Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
Статья «И. И. Каблиц о крестьянской общине и самобытной модернизации России» из сборника «История и историография правого народничества» (Воронеж. Истоки. 2014).
Иосиф Иванович Каблиц (Юзов) (1848–1893) вошёл в историю народничества как идеолог крайне правого его толка. Начинал он свою общественную деятельность в 1870-е гг. как бакунист и анархист. Но после неудачного «хождения в народ» 1874–1875 гг. в его мировоззрении произошли существенные перемены. Каблиц отказывается от былого бунтарства и переходит на позиции легального народничества, став его первым сложившимся идеологом. На рубеже 1870/80-х гг. под псевдонимом «Юзов» он обратил на себя внимание общественности настойчивой проповедью народнических идей в газете «Неделя»1.
Свою версию народничества Каблиц изложил в двух книгах «Основы народничества» (1882) и «Интеллигенция и народ в общественной жизни России» (1885). Главная их идея: истинные народники — те, кто на задачи русской жизни смотрят «глазами мужика». А т.н. передовая интеллигенция, пропагандирующая политический переворот, есть худший и опаснейший враг народа, т.к. она пытается переделать русскую жизнь по либеральным западным теориям, которые для неё совсем не подходят.
По понятным причинам особого успеха у демократической интеллигенции определение народничества Каблицем не имело. Однако это не отрицает его вклад в разработку других вопросов народнической теории. Один из них — роль крестьянской общины в предлагаемой народниками модели модернизации России.
Тексты Каблица построены по позитивистской моде, которая получила распространение в России во второй половине ХIХ века. Рассуждения народнического публициста довольно абстрактны. Свои социологические конструкции он возводит на социологических выводах других авторов (за счёт монтажа цитат), исследовательские концепции которых являются не более чем субъективной интерпретацией социальной и исторической действительности. Это и позволяет обозначить метод Каблица как абстрагирование от абстракций или интерпретацию интерпретаций. Поэтому мы здесь вынуждены будем анализировать и комментировать каблицевские интерпретации интерпретаций.
Взгляды Каблица на институт русской поземельной общины непосредственно вытекают из его концепции «национальной самобытности». «Социальные формы настолько хороши, насколько приспособлены к характеру и потребностям народа», — таков его основной посыл2.
Свою концепцию самобытности России Каблиц противопоставляет «мудрствованиям» славянофилов, принявшим гниение «современных общественных форм Запада» за гниение западной цивилизации как таковой и сделавшим из этого вывод, что её нужно заменить цивилизацией русской. «Они не могут понять того, что Запад не разлагается, а преобразовывается, идя своим самобытным путём». Более того: славянофилы «совершенно не умеют» отличать истинно русской самобытности от «патологических проявлений русской общественной жизни». «Нынешние выродившиеся славянофилы готовы относить к самобытным формам её всякого рода наросты и прыщи», что даёт повод «могиканам западничества насмехаться над идеей русской самобытности», — негодует автор «Основ народничества»3.
Однако поэтизацией «наростов и прыщей» на теле русского общества грешили и народники. Так, писатель Г. И. Успенский даже в таких незначительных достижениях цивилизации как «какая-нибудь керосиновая лампа или скверный линючий “ситчик”» видел предметы, которые, «несмотря на свою явную ничтожность тем не менее наносят неисцелимый вред порядкам и идеалам, основанным и вытекающим из условий земледельческого труда. Керосиновая лампа уничтожает лучину, выкуривает из избы вон всю поэтическую сторону лучинушки»4.
На воспевание Успенским «лучинушки» обратил внимание такой «могикан западничества», как 24-летний «легальный марксист» П. Б. Струве, который не замедлил воспользоваться этим для того, чтобы раскритиковать народнические воззрения. «Столь изумительная “социальная организация” (крестьянская община. — Д. Ж.) вытекает из всей материальной обстановки и с гибелью одной погибнет другая», — писал он в своей первой книге «Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России»5.
Каблиц далёк от какой-либо романтизации крестьянской жизни. Также ему чужда славянофильская идея русского мессианства.
«Не потому мы идём самобытным путём, что мы избранный народ, предназначенный велениями судьбы, заменить своею цивилизацией сгнившие цивилизации Запада, — пишет народник, — а только потому что все народы должны идти своим путём. Самобытность — необходимое условие правильного развития общественных форм»6.
Почему же Каблиц делает такой акцент на самобытности народов? Обратимся к его методологии. Каблиц был гносеологическим пессимистом. «Границы действительного мира вещей, — полагал он, — совсем не совпадают с границами мира явлений». Поэтому познание объекта всегда субъективно. Между субъективным познанием и объектом познания существует несоответствие. «Мы будем знать не весь объект, а только часть его, и эта часть будет восприниматься не такою, какою она есть, а соответственно свойствам субъекта»7.
В концепции Каблица крестьянство предстаёт как некая таинственная «вещь в себе». Представления же интеллигенции о народе — это не более чем взгляд со стороны («кажимость»), в соответствии с которым переделывать жизнь народа недопустимо. Ибо самобытное развитие народной и национальной жизни — это общественный закон, столь же обязательный, как и закон природы.
Каблиц (что естественно для народника) предлагает опираться в деревне на общинные порядки, являющиеся проявлением русской самобытности. История России, по его мнению, «дала нам для развития социальных чувств более целесообразное и вместе с тем только полезное, а не гибельное средство для многих поколений — общину, артель»8.
По убеждению Каблица, стремление русского крестьянина к общинной форме хозяйствования объясняется не только, и скорее даже не столько материальной, сколько духовной потребностью.
«Главный интерес народа состоит в возможности жить по своей воле, хотя бы при этом народ хуже будет есть, пить и одеваться. Мы должны, наконец, понять, — внушает Каблиц своим читателям, — что для народа его духовные потребности выше материальных, и что его стремление иметь экономическую независимость нельзя объяснять только в материальном смысле».
Способность русского крестьянства к самоуправлению можно усмотреть «во всех его привычках и действиях». Потребность в нем отражается в народной мифологии, в создании «тех идеальных образцов практической жизни, которыми он от времени до времени утешает свою скорбь и которые очень часто побуждают его странствовать и отыскивать так называемое «Беловодье».
Далее Каблиц вполне по-анархистски раскрывает социальный смысл крестьянской утопии: «Это “Беловодье” — земной рай русского крестьянина. Там нет ни убийств, ни воровства, ибо нет бедности; там нет ни налогов, ни чиновников, так как жители его не подчинены никакому государству. Это самоуправляющаяся община…»9.
Доказательства свободолюбия русского крестьянства Каблиц черпает в его пословицах и поговорках. «Мысль о холопстве русского мужика приходилась по сердцу барско-чиновничьей интеллигенции, — пишет он. А в это время крестьяне говорили: “Сколько рабов, столько врагов”; и “Ваше благородие чёрт зародил, а нас, грешных, Господь спосоздал”; “Мы и там будем служить на бар: они будут в смоле кипеть, а мы станем дрова подкладывать”». Каблиц подчёркивает тот факт, что воззрения народа на своё освобождение были намного прогрессивнее тех предложений, которые делала на сей счёт западноевропейская, а вслед за ней и «российская учёная мысль и книжная премудрость».
Он подмечает, что когда Вольтер предлагал лишь приглашать помещиков к делу освобождения, «наши крестьяне в то же самое время требовали полного освобождения и надела не только пахотной землею, лесами и лугами, но и реками, озерами, рудниками, необходимыми для крестьянского промысла». Стремление русских крестьян к «земле и воле», о чём упоминает Каблиц, находило бурное выражение в крестьянских войнах и восстаниях. «Крестьянское воззрение на этот предмет (на волю — Д. Ж.) было высказано в подложных манифестах Пугачёва, — пишет он. — Нельзя же на самом деле думать, что этот донской казак являлся каким-то пророком новых истин; он объявлял только о тех льготах, которые крестьянство ждало с нетерпением»10.
Каблиц подчёркивает также, что крестьянские воззрения на земельную собственность проявлялись и в учениях раскольничьих наставников и учителей. Он выступает против расхожих (во все времена) штампов «прогрессистов» о «моральной ущербности» и «нравственном вырождении» крестьян. По словам «прогрессистов», пишет он, «Россия наполнена негодяями; куда не посмотришь, везде мерзость запустения, везде гнусность…».
«Прогрессисты» «с презрением и негодованием накидываются на всякого, кто видит в крестьянине человека, может быть, и забитого, пассивного, но всё-таки человека; они с торжеством, с захлебывающейся радостью подхватывают всё то, что клеймит этого мужика <…>. Они с ликованием встречают все поверхностные обобщения всякого наблюдателя деревни, который доказывает, что мужик — это жалкая тварь, способная за грош перервать горло своему ближнему, что мужик способен продать свою жену, детей и вообще что угодно, что деревня скопище безнравственных негодяев, ведущих между собой неустанную войну из-за материальных благ». «Оболгать мужика — большое удовольствие для интеллигента», — заключает Каблиц.
Стремясь опровергнуть антикрестьянские инсинуации «общественного мнения», он утверждает, что община способствует «развитию социально-нравственных инстинктов». Поэтому мужику не нужно «изучение каких бы то ни было наук», ибо община обеспечивает условия, при которых «все оказывают помощь друг другу»11.
Таким образом, Каблиц на свой «стародедовский» лад приходит к традиционным для народничества выводам. Он стремится доказать взаимообусловленность общинного устройства русской деревни и «чувств», «желаний» и «мнений» русского крестьянина. С его точки зрения, результатом «субъективно-видового» выбора русского народа является общинный уклад жизни, способствующий развитию «социально-нравственных инстинктов» и обеспечивающий условия, при которых «все оказывают помощь друг другу». Поэтому по морально-нравственным критериям русский крестьянин превосходит индивидуалистический западный тип личности. Кроме того, бережно сохранив свои традиционные общинные устои, он превосходит и личностный тип российского интеллигента, который заимствует свои нормы поведения и мировоззрение с Запада.
Община в концепции Каблица — это динамичный социальный институт. «Существующие формы общинного владения, — пишет он, — не остаются таковыми испокон веков без всяких изменений и усовершенствований»12.
Каблиц — ярый противник подражания западным образцам хозяйствования. В соответствие со своей теорией самобытности он утверждает, что каждая европейская страна «имеет свои самобытные черты». «Кому же мы должны подражать? Английское, французское или немецкое землевладение должны мы насадить на необозримых полях России?» — задаётся он риторическим вопросом13.
Предлагаемый Каблицем вариант разрешения аграрного вопроса демократичен. Прежде всего, в качестве тех причин, которые приводят крестьянские хозяйства к обеднению, Каблиц выделяет крепостнические пережитки: малоземелье, обилие платежей, отсутствие сельскохозяйственного инвентаря. Основной причиной истощения крестьянства Каблиц считает налоги и выкупные платежи.
«Государство великодушно истощает платёжную силу крестьянина в пользу частных лиц, — указывает Каблиц, — и этим самым преграждает путь к расширению собственного бюджета». Но даже это несправедливое распределение средств не помогает помещикам сохранить свои хозяйства. «Несмотря на громадные суммы выкупных платежей, доставшихся в руки помещиков, эти последние разоряются и сбывают земли к кулакам и торговцам», — пишет Каблиц.
«Ни помещики, ни купцы не являются у нас сельскими хозяевами, способными вести земледельческую промышленность. Ею занимаются почти исключительно крестьяне», — таков вывод Каблица. Отсюда вытекает и программное требование народнического публициста — отдать землю крестьянам. Ибо остальные классы общества только торгуют землею.
«Интересы общества и государства требуют, чтобы земля была в тех руках, в которых она даёт наибольший доход». Это требование также «необходимо с точки зрения общественной солидарности и справедливости». По Каблицу, «следует помочь крестьянам приобрести достаточное количество земли, необходимое для самостоятельного ведения хозяйства»14.
В советской историографии было принято утверждать, что программа Каблица выражала интересы кулацких верхов деревни. Беспристрастное прочтение предложений Каблица говорит об обратном. «Пусть же она (земля. — Д. Ж.) прямо попадёт в руки крестьян, нежели сделается орудием торговли и возвышения вредных для государства, и для народа — кулаков и мироедов», — пишет он в «Основах народничества». И далее: «Необходимо позаботиться, чтобы земля, перешедшая в крестьянские руки, не могла опять попасть к мироедам»15. Здесь Каблиц почти дословно повторяет требование В. П. Воронцова, который в этом же 1882 г. в книге «Судьбы капитализма в России» призвал обезопасить крестьян от посягательств кулачества.
В 1905 г. эти требования будут вновь выдвинуты С. Н. Южаковым. В своей брошюре «Аграрный вопрос» спасение России он поставит в зависимость от спасения народного производства. «Что же для этого нужно? Прежде всего, расширить площадь этого хозяйства. Земельная площадь народного хозяйства должна быть не меньше его рабочих сил. Земельная площадь должна поместить труд всего земледельческого населения. Только тогда выручка народного хозяйства будет достаточна не только для пропитания населения и его нищенского бюджета, но и для прогресса хозяйства и культурного развития населения»16. Программа народников «Недели» — увеличение наделов и уменьшение податей — являлась общим проектом демократического разрешения аграрного вопроса. Специфические интересы общинного крестьянства они рассматривали в его контексте.
На отсутствие чёткой народнической программы переустройства именно общинного хозяйства в свое время обратил внимание писатель Н. Н. Златовратский. «Что говорить! — восклицал он. — Увеличение наделов и уменьшение податей — вещи, безусловно, хорошие, однако эти прекрасные желания могут оставаться прекрасными и помимо всяких вопросов об общине. К чему здесь община? Но раз вы говорите об общине, раз вы признаёте её даже особенным национальным преимуществом, вы не имеете никакого права игнорировать логическое развитие общинных идеалов»17. Эти упрёки болеющего душой и сердцем за русскую деревню писателя как будто бы обращены к Каблицу. И действительно: свои аграрные требования идеолог «стародедовского» народничества никак не соотнёс со своей теорией национальной самобытности.
Каблиц (в отличие от Воронцова) не видит в распространении знаний в крестьянской среде залога рационализации общинного хозяйства. Рационализацию он ставит в зависимость от демократического разрешения аграрного вопроса.
Так, в ответ «агрономам-помещикам», кои «много кричат о травосеянии», он приводит следующие слова крестьян: «Если бы удобной землицы, да хлебушка было побольше, тогда ничего, можно было бы и травосеянием заняться. А теперь сеять-то негде, — местов таких нет, ведь травосей любит землю сдобренную».
«Не недостаток знаний составляет причину той отсталости полеводства, которая проявляется в некоторых местах, а недостаток земли и сельскохозяйственного инвентаря, — указывает Каблиц. — Это доказывается тем, что богачи из тех же крестьян, т.е. люди, не обладающие большими сельскохозяйственными сведениями, чем вообще крестьяне, ведут в тех же местах более рациональное хозяйство, нежели их малоземельные и бедные соседи». С другой стороны, Каблиц сетует на последствия бурного пореформенного роста промышленности в ряде регионов. Так, он указывает на то, что расширение транспортной инфраструктуры заставило отказаться крестьян от такого традиционного промысла, как извоз, с помощью которого «в былые времена они кое-как поправляли своё материальное положение»18.
Большие надежды Каблиц возлагает на помощь общине со стороны государства. Он (так же, как и В. П. Воронцов) видит в государстве надклассовую силу, которую можно склонить к выгодной для крестьян политике. «Если на Западе государство, будучи представителем исключительно культурных классов, под их эгоистическим влиянием, и было принуждено идти по дороге экономического рабства народонаселения, — рассуждает он, — то у нас оно вполне независимо и может избрать такой путь экономической политики, который более соответствует общенародной пользе и который более выгоден для самого государства»19.
Каблиц считает, что в 1861 г. государством была сделана первая попытка обеспечить экономическую независимость крестьянства. «В России крестьяне освобождены не по западному образцу, а по-русски, — пишет народник. — В факте наделения крестьян землёй сказалось влияние понятий самого народа, который не допускал возможности остаться без земли». Но эта попытка осталась незаконченной из-за «реакции со стороны “общества”».
Каблиц в духе царистских иллюзий крестьянства надеется, что монархическое правительство поможет общинникам обзавестись землей, оградит их от кулаков-мироедов и от «деяний различных хищников». «Все зависит от того, как будут вести себя относительно общины правящие классы, — замечает публицист. — На их совести будет лежать её гибель; они только будут виноваты, если такая дурная трава, как Разуваевы, заглушат общину».
Каблиц призывает государство убрать препятствия на пути развития той «исконной бытовой формы», каковой является крестьянская община. Он предлагает даже ввести в законодательство «понятие общинного владения в том виде, в котором оно сложилось у народа». «Не о насильственном поддержании общины государством говорим мы, а только об устранении препятствий, стесняющих её естественный рост и развитие»20. Но эта формула построена без учёта того, является ли появление в общине «дурной травы» в лице «Разуваевых» естественным? Другими словами: имманентен ли для общины процесс формирования зажиточного крестьянства?
Н. Н. Златовратский считал, что социальное размежевание в общине — естественный результат пореформенного развития России. «Яд, отравляющий общину, и в настоящее время всё больше и больше проникает к самому сердцу её, это стремление к “хозяйствованию” и “обособлению”, — пишет он. — А при настоящих условиях это стремление не может быть удовлетворено иначе, как в форме кулачества и мироедства, т.е. эксплуатирования положения своего же собрата»21. Каблиц же вопрос о появлении кулачества оставляет без ответа.
Каблиц стремится доказать основной «старонароднический» тезис: земледельческой России развитие промышленного капитализма «пока совершенно неприложимо». По мысли Каблица, «в России нет необходимости к такому жёстокому и бесчеловечному средству для обобществления труда», как капитализм, ибо «у нас сохранилось общинное владение, которое с большим успехом может исполнить эту роль». Каблиц резко критикует тех «прогрессистов» которые считают, что поддерживать общинное земледелие — дело «реакции и застоя», а «старания же завести у нас промышленный пролетариат — прогрессивны и полезны».
Каблиц выступает также против теории Маркса: «стадии экономического развития России были и будут другими, нежели на Западе»22. В капитализме Каблиц видит зло. И нужно приложить максимум сил для того, чтобы его избежать.
На основе своей теории самобытности Каблиц разработал общий план промышленной модернизации России. По его мнению, «при обсуждении будущих судеб русского народа нельзя не принимать во внимание того нравственного оттенка, каким он отличается от европейцев», а именно, «общинно-артельного духа», ставящего русский народ впереди западноевропейских народов, превратившихся в «пульверизированные нации», что может их в будущем привести только к «бюрократическому социализму», ибо «личность на Западе, благодаря предполагаемой национализации земли и отсутствию кооперации, будет иметь дело непосредственно с государством».
В России личность будет иметь дело «со своей общиной-артелью и, дальше, с союзом этих общин-артелей». На Западе «капиталистов только и может заменить государство, у нас их могут заменить артели-общины и союзы их», — убежден Каблиц. Это преимущество — результат самобытности русской нации, так как общинность — и здесь Каблиц вновь выдаёт в себе сторонника цивилизационного подхода — это «субъективно-видовая» её особенность, основанная на «индивидуальных особенностях» каждого индивидуума, то есть, в конечном итоге, всё того же русского мужика, сохранившего «за собой такую долю самоуправления, о которой культурным классам и не снилось»23.
Краеугольным камнем в предлагаемом Каблицем плане промышленной модернизации является артель — «вполне народная» форма производства, которая «имеет свой корень» в крестьянской общине. Поэтому Каблиц предлагает сделать артель основой крупного — «чисто русского» — сельскохозяйственного производства. В крестьянской общине Каблиц также прослеживает тенденции, которые заставят её «слить те мелкие дольки земли, на которые она делится теперь» и организовать производство на артельных началах.
«Прогресс сельскохозяйственной промышленности рано или поздно приведёт к необходимости дорогостоящих работ осушения и орошения почвы, а также всякого рода крупных машин», — констатирует он. Каблиц призывает государство «вместо того, чтобы поддерживать капитал», «помочь артели в борьбе с могучим противником»24. «Благодаря общинному владению (приучающему наши рабочие классы к большей солидарности в жизни, нежели это есть у рабочих классов на Западе), распространение артельного труда замечается в России больше, чем где бы то ни было. Остаётся только помогать этому естественному процессу обобществления, и тогда легко будет избежать многих печальных результатов капитализма, а в том числе и пролетариата»25.
Таким образом, Каблиц в общих чертах описал тот план промышленной модернизации России, который затем развили народники-экономисты В. П. Воронцов и Н. Ф. Даниельсон, а также публицист С. Н. Кривенко.
Следует отметить, что Каблиц на основе теории самобытности наметил не только план промышленной модернизации России, но и выдвинул предложения по политическим вопросам. Он подчеркивает «наивный монархизм» русского крестьянства.
«В мыслях и действиях царской власти, он (народ. – Д. Ж.) видит воплощение идеальной справедливости, как она понимается им самим. Всё, что он считает истинным и справедливым, всё это он приписывает царской власти; напротив, всё, что у нас делается вопреки его желаниям, его понятиям, все это объясняет кознями “господ”, он убеждён, что все его бедствия были бы прекращены, если бы Царь узнал о них»26.
Каблиц считает, что не нужно разрушать этот социальный миф; наоборот — «исконное стремление к общению с царской властью, к непосредственному изложению своих нужд и потребностей самому Царю, помимо бюрократии» он предлагает использовать для того, чтобы организовать периодическое появление перед царём «выборных представителей местных нужд и потребностей». Это предложение Каблица было один раз осуществлено на практике — 9 января 1905 г.
В целом взгляды И. И. Каблица на институт русской крестьянской общины выдержаны в общем для народничества ключе: община находится в центре его социологической концепции. Предлагаемый Каблицем план модернизации страны также построен на общинно-артельном фундаменте. Оригинальной его концепцию делает акцент на народной самобытности. Её он противопоставляет интеллигентским иллюзиям о народных нуждах. Но позитивистский социологический метод не позволил Каблицу показать процесс формирования менталитета (если пользоваться терминологией Каблица — «субъективно-видового сознания») той или иной социальной группы, в частности крестьянства. Апелляция Каблица к «чувствам и мыслям» «средней личности» (без учёта социологической конкретики) делает его концепцию надуманной и произвольной.
Примечания:
1. Подробнее о И. И. Каблице см.: Харламов В. И. Из истории либерального народничества в России в конце 70-х – начале 90-х годов ХIХ в. Общественно-политические воззрения Каблица / Юзова /: автореф. дис. … канд. ист. наук. М., 1980; Балуев Б. П. Либеральное народничество на рубеже ХIХ–ХХ веков. М., 1995 (ук. им); Зверев В. В. Русское народничество: Учеб. пособие. М., 2009. С. 181–195; Мокшин Г. Н. Эволюция идеологии легального народничества в последней трети ХIХ – начале ХХ вв. Воронеж, 2010 (ук. им).
2. Юзов И. [Каблиц И. И.]. Основы народничества. СПб. 1888. Ч. 1. С. 243.
3. Там же. С. 269, 270.
4. Успенский Г. И. Крестьянин и крестьянский труд // Соч. СПб. 1889. Т. 2. Стлб. 557.
5. Струве П. Б. Критические заметки к вопросу об экономическом развитии России. СПб., 1894. С. 164.
6. Юзов И. [Каблиц И. И.]. Основы народничества. С. 263.
7. Там же. С. 158, 160.
8. Там же. С. 365.
9. Там же. Ч. 2. С. 202–203, 306.
10. Там же. С. 316–317.
11. Там же. Ч. 2. С. 316–317, 467–468.
12. Там же. Ч. 1. С. 375.
13. Там же. С. 244.
14. Там же. С. 431, 433–434.
15. Там же. С. 435.
16. Южаков С. Н. Аграрный вопрос в России. СПб., 1906. С. 20–21.
17. Златовратский Н. Н. Очерки крестьянской общины. (Деревенские будни) // Собр. соч. СПб., 1896. Т. 8. С. 303.
18. Юзов И. Основы народничества. Ч. 1. С. 434, 430–431.
19. Там же. Ч. 2. С. 230.
20. Там же Ч. 1. С. 428–429, 437, 461; Ч. 2. С. 230.
21. Златовратский Н. Н. Указ. соч. С. 301.
22. Юзов И. Основы народничества. Ч. 1. С. 262, 404, 438; Он же. Капитализм в России (рецензия на книгу В. В. [В. П. Воронцова] «Судьбы капитализма в России») // Неделя. 1882. № 21.
23. Там же. Ч. 2. С. 51–53, 196–197.
24. Там же. Ч. 1. С. 390–391.
25. Юзов И. Капитализм в России.
26. Юзов И. Основы народничества. Ч. 1. С. 326.
Печатается по: ЖВАНИЯ Д.Д. И. И. Каблиц о крестьянской общине и самобытной модернизации России / История и историография правого народничества. Воронежский государственный университет. Воронеж. Истоки. 2014. С.175-186
Читайте также:
Дмитрий ЖВАНИЯ.Модернизация при помощи «общинно-артельного духа»
Дмитрий ЖВАНИЯ. Почвенный либерализм русского народничества
Дмитрий ЖВАНИЯ. Почему в России не любят буржуя
