Речь, произнесённая в Касересе 4 февраля 1934
— Похоже, мы не так уж насмешливо относимся к парламенту с его криками и приветствиями, потому что у меня, наряду с прочими недостатками, есть один, может быть, самый большой: я — депутат. Недавно я произнёс речь в парламенте, после которой многие коллеги, знающие, что я — враг парламентаризма, спрашивали меня: «Но вы проявляете себя здесь очень хорошо и могли бы прославиться и почему вы так враждебно относитесь к парламентаризму?!» Я отвечал: «Если бы я думал только о себе, я был бы сторонником парламентаризма, потому что, будучи, грубо говоря, нечистым на руку, при нём всегда выйдешь победителем».
«И это правда, потому что упомянутое учреждение только для того и предназначено, чтобы нас прославлять, и приносить выгоду лишь тем, кто в нём находится».
Капитализм и рабочие
Всё это уходит своими корнями в либерализм, парламент — его машина. Либерализм всегда был идеологией барства, которое насаждало его искусственно, и предназначался исключительно для высших каст. Таким либерализм был с самого начала. Он родился в XVIII веке, и его учение было введено в моду блестящим барством того времени, петиметрами, которые болтали о либерализме и социальном равенстве, проводя досуг с герцогинями в элегантных салонах, в искусственной обстановке. Их лозунги свободного труда звучали саркастически, потому что капитализм тем временем накапливал огромные богатства, строил многочисленные фабрики и приводил в отчаяние миллионы человеческих существ, чьим неизбежным концом была либо голодная смерть, либо работа за мизерную поденную плату.
Законы этого либерализма возносили немногих и повергали в самое ужасное отчаяние рабочих, которые не могли принести в свой дом деньги, необходимые для жизни их семей, достаточные, чтобы накормить их голодных детей, от вида которых можно было придти в ужас, болеющих анемией и туберкулёзом, полностью лишённых того, что называется цивилизацией. И такое положение вещей революционизировало рабочих, поскольку они, к тому же, были свободными в глазах закона.
Рождение социализма
Неизбежным результатом этого было возникновение социализма как выражение справедливых требований рабочих. И нас объединяет с социализмом то, что мы хотим улучшить положение пролетариата.
В социализме первоначально было и нечто мистическое, и нечто сентиментальное, нечто предполагавшее своего рода духовное отречение. Его основатели думали, что эти голодающие рабочие — их братья. Но если первые социалисты были аристократами, а некоторые из них — почти поэтами, социализм стал устрашающе чёрным с появление Карла Маркса. Он стал чёрным, потому что объявил ложными все чувства, включая любовь, веру и патриотизм, и провозгласил примат экономических факторов. Таким образом, он столкнул капитализм с пролетариатом в братоубийственной борьбе. С этих позиций Карл Маркс смотрел на эту страшную драму и выводил свои фатальные законы.
Этот Маркс, которого многие по невежеству принимают за апостола, в интимном кругу, в частности, в письмах к Энгельсу, называл рабочих сбродом, необходимым для того, чтобы восторжествовало социалистическое учение.
Испанская Фаланга надеется вернуть Испании веру в общее дело
Вследствие этого социализм тоже поверг народы в ужасное отчаяние, которое усугубляется отсутствием любви и прочих чувств. С другой стороны, либерализм утратил веру в идеи; ему всё равно, и теперь Европа, в отчаянии, думая, что наступили последние времена, бросается в объятия веры, осознает, что в сердцах есть любовь, чувство братства и единства, поэтому мы не можем терять времени и должны сражаться за то, чтобы жизнь в Испании стала лучше. Некоторые думают, будто наше движение агрессивно, будто мы сражаемся, потому что буржуазия видит опасность и стремится от неё защититься. Нет, мы хотим, чтобы весь народ принял участие в судьбе нашей великой, нашей благородной, нашей единственной Родины. Нашими общими усилиями мы можем удержать её на плаву, ибо у нас всех одна судьба. Мы похожи на тех, кто плывёт на корабле и, если он терпит бедствие, гибнут все, но если кто-то указывает путь в безопасную гавань, все следуют за ним. Это мы и делаем; мы стараемся вернуть веру в общее дело, сознание общности судьбы.
Есть только один способ спасти Испанию и победить все партии: это обеспечить победу испанского единства, чего не сделать ни словами, ни спорами в парламенте.
Италия меньше, чем Испания, а её население больше нашего. Она находилась в полном упадке, в беспомощном состоянии, но благодаря энтузиазму, энергии и вере итальянцы сделали свою страну славной и сильной, долетев до самых дальних точек мира на крыльях своих побед. Они достигли этого благодаря тому, что объединились под властью сильной и крепкой руки, которая держит в кулаке сноп колосьев, символизирующий единство. Ведь составляющие его колосья собраны на почвах, которые сегодня обрабатываются, а раньше были бесплодными. Это нужно и нам, но, когда мы слышим обвинения в том, что мы подражатели, мы отвечаем, что это неправда. Потому что одно дело — подражать, а другое — вернуться к самим себе. Да, мы хотим вернуться к самим себе, встретиться с нами самими, потому что Испания умела быть сильной, трезвой, суровой, умела жертвовать собой ради духовных ценностей, умела быть героической вопреки всему и посылать своих сынов на смерть, когда это было необходимо. В Испании не было партий, пока она не утратила свою силу. Вы можете себе представить радикалов-социалистов во времена Филиппа II? И без политических партий Испания вела славную борьбу на арене, которой был весь мир, с врагом, которым был не кто иной, как сам сатана.
Зачем Испания отправилась в Америку
Испания отправилась в Америку не за серебром, а для того, чтобы сказать индейцам, что все люди — братья, белые и чёрные, все, потому что за много веков до этого, в другой, отдалённой земле один Мученик пролил свою кровь и принёс себя в жертву, чтобы эта кровь установила любовь и братство между людьми на Земле. Испания знала тогда, что такое свобода. Это не нынешняя свобода, которая служит лишь для того, чтобы печатать всякую грязь, а свобода иметь единую и сильную Родину.
Чего хочет Испанская Фаланга
Мы, Испанская Фаланга, хотим двух вещей:
Во-первых, социальной справедливости, которая для нас не является предметом торга; это социальная справедливость для всех, потому что для нас не существует классов, и требования рабочих — это требования не их одних, а всей Испании, потому что Испания этого хочет.
Во-вторых, мы хотим иметь нацию, потому что сегодня её у нас нет. И одно из двух: или мы будем бороться за власть, или останемся инертными. Я мог бы задать этот вопрос кому-нибудь другому, но только не вам, жителям Эстремадуры; вы могли бы красноречиво ответить мне, указав на конную статую Писарро в Трухильо.
(«Фаланхе Эспаньола», № 6, 8 февраля 1934)
