контропьяно” (“Встречный план” – Д.Ж.) и “Нуово импеньо” (“Новая задача” — Д.Ж)) и не предвидели взрыва молодёжного движения конца 60-х годов, они являлись как бы провозвестниками взрыва» (6).

Итальянское студенческое движение начало формироваться раньше, чем во Франции, и действовало дольше. Первые всполыхи борьбы студентов с государством произошли в 1966-м. Среди студентов Италии было мало выxодцев из рабочего класса, но материальные условия в ВУЗаx значительно уxудшились: например, в 1923 году было 2. 000 лекторов и 40.000 студентов; в 1967 году отношение стало 3.000 к 450.000. «Идеологией студенческого движения была смесь идей Маркузе, Дебре, Гевары, Стоук­ли, Кармайкла и китайской культурной революции. ИКП отвергала действия студентов», —  утверждает Крис Xарман (7).

Однако англичанин, что не удивительно, несколько упрощает положение вещей. Идеология левого студенческого движения в Италии была намного более сложной и оригинальной. Итальянцы почти не обратили внимания на маркузеанство. В стране, разделённой на богатый пролетарский Север и бедный крестьянский Юг, эта концепция, в основе которой лежит идеи о буржуазном перерождении рабочего класса, не могла найти понимания.  В итальянском левом студенческом движении было представлено тремя главными течениями: операистским; антиавторитарным и эммеллистским.

Немало и без Мао

Термин «операизм» (operaismo) очень тяжело корректно перевести на русский язык. Если перевести буквально, то получится корявое слово – «рабочизм». Однако итальянский «операизм» — широкое понятие. Операисты сомневались в правильности ортодоксального марксистского взгляда на развитие индустрии, считая, что фордизм (конвейерное производство) выхолащивает потенцию рабочего класса, как в прямом смысле, так и в социальном. Операисты ратовали за создание некой «рабочей автономии». В реальности эта идея преломлялась в тактике сквоттирования – захвате пустующих домов и организации в них «очагов пролетарской культуры». Операисты часто прибегали к тактике «пролетарского шоппинга» и понижения цен явочным порядком. Фактически дело сводилось к грабежам. Видя, что бюрократические левые партии, ИКП (коммунисты) и ИСП (социалисты), придерживаются соглашательской линии и нередко во время забастовок помогают хозяевам урегулировать конфликт, операисты призывали рабочих к акциям саботажа.

Одним из идеологов операистов был Антонио Негри, который не только обосновывал необходимость саботажа, но и романтизировал  его: «Всякий раз, когда я надеваю пасамонтану (горнолыжную маску с прорезью для глаз – Д.Ж.), я ощущаю жар пролетарского сообщества … Результат меня не волнует: всякий акт разрушения и саботажа отзывается во мне как голос классового единства. Я чувствую лихорадочное возбуждение, как перед встречей с любовницей».

Что касается термина «эммеллизм», то он расшифровывается очень просто – марксисты-ленинцы, то есть маоисты.  Многие из западноевропейских ультралевых пытались приспособить к условиям своих стран лозунги китайской культурной революции. «Велико было воздействие тех событий в Китае на полити­ческий взрыв конца 60-х годов, — когда рабочие и студенты в про­мышленно развитых странах поднялись на борьбу против господствующих классов, — пишет английский историк-марксист Чарли Хор. — Тогда для многих из них Китай был источником вдох­новения. Казалось, что они и Мао, противостоявший западному и русскому империализму и заявивший о своей поддержке национально­-освободительных движений, стоят по одну сторону баррикад. Куль­турная же революция, казалось, была доказательством того, что социалистическое общество может упорной борьбой спасти себя от засилья бюрократии» (8).

В 60-е годы многие молодые радикалы в поиске боевой альтернативы как бюрократической идеологии «официального коммунизма, так и соглашательской пробуржуазной политике западных «компар­тий» выбирали маоизм. Своеобразное преломление маоистские идеи получили даже в среде западноевропейской богемы. «Вместо того чтобы быть французским режиссёром сегодня, здесь, в Париже, — писал режиссёр авангардного кино («новой волны») Жан Люк Годар, — я бы предпочёл бы быть китайским режиссёром на жаловании в Пекине» (9). И уже совсем анекдотичным выгля­дит мысли Годара о марксистско-ленинском кинематографе: «Задача для нас, марксистско-­ленинских режиссёров, заключается в том, чтобы накладывать уже правильные звуки на всё ещё лживое изображение. Звуки уже пра­вильные, потому что это звуки революционной борьбы. Изображение ещё лжёт, потому что оно создано в лагере империалистической идеологии» (10). Приблизительно о том же рассуждают, кстати, некоторые герои «Что-то в воздухе».

Волнения, охватившие развитые страны в конце 60-х, и китайскую культурную революцию западные последователи Мао оценивали как единый процесс мировой революции.  «Великая пролетарская культур­ная революция рассматривалась в то время как составная часть мощной волны протестов, захлестнувших мир со второй половины 1960-х годов, — продолжает Чарли Хор. — Студенты Пекина и Шан­хая, как и их сверстники в Лондоне, Париже, Риме, Берлине и дру­гих городах, поднялись против консервативных бюрократических систем старшего поколения. Их выступления ярко свидетельствовали о том, что Китай сумеет не допустить перерождения своей революции подобно тому, как это произошло в России при Сталине» (11).

«По пути революции вместе с Мао», — призывали молодые ради­калы. Наибольшую популярность среди западноевропейских бунтарей в этот период получил тезис Мао Цзэ-Дуна о том, что «обс­тановка в мире характеризуется колоссальными беспорядками. Ко­лоссальные беспорядки будут продолжаться и в дальнейшем, такие колоссальные беспорядки для народа — дело хорошее, а не пло­хое» (12). С упоением они изучали и творчество хунвейби­нов, которым охотно предоставлял свои страницы пекинский журнал «Хунци»: «Тысячи и тысячи положений марксизма в конце концов сво­дятся к одному: «Бунт — дело правое». В этом сама душа идей Мао Цзэ-Дуна… Уклоняться от бунта, значит, погрязнуть в ревизиониз­ме… Мы хотим перевернуть старый мир вверх тормашками, разнести его в щепы, создать хаос, сплошную неразбериху. И чем больше эта неразбериха, тем лучше» (13).

Лозунги, под которыми проводилась китайская культурная ре­волюция, действительно могли создать иллюзию борьбы против бю­рократии и буржуазии: «Нужно взяться “за стоящих у власти” коммунистов, стоящих у власти “больших вождей” и за тех, кто идет с ними, — говорил Мао Цзэ-Дун. — Не надо фиксировать вни­мание на том, кем ты был раньше, гоминьдановцем или коммунистом. Сейчас ты власть!» (14).

Мао Цзэ-Дун утверждал, что культурная революция является «революцией, в которой один класс свергает другой класс», что ре­волюция необходима «для укрепления диктатуры пролетариата, пре­дотвращения реставрации капитализма», что китайское правительство «не было политической властью, захваченной поднявшимися на рево­люцию рабочими и крестьянами… Её нужно отвоевать», что «острие этой великой борьбы непременно должно быть направлено про­тив лиц, стоящих у власти и идущих по капиталистическому пути и ревизионистских элементов» и т.д. (15).

В начале 1967 года журнал «Хунци» писал: «Нынешний захват власти у горстки облеченных властью и идущих по капиталистичес­кому пути характеризуется не снятием с должностей и реорганиза­цией сверху донизу, а массовым движением снизу доверху» (16).

Из всех западноевропейских стран маоистские идеи получили наиболее широкое распространение именно в Италии. Ещё в 1962-м в городе Падуя возникла группа «левее ИКП» во главе с Джорджо Вианелло, которого Тольятти называл «этот молодой ве­тер из Падуи» (17). Группа приняла теоретический манифест, кото­рый поставил её вне ИКП. Итальянцы на китайский манер взяли бук­вы «М» и «Л» («марксисты-ленинцы») и стали называть себя эммел­листами. Падуанские эммеллисты стали первой оформившейся маоист­ской группой в стране. Через год их обогнали по масштабам своей деятельности миланцы, а ещё через год несколько объединившихся групп полемически назвали себя «Нуова Унита» (“Nuova Unita” — в противовес газе­те ИКП “Unita”) и начали выпускать теоретический журнал. Кроме группы «Нуова Унита», возникла маоистское объединение, которое начало выпус­кать журнал «Коммунист».

В июле 1965 года часть эммеллистов в противовес «Нуова Уни­та» создали федерацию. «Ассортимент взаимных обвинений был несколько однообразным, — пишет Цецилия Кин, — “ревизионизм”, “фракционизм”, “троцкизм”, “отрыв от масс”» (18).

В октябре 1966 года «Нуова Унита» провела в Ливорно съезд и основала Партию коммунистов Италии (м-л). Партию признал Пекин. Её лидерами стали Освальдо Пеше и Фоско Динуччи. К концу 1968 года численность этой партии составляла от 5 до 10 тысяч человек. Из Пекина они получали помощь, в том числе и деньгами.

Маоистская федерация тем временем распалась. Из бывших её активистов возникли две группы: «Революционная федерация» и «Пролетарский маоистский авангард». Между тем внутри Партии коммунистов Италии (м-л) назревал скандал. В декабре 1968 года пришлось созвать экстренный съезд. На нём выяснилось, «что “кучка контрреволюционеров и ренегатов, прорвавшихся к власти, во главе с Динуччи” проводила “чёрную ли­нию”. Произошёл раскол на “чёрную” и “красную” линии» (19). Об­разовались две партии с одинаковым названием. 10 декабря 1968 года вышли два совершенно разных по содержанию номера «Нуова Унита». На обоих было обозначено, что это центральный орган. Ра­зыгрался скандал из-за партийной кассы и из-за того, кому доста­нется запас «важных пропагандистских материалов, которые они по­лучили» (20). Верх одержал Динуччи – лидер «чёрной ли­нии».

В октябре 1968 года в Риме возникла новая эммеллистская организация «Союз коммунистов Италии (м-л)». Возглавил её Альдо Брандирали. Группа выпускала газету «Служить народу!» (“Servire il popolo!”). После двух лет существования организация распа­лась. «Попытка приложить модель монолитной партии китайского об­разца к опыту рабочего движения на Западе была обречена на про­вал, — пишет Крис Харман, — ибо она предполагала существование всевидящей элиты революционеров, диктующей рядовым членам рево­люционных партий стратегию и тактику, нужные для победы … Ве­ликой ошибкой было рассматривать маоистский Китай как альтерна­тиву брежневской России» (21).

В университете го­рода Тренто на факультете социологии учились будущие лидеры «Красных бригад». «По части всякого рода эк­сцессов в Тренто особенно отличались студенты-социологи, — пишут В.В. Витюк и С.А. Эфиров в книге «»Левый» терроризм на Западе: ис­тория и современность» — В то время обычными в городе были объявления такого рода: “Сдается квартира, только не социологам”. Впро­чем, будущие вожаки “Красныx бригад” почти не принимали участия в шумныx манифестацияx студентов. Эта группа сильно контрастиро­вала с яркими анарxиствующими толпами. В отличие от другиx сту­дентов скромно одетые и коротко подстриженные, они всё свободное время проводили в дискуссияx и чтении, причём среди особенно изучавшиxся авторов были Мао Цзе-дун и Клаузевитц» (22). Словом, несмотря на то, что будущие боевики учились в «антиавторитарном» городе Тренто на буйном факультете социологии, они принадлежали к «красной» линии эммеллистской тенденции.

Итальянская смычка

В Париже всё ещё было спокойно. А в Италии в марте 1968 года студенты захватили 36 национальных университетов, начиная со знаменитого миланского католического университета Каттолика. Первоначально молодёжь бунтовала против несправедливой системы высшего образования. «Мы уже топтали ногами ту католическую культуру, которая забивала все мое отрочество и всех других парней из буржуазии», — вспоминает Пьеро Саннсонетти (23).

Позднее возникли требования против несправедливостей неокапиталистическо­го» общества. «Первая волна контестации, охватившая всего месяцев трид­цать, успела создать свою мифологию, и кумиром был Че Гева­ра», — считает Кин (24). И слова советской исследовательницы подтверждает участник событий. «Прошло три месяца, как погиб Че Гевара, и его личность сильно очаровывала нас… — пишет Сансонетти. — …Я, конечно же, помню, что имел фото Че» (25).

Первая волна контестации подхватила почти всех лидеров вне­парламентской левой. Все организации, которые обобщенно называли «левее ИКП». «Эти организации были очень разными, некоторые су­ществовали так недолго, что их почти можно не принимать в рас­чёт, но другие имели сравнительно массовую базу. Все без исклю­чения были ультралевыми» (26).

«До сентября 1968 года революционных левых практически не существовало, — пишет Крис Харман, — иx сторонники были немного­численны и находились в тени ИКП — самой большой на Западе. Сто­ронники троцкистского IV Интернационала так глубоко похоронили себя в недрах ИКП, что были незаметны. Последователи Амадео Бордиги, исключённого за 30 лет до этого из компартии, которую он ос­новал, превратились за десятилетие изоляции в незначительную секту, ежемесячно повторяющую в своей газете одни и те же тезисы и заявляющую, что однажды рабочий класс проснётся, обнаружит их существование и обратится к ним. Мелкие группы маоистов заявля­ли, что настоящей партией являются они, несмотря на то, что ник­то из рабочих активистов об их существовании не подозревал» (27).

Студенческие волнения изменили это положение. «Старые орга­низации распадались, но как грибы появлялись новые» (28). Начался период, который в многочисленных документах следственных органов получил название «насильственного разрушения».

8 июня 1968 года триста анархистов заняли с целью протеста здание крупнейшей буржуазной газеты «Коррьере делла сера». Два месяца спустя в городе Масса Каррара открылся V Всемирный конг­ресс анархистов. «Мы должны как можно глубже проникнуть в сту­денческое и рабочее движение», — заявил с трибуны конгресса тог­дашний кумир бунтующей молодёжи, обучающийся во Франции немецкий еврей Даниэль Кон-Бендит (29).

В конце ноября 1968 года эммеллисты и анархисты явочным порядком заняли подлежащее сносу здание гостиницы в самом центре Милана и создали там «Дом студентов и трудящихся». Над зданием развевались красные знамена с профилем Мао и чёрные знамена анархистов.

В январе 1969 года группа анархистов во главе с Пьетро Вальпредой организовали в Сан-Ремо акцию протеста против «буржу­азного перерождения» праздника итальянской песни. В декабре 1969 года полиция обвинила Вальпредо в преступлении, которое он не совершал – во взрыве бомбы в здании Сельскохозяйственного банка на пьяцца Фонтана в Милане 12 декабря 1969 го­да. Вальпредо провёл в тюрьме много лет, пока его невиновность не доказали настоящие убийцы — неофашисты.  Если бы в Италии действовала смертная казнь, Вальпредо не дождался бы оправдания.

В Турине в сентябре 1969 года вышел первый номер еженедель­ника «Рабочая власть» (“il Potere operaio”). Директором издания стал профес­сиональный журналист Франческо Толин, который до этого сотрудничал с крайне левыми журналами начала 60-х годов. Вскоре появилась группа назвала себя по имени журна­ла: «Потере операйо» (ПО). Она стояла на крайних операистских позициях, многие её активисты участвовали в стычках с полицией. ПО заявила, что она послужит основой для создания истинной рабочей пар­тию, так как ИКП и ИСП  изменили рабочим интересам.

Почти одновременно с ПО в том же Турине возникла другая крупная ультралевая группа, которая выпускала свой печатный ор­ган — журнал «Борьба продолжается» (“Lotta continua”). С ноября 1969 года это был еженедельник (тираж 65 тысяч экземпляров). Позднее, на собрании в Турине, активисты ЛК решили перейти к изданию ежедневной газеты. Группа приняла название своего журнала.  «Борьба продолжается» печатала столько разоблачений, что власти возбудили против газеты судебное дело по обвинению в клевете. ЛК пыталась привлечь в ан­тикапиталистический фронт социальные слои, на которые традиционные левые партии внимания не обращали, в частности, люмпен-пролета­риат. Со страниц ЛК раздавались резкие призывы «сорвать маски» с левых парламентских партий и профсоюзов и разоблачить их как предателей рабочего класса. ЛК  настаивала на спонтанности и на полной автономии ра­бочего движения.

«В ранние годы существования у ЛК отсутствовала чётко определённая структура, — пишет Крис Харман, — у неё не было национального политического направления; она не пыталась разработать стратегию или тактику. ЛК выражала гнев и спонтан­ность рабочих, но не могла понять политического развития борьбы и поэтому не могла направлять её по нужному руслу. Отсутствие организации и структуры вовсе не гарантировало внутренней демок­ратии. Взяли верх способные высказывать своё мнение: интеллекту­алы, группирующиеся вокруг журнала “Quaderni Rossi”  (“Красные тетради” — Тони Негри, Марио Тронти, Адриано Софри — Негри вышел из ЛК в 1969 году). Их идеи подчёркивали спонтанность, они некритично обожали рабочих и ориентировались на Мао. Софри и его сторонники пользовались большим успехом на туринском заводе ФИАТ: у них была подлинная база среди рядовых рабочих» (30).

По схеме ЛК, спонтанное революционное действие рабочих приведёт к организации «красных баз» в городах. По мнению идеологов ЛК, «концепция “пролетариата” расширилась так, чтобы включить всех угнетённых» (31). ЛК возлагала большие надежды на революционное насилие и призывала к физической конфронтации с фашистами.

Всё в том же 1969-м возникла ещё одна ультралевая орга­низация — «Рабочий авангард» (“Avanguardia operaia”). «АО провозглашала себя ленинской организацией, но на деле была ма­оистской, — пишет Крис Харман, — АО сначала состояла из активис­тов завода Пирелли, КУБ и студентов Милана. В отличие от чисто агитационного подхода ЛК, АО была намного более “идеологичес­кой”» (32).

«Рабочий авангард» заявил, что его цель – «добиться создания новой револю­ционной марксистско-ленинской партии» (33). Предполагалось: а) усилить работу внутри эммеллистских, троцкистских и анархист­ских групп; б) устанавливать контакты с революционно настроенны­ми членами традиционных левых партий. Отчасти по инициативе АО, отчасти стихийно были созданы рабочие комитеты, альтернативные офи­циальным профсоюзам.

«Надо заметить, что с самого начала молодёжная борьба в Италии включала в себя наряду с такими традиционными акциями, как демонстрации, захват зданий, стычки с полицией и т.п., также и установление прямых непосредственных связей не только со сту­дентами-рабочими, но и с рабочими на промышленных предприятиях. И это зачастую удавалось», — отмечает Кин (34).

Другой советский историк, Ксения Мяло, подтверждает это наблюдение: «Накал социальных и политических страстей, бурный подъём забастовочного движения осенью 1969 года подогрел иллюзии буду­щих итальянских террористов и побудил занять иные позиции, чем их западногерманские “коллеги”. Самую крупную ставку они попыта­лись, в резком противоречии с концепцией Г. Маркузе, сделать на собственный рабочий класс, тем самым зайдя дальше всех “новых левых” по пути попыток установить контакт с массами» (35).

В 1969-м многие распылённые ультралевые группы создают новые объединения. В их программных документах настоя­тельно проводилась мысль о необходимости радикализации классовой борьбы. Как вспоминает один из основателей «Красных бригад» Аль­берто Франческини, в августе 1969 года около ста студентов из разных городов (Милан, Рим, Тренто, Турин) устроили семинар, на котором попытались сформулировать свою платформу: «Рабочее дви­жение, которое развивается на больших заводах, показывает чисто политическое стремление к власти… Поэтому оно действует вне традиционных структур, к которым относится также ИКП и профсою­зы. Значит, внутри движения надо создавать авангард, который бу­дет способен объединять моменты и “политический”, и “военный”. Надо готовиться к длительной гражданской войне» (36).

Необходимо сказать несколько слов об ультралевом миллиарде­ре, книгоиздателе Джанджакомо Фельтринелли, который был «по всем устным и напечатанным свидетельствам человеком одержимым, однов­ременно смелым и не вполне психически уравновешенным» (37). Фель­тринелли считал, что, если не добиваться радикализации классовой борьбы  и не начать партизанские действия, то в Италии может произойти правый переворот, который установит режим, похожий режим гречес­ких «чёрных полковников». Он создал организацию «Группы парти­занского действия» (ГАП), щедро её финансировал и выступал в роли идеолога. Идеалом для него были латиноамериканские революционе­ры. Их опыт он хотел применить на почве Италии.

Фельтринелли искал связи с другими ультралевыми группа­ми. «Джанджакомо ушёл в подполье, гримировался, носил кличку Ос­вальд, жил то за границей, то в Италии»(38). У него были разнообразные контакты: с партизаном-коммунис­том, видным участником Сопротивления Пьетро Секкьей, с Ульрикой Майнхофф из западногерманской Фракции Красной Армии, с Ренато Курчо — историческим лидером “Красных Бригад”. «“Бригатте Россе” его не отталкивали, но и не поддерживали» (39).

В июле 1970 года начал выxодить журнал «Пролетарская ле­вая» (“Sinistra proletaria”). Группа приняла одноименное назва­ние. Она в основном действовала в Милане. В неё вxодили Ренато Курчо, Маргарита Кагол и другие. СП поставила вопрос о «проле­тарском правосудии». «Политические и идеологические позиции СП почти совпадают с позициями парижской очень известной “Гош про­летариенн”, родившейся из пепла майскиx событий 1968 года и про­возгласившей в мае 1970 года: “Час герильи пробил!” — считает Кин (40).

Об эволюции лидера «Гош пролетариенн», одного из лидеров Парижского мая, приятеля Кон-Бендита, Алена Жейсмара мне рассказал Пьер: «Жейсмар был маоистом. После 1968 года он продолжил свою деятель­ность в рядах маоистов, которые постепенно перешли к терроризму. В связи с этим Жейсмар был арестован. Его осудили на несколько лет. Когда Жейсмар вышел из тюрьмы, ему с трудом уда­лось найти новую работу. Но, в конце концов, благодаря семейному блату (Жейсмар принадлежит к средней буржуазии, а это помогает у нас устроить себя), он смог вернуться в университет. В последний период он вступил в Социалистическую партию и стал советником президента Франсуа Миттерана по делам образования. Конечно, теперешний Жейсмар не узнал бы тогдашнего Жейсмара».

Итальянская «Пролетарская левая» выпускала не только журнал, но и лис­товки. В сентябре 1970 года очередная листовка сообщила, что на итальянской политической сцене возникла новая организация – «Красные Бригады» (“Brigatte rosse”).

Использованная литература:

1. L’Unita, 31 dicembre 1987. N 22.
2. Xарман Крис. Партия и класс // Социалистический рабочий.- СПб., 1992. — N 3.- С.22.
3. Витюк В.В. Под чужими знаменами: Лицемерие и самообман «левого» терроризма. — М.: Мысль, 1985. — С.150.
4. Кин Ц.И. Три трагедии // Вопросы философии. — М., 1990. — N 4 — С.109.
5. Там же. — С.110.
6. Кин Ц.И. Итальянский ребус. — М.:Политиздат,1991.- С.301.
7. Harman Ch.  The fire last time: 1968 and after.- London, Chicago, Melbourne: Bookmarks, 1988. — P.138.
8. Хор Чарли. Китай: чья революция? — Лондон, 1987. — С.1.
9. Искусство кино. — М., 1991. — N 2 — С.161.
10. Там же. — С.166.
11. Хор Чарли. Там же.
12. Жуков Ю. Отравители: полемические заметки о буржуазной идеологии и пропаганде. — М., 1975. — С.76.
13. Там же.
14. Лазарев В.И. Классовая борьба в КНР.- М.: Политиз­дат,1981. — С.160.
15. Там же. — С.163.
16. Там же. — С.164.
17. Кин Ц.И.  Итальянский ребус. — М.: Политиздат,  1991. — С.301.
18. Там же. — С.302.
19. Там же. — С.303.
20. Там же.
21. Harman Ch.  Party and class.  A Socialist Workers Party Pamphlet. — London, 1986. — P.3.
22. Витюк В.В., Эфиров С.А. «Левый» терроризм на Западе: ис­тория и современность. — М.: Наука, 1987. — С.178-179.
23. L’Unita. 31 dicembre 1987. N 22.
24. Кин Ц.И. Три трагедии… — С.110
25. L’Unita. 31 dicembre 1987. N 22.
26. Кин Ц.И. Три трагедии… — С.110.
27. Harman Ch. The fire last time… — P.200.
28. Ibid.
29. Веселицкий А.А. Убийцы: Стратегия дестабилизации и так­тика террора на Апеннинах. — М.: Политиздат, 1985. — С.52.
30. Harman Ch. The fire last time… — P.202.
31. Ibid.
32. Ibid. — P.205.
33. Кин Ц.И. Итальянский ребус.- С.315.
34. Там же. — С.316.
35. Мяло К.Г. Под знаменем бунта. — М.: Мол. гвардия, 1985.- С.227.
36. Franceschini A. Mara, Renato e io. Storia dei fondatori dell BR. — Milano, 1988. — P.24.
37. Кин Ц.И. Итальянский ребус. — С.324.
38. Там же. — С.324.
39. Там же.
40. Там же. — С.316.