Лев ЛУРЬЕ
Как показал Леопольд Хаимсон (американский историк — прим. ред), с начала XX века в требованиях забастовщиков всё чаще звучит протест против некорректных форм обращения со стороны заводской администрации.
«Упоминание о грубом обращении в требованиях и жалобах участников конфликтов означало многое: жалобы на грубое отношение мастеров и других представителей администрации предприятий, включая применение физической силы и употребление мата, на сексуальные посягательства по отношению к работницам, на отказ в перерывах на обед или отлучку в уборную, и общие жалобы на то, что с ними обращаются как с “детьми”, “рабами”, “крепостными”, “вещами”. Рабочие требовали “вежливого обращения”, а именно на “вы”, а не на “ты”. Рабочие возражали против обращения к ним в той форме, какую использовали господин к слуге, помещик — к крестьянину.
В России французский термин «апаш» не прижился. В обиход вошел англо-саксонский аналог — хулиган. Хулиганство — преступление, не имеющие цели: оскорбление, избиение или убийство чаще всего незнакомого человека.
Отмеченные явления свидетельствуют о росте протеста против остатков патриархальных и полукрепостнических отношений между верхами и низами даже модернизирующихся слоёв русского общества… Остановимся ещё на одном любопытном психологическом аспекте требований “вежливого обращения”, требования к мастерам “обращаться культурно”, как принято в цензовом обществе. Вместе с тем это и требование установить социальную дистанцию. Требование равенства, но также и самостоятельности» (1).
Психологическая агрессивность, не имевшая выхода в возможности повышения социального статуса на производстве, находила два взаимосвязанных выражения: стихийное насилие и пьянство или выливалась в разнообразные формы социальной борьбы.
ВЫХОД — АГРЕССИЯ
Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства была проникнута насилием. По воскресеньям на рабочих окраинах шли кулачные бои. Они были обычны на Малой Охте (охтинские плотники против крючников Калашниковской пристани, солдат, фабричных стеклянного и фарфорового заводов), на Невской заставе (село Александрове против Фарфорового), на Выборгской стороне (меднопрокатный и трубный завод против деревенских), за Нарвской заставой (Балтийская сторона против Петербургской) (2).
Обычное сообщение «Петербургского листка» за 1903 год: «Между молодёжью Большой Охты и Песков уже давно существует вражда, постоянно происходят драки. Охтинская молодёжь отправляется в город не иначе как группами. 12 января в воскресенье на Большой Охте раздался крик: “Братцы, песковские пришли на Охту, наших бьют!” Толпа охтинцев бросилась на выручку нескольким парням, которые подверглись нападению сорока песковских».
Вся повседневная жизнь промышленного рабочего с детства была проникнута насилием. По воскресеньям на рабочих окраинах шли кулачные бои.
Любимым зрелищем обитателей района, прилегающего к Обводному каналу с севера, были драки извозчиков со столярами на Измайловском проспекте. Большим событием в Ротах, в частности, стали похороны любимого бойца — Мишки-пузыря (3). На другом берегу Обводного канала были популярны бои на «трёх бревнышках». Основным занятием путиловцев на досуге были, по словам мемуариста, «заливка несладкой жизни» и драки. Кулачные бои здесь шли улица на улицу в районе Горячего поля и на даче Лаутеровой (4).
Статистика преступности в Петербурге была пугающей — в 1900 году в Петербургском окружном суде в убийстве обвинялось 227 человек, в разбое — 427, нанесении телесных повреждений — 1171, изнасиловании — 182, краже — 2197. В 1913 году перед судом предстали 794 убийцы, 1328 разбойников, 929 опасных драчунов, 338 насильников и 6073 вора. Но и на этом фоне поражал рост хулиганства — беспричинных преступлений — за тринадцать лет число хулиганов выросло почти в четыре раза: с 2512 до 9512.
В 1910 году в Петербурге (население около двух миллионов человек) произошло 510 убийств, 989 случаев разбойного нападения, 4245 краж, 46 690 случаев мелкого хулиганства — больше чем в какой-либо другой европейской столице. И динамика была, что называется, положительной. Число убийств, например, за первые десять лет века увеличилось в три раза, и большая часть из них не имела мотива.
К тому же, из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Недаром Достоевский хотел назвать свой ненаписанный роман из жизни Петербурга «Пьяненькие». Ежегодно в полицию попадал за пьянство один из 23 жителей. В Берлине — один из 315, в Париже за десять лет вытрезвлялось в полиции 1415 человек. В то же время в одной только Спасской части Петербурга с 1905 по 1910 годы принудительному вытрезвлению подверглось 47 785 человек. В среднем петербуржец выпивал полтора ведра водки в год. Большего всего пили на рабочих окраинах и вокруг рынков.
Из всех столиц Европы Петербург был самым пьяным городом. Недаром Достоевский хотел назвать свой ненаписанный роман из жизни Петербурга «Пьяненькие».
В Петербурге водку продавали в сотнях казённых ренсковых погребов (распивочно и на вынос) и в не меньшем количестве трактиров, торгующих крепкими напитками. Самыми пьяными улицами города считались Щербаков, Апраксин и Спасский переулки, в каждом из которых выпивку предлагали десятки разнообразных заведений, заполненных клиентами с утра и до поздней ночи.
Ещё один бич столицы — беспризорность. Множество детей использовались преступными синдикатами как сборщики милостыни, проститутки, воры. Десятки тысяч детей на окраинах оставались на весь день без присмотра родителей. У многих не было отцов; матери работали по тогдашним правилам по 10-12 часов на фабриках, в прачечных или в услужении.
В начале XX века на заводах появляются поточные линии, для работы на которых квалификация не играет прежней роли. Поэтому всё больше женщин находят места в промышленности. В результате на Выборгской стороне, за Невской и Нарвской заставами уже не редкость семьи, где работают оба родителя.
Городские власти создавали для беспризорников приюты и детские дома, но население Петербурга увеличивалось слишком быстро (за первые пятнадцать лет XX века — с 1,5 до 2 миллионов), чтобы проблема беспризорности, детской преступности и нищенства могла быть эффективно решена.
В любом мегаполисе мира есть так называемая красная, или фронтовая, зона. Она примыкает к крупным транспортным узлам, расположена невдалеке от центра. Здесь кончается район банков и офисов, дорогих магазинов и ресторанов. Зажиточные горожане предпочитают селиться от неё подальше. Но и рабочий класс здесь редок — фабричные окраины в стороне от красной зоны. В этом квартале селятся люди без корней — случайный, наплывной, рисковый народ. Тут — сомнительные бары, дешёвые гостиницы, воровские малины, притоны наркоманов. Путеводители советуют обходить это место стороной. Такой была нью-йоркская Гринвич-виллидж, берлинский Кройцбург, одесская Молдаванка, московская Марьина Роща. В Питере фронтовой зоной с середины XIX века считалась Лиговка от Коломенской и Боровой до рельсового пути Николаевской железной дороги, от Невского проспекта до Волкова кладбища, периферия Петроградской стороны и Васильевского острова, Выборгская сторона.
Если бродяги при всей их злокозненности в основном находили себе пропитание в нищенстве, то главным бичом горожан стало безмотивное насилие, исходившее от хулиганов.
Население Петербурга в 1910-е годы растёт с необычайной скоростью. Темпы жилищного строительства не поспевают за количеством потенциальных новоселов. В то же время Питер — не Рио-де-Жанейро, никакие бидонвили появиться не могли, на территории столицы любые здания строились с разрешения строительного отдела городской управы.
В результате городские бродяги и деклассированные элементы жили на двух огромных городских свалках — Горячем поле, напротив Новодевичьего монастыря, и поле Гаванском, находившимся на месте нынешнего Дворца культуры Кирова.
Типичная история с Васильевского острова. В конце июня 1913 года в районе Гаванского поля двое хулиганов — Иван Веселов, 21 год, и Николай Щербаков, 22 года — встретили рабочего Карла Рыймуса, находившегося в состоянии глубокого алкогольного опьянения. Рыймус был прилично одет — две сорочки, пиджак и сапоги. Он возвращался мимо злосчастного Гаванского поля домой. Веселов и Щербаков, приметив его, уговорили продать одну сорочку, а вырученные деньги пропить. Рыймус легко согласился. Сорочку продали за 50 копеек, выпили вместе, после чего пролетарий заснул.
Бродягам стало жалко, что пропадают остальные части костюма Рыймуса, и они проломили ему голову булыжником. Выяснилось, что сапоги продать нельзя — они были дырявые, сорочку забрызгали кровью, а вот за пиджак выручили 1 рубль 40 копеек, которые пропили с местными проститутками.
Полиция исправно пыталась выкорчевать бродяг, как говорили тогда, персонажей, достойных пера Максима Горького, из их шалашей и нор. Для этого нередко использовались любимцы публики — полицейские собаки Атлет и Ахилл, специально для этого натренированные. На Гаванском поле городовые однажды обнаружили пожилого оборванца, бывшего чиновника, который проводил там ночи, ловко закапывая себя в мусор. В канаве с мусором около Крестовского моста, собаки разыскали убежище двух странных субъектов, которые сказали, что они внуки дедушки с Луны и отказались от дальнейших объяснений. Все эти оригинальные горожане доставлялись в сыскное отделение для удостоверения личностей через антропометрическое бюро.
Однако если бродяги при всей их злокозненности в основном находили себе пропитание в нищенстве, то главным бичом горожан стало безмотивное насилие, исходившее от хулиганов.
ХУЛИГАНЫ
Слово хулиганы появляется в 1890-е годы. До этого уличных безобразников в Питере именовали башибузуками, по названию турецких нерегулярных частей, знаменитых своими зверствами на Балканах. Позже появляется французское словцо «апаш». Не один из номеров «Петербургского листка» не обходился без рубрики «Проделки апашей».
Основной контингент хулиганов выходил из людей, не имеющих постоянной работы — молодых фабричных безработных, к которым примыкали ремесленники и ремесленные ученики «изгои». Но большинство составляли именно фабричные.
Термин «апаш», однако, не прижился. В обиход вошел англо-саксонский аналог — хулиган. Хулиганство — преступление, не имеющие цели: оскорбление, избиение или убийство чаще всего незнакомого человека. Сам термин к тому времени еще нов и моден. Он импортирован из викторианской Англии, где печальную славу приобрели злодейства неких братьев Hooligan.
Основной контингент хулиганов выходил из людей, не имеющих постоянной работы — молодых фабричных безработных, к которым примыкали ремесленники и ремесленные ученики «изгои». Но большинство составляли именно фабричные; ремесленные ученики были повязаны артельной дисциплиной, а детство проводили с матерями в деревне. Заводилами были ребята городские, родившиеся в Петербурге.
Участие в банде — способ самореализации молодёжи в обществе, которому нет до неё дела и нет для неё места. Банда давала подростку защиту, чувство принадлежности к некоей общности, возможность заявить о себе брутальным образом.
Заломанные фуражки-московки, красные фуфайки, брюки, вправленные в высокие сапоги с перебором, папироски, свисающие с нижней губы, наглый вид. Внимательнейшее отношение к внешности — челочка в виде свиного хвостика спадает на лоб, при себе всегда расчёска и зеркальце. В кармане — финский нож и гиря, заменяющая кастет. Цвет кашне указывает на принадлежность к той или иной банде. Всё давало понять многоопытным петербуржцам — перед ними сборище хулиганов, лучше держаться подальше.
Питерские тинейджеры сбивались в преступные молодёжные группировки, контролировавшие целые районы. Самыми старыми и известными из них были «Роща» и «Гайда». Чуть позже появились «Колтовские». Все эти банды возникли на Петербургской стороне — в районе, где в 1900-е годы шло непрерывное строительство, и деревянная застройка соседствовала с фешенебельными шестиэтажными доходными домами, заселявшимися тогдашним средним классом.
Участие в банде — способ самореализации молодёжи в обществе, которому нет до неё дела и нет для неё места.
Население Петербургской стороны быстро менялось — в деревянных домиках с мезонинами доживали своё семейства мелких чиновников, торговцев с Ситного рынка. Ближе к Невкам селились рабочие с местных фабрик и заводов — Дюфлона, Семенова, Тюдора. Жилые массивы переходили в рощи, капустные поля, заброшенные сады бывших роскошных дач. Наконец, необычайные возможности для потайной жизни давали Петровский и Александровский парки. В этом последнем располагался Народный дом с его дешёвой антрепризой, аттракционами и танцульками.
Рощинские и гайдовские чувствовали себя хозяевами на Большом проспекте Петербургской стороны и прилегающих к нему улочках. Они жестоко расправлялись со сверстниками-чужаками, случайно забредшими в чужую часть города. Заметив идущих девушек, хулиган бросался с разбега между ними и хрюкал или мяукал. Зимой они буквально сбивали прохожих снежками. Взрослые буяны и подростки приставали к прохожим, особенно к дамам, вырывали ленточки из кос гимназисток, чтобы дарить их потом своим возлюбленным. Ночью по Большому ходить не решался никто — хулиганы могли безнаказанно избить, ограбить, надругаться. А стоило городовому сделать хотя бы шаг по направлению к рощинцу или гайдовцу, они мгновенно исчезали через проходные дворы.
Вскоре хулиганские банды появились и в других районах города. Рощинцы и гайдовцы роптали: новички, говоря нынешним языком, совершенно «отмороженные», живут не «по понятиям». По словам родоначальников питерского хулиганства, ножи и гири они применяли только в стычках с соперничающими группировками, не промышляли сутенёрством, а вот те, кто пришёл им на смену, горазды на любое беспричинное преступление и используют своих возлюбленных как товар.
Действительно, после 1905 года хулиганство охватило весь Петербург. Излюбленными местами для прогулок хулиганов считались Вознесенский проспект, Садовая за Сенным рынком, Фонтанка, Шлиссельбургский проспект, район Нарвских ворот, Пески, Лиговка и особенно Холмуши — район нынешнего клуба «Грибоедов».
Питерские тинейджеры сбивались в преступные молодёжные группировки, контролировавшие целые районы.
На Васильевском острове издавна противостояли друг другу молодые люди с Голодая — «Железноводские» и собственно «Васинские». Смоленка считалась границей зон влияния, и переходить её не рекомендовалось. «Железноводские», возглавляемые Васькой Чёрным, резали «Васинских», как только те оказывались на их территории — севернее Малого проспекта Васильевского острова. Самим же «Железноводским» было смертельно опасно заходить в Соловьёвский садик, где собирались «Васинские» во главе с Колькой Ногой.
3 октября 1910 года на Собачьей аллейке Петровского парка собралось несколько десятков подростков и молодых людей, при появлении которых гуляющих с собаками словно сдуло ветром. Сходбище хулиганов на Петровском острове было необычным. Здесь присутствовали участники и главари обеих василеостровских банд, обычно находившихся в смертельном соперничестве. Сейчас же обе банды пересекли Тучков мост и перешли на Петербургскую сторону, в вотчину «Ждановских», «Рощинских» и «Дворянских». В другой раз они бы за это жестоко поплатились. За полгода до встречи «ждановец» застрелил «васинского» у Медного всадника. Но сегодня «Роща» и «Ждановские» принимали посланцев василеостровских банд для важного разговора.
Между хулиганами существовало соглашение, согласно которому Александровский парк вокруг Народного дома императора Николая II был своего рода нейтральной территорией. Здесь можно было бить и резать гуляющих, приставать к девицам, привлечённым в Народный дом танцами, кинематографом и дешёвыми представлениями, но друг с другом сражаться было не принято. Украденное продавали скупщикам, а деньги пропивали с девицами в гостинице для приходящих «Россия», на углу Большого и Шамшевой. «Дворянские» нарушили эту идиллию, порезав Ваньку Котла — «Васинского» хулигана. Решено было двинуться в Народный дом, а оттуда на Троицкую аллею и раз и навсегда научить «Дворянских» хорошим манерам.
После 1905 года хулиганство охватило весь Петербург.
У Народного дома было как всегда много народа. Двери вот-вот должны были открыться, и у входа стояла огромная толпа девиц и молодых людей. Среди них были и два рядовых команды военной электротехнической школы Волков и Блоцкий. Четверо «Железноводских» оказались рядом с ними. Девятнадцатилетний Казаков — вожак банды по кличке Васька Чёрный, в толкучке залез Волкову в карман. Это заметил второй солдат, Блоцкий, и, сказав товарищу «внимание налево», схватил Ваську Чёрного за руку. Тогда другие хулиганы начали кричать: «Товарищи, Ваську Чёрного солдат схватил. Надо выручать». Семнадцатилетний Аксёнов достал кинжал и ударил Волкова в шею, перерезав ему сонную артерию. Со словами «дышать нечем» солдат умер на месте. «Железноводские» бросились врассыпную.
Хотя жертвами хулиганов и прежде становились невинные люди, но, как правило, они убивали себе подобных. Убийство солдата всколыхнуло Петербург. Началась облава на хулиганов по всей столице. В полицейских обходах пригородов и трущоб принимали участие собаки из полицейского питомника. Собак спускали в нежилые помещения, на дачи, стога сена и другие места, где имели обыкновение скрываться столичные апаши. Удалось арестовать несколько чрезвычайно опасных хулиганов и воров. Задержаны были и вожаки «Железноводских».
26 ноября убийц судили. По делу шло четверо подсудимых: старшему 19, младшему — 17. Выяснилось, что, узнав о гибели Волкова из газет, Аксёнов сказал приятелям: «Убил, ну и ладно». Аксёнова приговорили к повешению, остальные получили разные сроки каторги. Васька Чёрный отбыл свои полтора года каторги, вернулся в Петербург, чтобы быть зарезанным «Васинскими» 5 августа 1912 года.
На Выборгской стороне «Фризовские» жестоко соперничали с «Сампсоньевскими». Чуть что — дело доходило до ножей. Но и здесь общее дело подчас объединяло хулиганов воедино.
НАСИЛИЕ УЛИЧНОЕ И НАСИЛИЕ РЕВОЛЮЦИОННОЕ
Уличное насилие переносилось и на производство. Избить мастера, вывезти его с завода на тачке считалось не преступлением, а примером доблести: «Несколько человек внезапно хватали виновника недовольства, на голову его надевали мешок с суриком или с сажей… и с шумом и гамом вывозили за ворота завода» (5).
Избиение мастера считалось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молодёжи: «Мы, молодёжь, били старших. Рабочие били мастеров, купали их в одежде в речке Ижора. При непорядке в заводской лавке разбивали стёкла, били уполномоченных, устраивали обструкцию, бросая на трибуну стулья. Вмешивался полицейский — били и его». В 1913 году на Франко-Русском заводе рабочий Яковлев в ответ на замечание мастера Лемана ударил его несколько раз молотком по голове и был осужден по обвинению в покушении на насильственное убийство (6).
Избиение мастера считалось своеобразным лихачеством, необходимым элементом досуга рабочей молодёжи.
Впрочем, также вели себя решившие бастовать по отношению к тем, кто в их глазах представлялись штрейкбрехерами (ломающими стачку): «Если рабочие продолжали работать, мы немедленно выключали рубильники электромоторов или закрывали трубы со сжатым воздухом, бросали в окна мастерской болты» (7).
«Избить или даже убить полицейского считалось подвигом» (8). После демонстраций, разогнанных полицией, естественно было заявление рабочих городовым, которые жили с ними в одном доме: «Если вы не уедете отсюда, то мы вас убьём» (9).
Ненависть к полиции выявилась во множественных случаях столкновения рабочих с городовыми в 1905-1907 годы и летом 1914 года. Роль хулиганов в этих событиях недооценена. Между тем, в 1905-1907 годы уровень хулиганства в столице достиг невиданных высот. По сообщению «Петербургского листка», только в апреле 1906 года было арестовано 2520 уличных правонарушителей. Только 23 апреля задержали 150 человек. В период с 10 по 16 апреля 286 людям были предъявлены обвинения в уличных беспорядках и 888 — в хулиганстве. В августе того же года из Петербурга выслали 3150 хулиганов и арестовали 1200.
Весной 1907 года столица была взбудоражена серией грабежей, как писали тогда в газетах, «произведённых в чикагском стиле». 3 апреля группа из 13 человек по сигналу вожака (он свистнул в свисток) ворвалась в кассу Петербургского университета. Они вытащили пистолеты, предводитель крикнул посетителям и служащим кассы: «Руки вверх, смирно!» Грабители забрали всю наличность и потребовали провести их в комнату-сейф. Однако сторож Воробьёв, услышав шум, заперся в сейфе и отказался его открыть. Тогда вожак произнёс: «Как сказано», — грабители выбежали и исчезли с места ограбления. Всего унесено было 1730 рублей.
23 мая 1907 года та же шайка напала на 34-е почтовое отделение в Тучковом переулке. В отделение внезапно ворвались десять человек с револьверами и приказали: «Руки вверх!» Пытавшегося поднять тревогу чиновника пристрелили на месте. Было украдено 1500 рублей.
Ненависть к полиции выявилась во множественных случаях столкновения рабочих с городовыми в 1905-1907 годы и летом 1914 года. Роль хулиганов в этих событиях недооценена.
30 мая восемь человек ограбили 11-е отделение Санкт-Петербургского частного ломбарда. Грабители перемахнули через стойку и выгребли наличность в размере 1700 рублей. У стойки стоял трамвайный кондуктор Александров, только что получивший за заложенное пальто 14 рублей 75 копеек, деньги он отдать бандитам отказался, и немедленно был застрелен. Между тем, управляющий ломбардом сумел вылезти на улицу через окно задней комнаты и закричал: «Нас грабят, помогите!» Налётчики стали уходить по Саратовской улице. Появилась полиция и началась погоня. Грабители разделились. Отстреливаясь, они убили четырёх человек и восьмерых ранили; троих преступников застрелили полицейские, двоих арестовали, трём удалось скрыться. Следствие производило Санкт-Петербургское жандармское управление, и вначале оно буксовало, арестованные показаний не давали.
Наконец жандармам повезло — начал давать показания некий Александр Кузов. В действиях шайки он непосредственного участия не принимал. Его арестовали в феврале 1907 года за убийство собственной невесты — Александры Пупковой. Будучи безработным, Кузов не мог содержать Пупкову, и они решили покончить жизнь самоубийством (страшная мода на двойные самоубийства была тогда в самом расцвете). 6 февраля 1907 года они заняли отдельный номер в гостинице Полозова на Нижегородской улице. Двумя выстрелами из револьвера Кузов убил наповал свою возлюбленную, а затем выстрелил себе в рот. Но рука дрогнула и пуля, пробив щеку, нанесла ему лишь лёгкую рану. Следующий выстрел дал осечку. В исступлении Кузов стал щелкать курком, но кроме ещё одной раны в ногу никакого повреждения нанести себе ему не удалось. В марте 1909 года суд приговорил Кузова к заключению на восемь месяцев.
В 1907 году после двух лет революции владельцы заводов составили так называемые «чёрные списки», куда вошли участники забастовок. Их уволили с предприятий и не брали на другие заводы. Положение их было безнадёжно. Но за многими стоял опыт уличной жизни. Молодые безработные бывшие хулиганы решили добывать себе пропитание грабежом. Группу возглавил рабочий Тимошечкин, водивший знакомство с революционными студентами Политехнического института, то ли эсерами, то ли максималистами. Во всяком случае, свою банду Тимошечкин назвал «Группа максималистов Выборгской стороны». Бандиты успокаивали свою совесть тем, что они грабят не из собственной корысти, а для дела революции. Но студентов вскоре арестовали, и никаких связей с подпольем у грабителей с Выборгской стороны не осталось.
По показаниям Кузова были задержаны все оставшиеся в живых участники банды. Любвеобильный Кузов к этому времени уже позабыл убитую им Пупкову и женился на работнице с Выборгской стороны. Узнав, что он предаёт товарищей, жена объявила, что бросает его. На свидании с супругой, проходившем в присутствии жандармского генерала Иванова, Кузов перерезал ей горло припасённой им опасной бритвой. Его судили за несколько дней до процесса над участниками шайки экспроприаторов и приговорили к пожизненной каторге.
В 1907 году после двух лет революции владельцы заводов составили так называемые «чёрные списки», куда вошли участники забастовок. Их уволили с предприятий и не брали на другие заводы. Положение их было безнадёжно. Но за многими стоял опыт уличной жизни.
1 марта 1911 года петербургские газеты опубликовали приговор по «Делу 29» — были осуждены 29 участников бандитской шайки с Выборгской стороны. Перед Петербургским окружным судом предстали рабочие Латкин по кличке «Макс», Бузинов — «Васька-москвич», Дмитриев — «Колька-Химик», Астанин — «Васька-железнодорожник» и их сообщники. Все они были приговорены к различным срокам каторги.
А вот неполная хроника событий июля 1914 года. В Петербурге забастовка. 1 июля из окон домов на Васильевском острове рабочие закидывали камнями полицию и казаков. По углам Сампсониевского проспекта были возведены шесть баррикад. Рабочие валили столбы, заборы и перевязывали баррикады колючей проволокой. Утром на баррикады на Сампсониевском состоялся налёт городовых. Со стороны рабочих — шесть убитых, 20 раненых. 18 городовых пострадали от бомбардировки камнями.
В первом часу ночи конный разъезд городовых на набережной Малой Невки заметил рабочих у деревянного основания моста. Они поджигали мост. Все были схвачены, однако толпа пыталась освободить арестованных. Одновременно хулиганы и рабочие разрушали здание водокачки в Зеленковом переулке. На Лесном проспекте повалили телеграфные столбы и порвали кабель телефонного сообщения с Финляндией. На Мясной улице толпа рабочих и хулиганов с пением «Марсельезы» избила двух городовых. На Тамбовской улице был избит чиновник железной дороги. В первом часу дня на Галерной 800 работниц-штрейкбрехеров, вышедших на обед, были атакованы бастовавшими работницами. Началась кровавая драка. Городовой Францкевич с проломленной головой отправлен в больницу. На Галерной хулиганы избивали хорошо одетых людей с криками «Долой интеллигенцию!». Налёт на трамвай на Лиговском. Камнями до смерти был забит кондуктор Богомолов. Полицейские власти послали охрану на все станции и вокзалы города.
В 11 часов вечера было прекращено трамвайное движение. Всего из строя выведено 200 из 600 вагонов, разбито 500 дорогих стекол. Забастовал Обуховский завод. Рабочие прорвали кольцо полиции. 600 рабочих с песнями отправилось к Шлиссельбургскому проспекту. Прибывшая полиция отняла два флага, арестовала девять рабочих. Для постройки баррикад был ограблен воз с кирпичами, ехавший на стройку больницы имени Петра I.
Февраль 1917 года, собственно, и представлял собой победу питерских рабочих над ненавистными ими полицейскими. Питерские рабочие составляли только одну десятую часть населения Петербурга. Но именно они решили судьбу Российской империи и её столицы.
11 июля в город через Нарвские ворота вступила гвардия. На солдат напали рабочие. Прогремели выстрелы. Город объявлен на военном положении.
Февраль 1917 года, собственно, и представлял собой победу питерских рабочих над ненавистными ими полицейскими. Питерские рабочие составляли только одну десятую часть населения Петербурга. Но именно они решили судьбу Российской империи и её столицы. Сен-Жерменским предместьем города, местом, откуда на Петербург надвигались забастовки и бунты, была Выборгская сторона, где на относительно небольшой территории находились десятки машиностроительных заводов, а рядом, на Большом Сампсониевском проспекте и пересекавших его улочках, жили почти исключительно рабочие по металлу и их семьи. Опыт насилия, приобретённый сызмальства, делал здешних рабочих авангардом любого мятежа. Рабочая молодёжь наряду с матросами в октябре 1917 года привела большевиков к власти.
Итак, в отличие от преобладавших среди наёмной рабочей силы Петербурга торговых служащих и ремесленников, промышленные рабочие, во-первых, были сильнее укорены в столице (среди них было больше родившихся в Петербурге и проживших здесь более 20 лет), во-вторых, промышленные рабочие были в основном выходцами из губерний, среди уроженцев которых земляческие связи не были особенно сильны. Тем самым патриархальная кланово-земляческая система не играла в их среде той роли, которую она играла среди торговцев и ремесленников.
Если в «малом бизнесе» существовала высокая мобильность, и наиболее социально активные из крестьян-отходников быстро делали карьеру, то для рабочих существовал некий потолок, выше которого они по существу не поднимались. Конфликт между возможностями и притязаниями превращался в конфликт с заводской администрацией и городской властью. Насилие, пропитывавшее рабочую среду, делало этот конфликт потенциально опасным для существовавшего режима.
Примечания:
1. Хаимсон Л. Российское рабочее движение накануне Первой мировой войны // Рабочий класс капиталистической России. М., 1992, С. 60 — 61.
2. Горбунов В. В. Традиции народных кулачных боев в Петербурге в XVIII — начале XX вв. // Этнография Петербурга — Ленинграда, 3. СПб., 1994. С. 27-28.
3. Кузнецов Н. А. Мастеровщина. Из моей жизни. Л., 1927. С. 64, 66.
4. Попов И. В. Воспоминания. 1971. С. 20.
5. Буйко А. М. Пусть рабочего. Воспоминания путиловца. Ленинград. 1964. С. 21, С. 23. См также: Г. Дрязгов. Записки комсомольца. М.-Л., 1930. С. 38; Короткий В. Далекое прошлое // Первая русская революция. 1905 год. Л.,1925. С. 46.
6. Михайлов И. К. Четверть века подпольщика. М., 1957. С. 15, С. 77.
7. Азарьев А. Начало забастовки в 1905 г. на фабрике Воронина // Первая русская… С. 52.
8. Канатчиков С. И. Из истории моего бытия. М. 1932. С. 153.
9. Михайлов И. К. Указ. соч. С. 78.
Отрывок из книги Льва Лурье «Питерщики. Русский капитализм. Первая попытка». СПб. 2011. С. 266-281
