«Гитлер и немцы» или Гитлер и мы?

Андрей БОГЕН / Гамбург

«I don’t believe in Hitler»
(John Lennon)

Выставка «Гитлер и немцы: общество и преступление», открывшаяся 15 октября в Немецком историческом музее в Берлине, вызвала в России едва ли не больший резонанс, чем в Германии.

Если судить, например, по откликам в Live Journal, многие в России восприняли эту выставку как явное свидетельство того, что немцы готовы пересмотреть свое отношение к истории – причем восприняли с очевидным удовлетворением. Но и для Германии эта выставка – событие, безусловно, неординарное. Уже в первые три дня ее посетило более 20 тысяч человек, и пока поток посетителей не иссякает. Что неудивительно: это первая выставка в Германии, посвященная фюреру лично.

Есть ли у ревизионизма шанс?

Германия – страна уникальная, по крайней мере, в одном отношении: на сегодня она – единственная в мире страна, радикально и безоговорочно осудившая свое прошлое. Немецкое законодательство запрещает национал-социалистскую идеологию и символику, запрещает отрицание нацистских преступлений и дискуссии на эту тему. В немецких школах и университетах  нацизму уделяется больше внимания, чем любому другому явлению в немецкой истории. Но самое главное, наверное, состоит в том, что в сознании немецкого народа, обычных отдельных людей, нацизм уже давно стал чем-то неприличным, а слово «наци» – самым грубым ругательством, которое существует в немецком языке.

Причин, по которым именно Германия смогла освободиться от нацистского груза, много. Разумеется, сыграла роль политика союзников – в первую очередь, западных – в разделенной после Второй мировой войны на оккупационные  зоны стране. Вероятно, имел значение и тот факт, что денацификация и построение демократии совпали с небывалым экономическим бумом 50-начала 60-х годов. И все же главным фактором искоренения нацизма было то, что практически три поколения немецких интеллектуалов сделали отрицание нацизма главным содержанием немецкой культуры на протяжении более чем 50 лет.

Интересно при этом, что Генрих Бёлль, Вольфганг Кёппен, Петер Хандке или Райнер Фассбиндер в своих романах, лирике и фильмах изображали не столько сами преступления нацизма или ужасы войны – о них достаточно говорилось в СМИ, –  сколько психологические предпосылки нацистской идеологии и проблему невозможности компромисса между ней и отдельной личностью – то есть разрабатывали тему, поставленную еще в 30-е годы Клаусом Манном в его романе «Мефисто».

Процесс освобождения от нацизма не был простым. Эрих Мария Ремарк отказался вернуться после войны в Германию, мотивируя это постнацистским характером западногерманского общества и тем влиянием, которым бывшие нацисты продолжали в этом обществе пользоваться. Андреас Баадер и Ульрике Майнхоф в конце 60-х – начале 70-х годов выдвинули тезис об особых «фашизоидных структурах», разрастающихся внутри немецкого государства и, в конце концов, обратились к вооруженной борьбе с ними. (Замечу попутно, что левый терроризм был особенно развит в трех странах – Германии, Италии и Японии – и в каждой из них так или иначе был связан с преодолением тоталитарного прошлого.) Мучительный, садомазохистский, характер именно внутренней, психологической борьбы с нацизмом в самом себе стали темой таких знаменитых произведений, как «Узники Альтоны» Жана Поля Сартра или «Ночной портье» Лилианы Кавани.

Фактически Германия окончательно избавилась от нацистского груза только с объединением страны в 1990 году – по крайней мере, в своих собственных глазах. И складывается впечатление, что с тех пор мир с затаенным вниманием следит за Германией и ждет, не окажется ли это избавление очередной иллюзией и не начнется ли в этой стране обратный процесс – процесс обретения «гордости» за то, что когда-то эту страну очень-очень боялись.

Наличие в Германии правых радикалов и даже полулегальных неонацистских группировок  вряд ли может служить подтверждением подобных ожиданий: влияние ультраправых в Германии, по сравнению с другими странами Европы, незначительно, существуют они в полной общественной изоляции и скорее аргументом в пользу денацификации германского социума. И все же сказать, что с нацизмом в Германии покончено, было бы действительно, по меньшей мере, наивно.

В 1998 году много шуму наделало высказывание известного писателя Мартина Вальзера, который заявил, что «устал от постоянных напоминаний об Освенциме». Разумеется, это высказывание подверглось самой резкой критике со всех сторон, но по-настоящему так и не было опровергнуто. Ведь в известном смысле Вальзер выразил то, что действительно чувствуют многие немцы – в основной своей массе не просто далекие от нацизма, но испытывающие к нему глубокое отвращение.

В конце 90-х годов во многих немецких СМИ, в том числе левых, появился ряд материалов, посвященных уже не преступлениям нацизма, а преступлениям, совершенным во время Второй мировой войны против немцев – бомбежкам немецких городов, изгнанию немецкого населения с восточных территорий, судьбам немецких военнопленных. Появление этих публикаций было совершенно логичным и даже необходимым, разговор об этом назрел давно. Но в том контексте, который был выражен в заявлении Вальзера, эти материалы воспринимались публикой под углом исторического «обывательского релятивизма»: все, мол, были хороши, известно, что историю пишут победители, и не пора ли взглянуть на нее с другой точки зрения.

Эта точка зрения была вскоре предложена. Не в Германии, где ревизия нацистского прошлого запрещена законом, но в других странах. Например, в книгах и выступлениях близкого к правым экстремистам английского историка Дэвида Ирвинга, осужденного в 2005 году австрийским судом за публичное отрицание Холокоста (законы Австрии в этом отношении аналогичны законам Германии, и Ирвинг в данном случае воспользовался ими в провокационных целях: демонстративно выбрал Вену местом чтения своего доклада, который вряд ли вызвал бы большой интерес, если бы не последовавший за ним арест докладчика и процесс против него).

Трудно сказать, какой реальный отклик находят идеи историков и публицистов, подобных Ирвингу, в Германии. Но тот факт, что согласно одному из последних социологических исследований, проведенных Лейпцигским университетом по заказу Фонда Эберта, около 13 процентов немцев хотят, чтобы во главе страны стоял сильный вождь, способный сплотить нацию, — явное свидетельство наличия в стране ревизионистских настроений.

Так что же, действительно, назад в прошлое? Думаю, что все же нет.

Проблема, как мне кажется, носит не столько идеологический, сколько эстетический характер и связана с художественным принципом, который в свое время Виктор Шкловский назвал «приемом остранения». Для того чтобы действительно изобразить некий объект, чтобы привлечь к нему внимание читателя или зрителя, этот объект должен быть остранен, сделан «странным», то есть представлен в новом и неожиданном ракурсе. Немецкий читатель или зритель действительно устал от постоянных напоминаний об ужасах нацизма,  холокосте, Освенциме и вовсе не потому, что он не согласен с негативной оценкой этих явлений. Есть предел, за которым человеческое сознание перестает воспринимать страх, страдание и боль и за которым очередной документальный кадр или очередное свидетельство очевидца превращается в лучшем случае в обыкновенный ужастик. Объект должен быть показан по-новому, образ должен быть остранен.

То, что нацизм – это зло, то, что с ним нельзя вступать ни в какие соглашения, — это немцы усвоили достаточно хорошо. Но что, собственно, такое нацизм? Ясного ответа на этот вопрос до сих пор нет. И для того, чтобы найти его, необходимо задуматься: что же все-таки представляли собой люди, стоявшие во главе Третьего Рейха, и в чем состояла притягательная сила их имиджа?

Чрево нацизма

 

Собственно, по этому пути и решили пойти организаторы выставки в Немецком историческом музее. «Выставок, посвященных Третьему рейху, было в Германии много, — пишет в рецензии на выставку Der Spiegel, — они были посвящены холокосту, преступлениям вермахта, юстиции и медицины, принудительным работам, концлагерям и прочим ужасам нацистского режима. И только человек, который вел народ ко всему этому, до сих пор не привлекал внимания директоров музеев и политиков от культуры. Не потому ли, что немцы по-прежнему испытывают страх перед ним? Не потому ли, что они могут оказаться восприимчивыми к пропаганде этой фигуры?»

Надо сказать, что выставка «Гитлер и немцы» – не первая попытка в Германии «всесторонне» представить публике личность вождя НСДАП. Первая была предпринята в 2004 году в фильме Оливера Хиршбигеля «Гибель» (Der Untergang), в котором изображаются последние дни фюрера в бункере. Блестящий актер Бруно Ганц сделал всё, чтобы придать своему персонажу так называемые «человеческие черты», то есть, чтобы представить его не как злобную или смешную карикатуру, а как личность с присущими ей противоречиями и слабостями. Сделал всё – и потерпел поражение, ибо придание «человеческих черт» образу Гитлера все же явно вступает – по крайней мере, на сегодня – в противоречие с другим принципом искусства, сформулированным еще в XVII веке французским поэтом Николя Буало – принципом правдоподобия: Гитлер как запутавшийся, одинокий и страдающий человек выглядит малоубедительным на фоне таких его поступков, как, например, приказ затопить берлинское метро и обречь на гибель тысячи немцев – раненых и беженцев.

Создатели выставки «Гитлер и немцы» попробовали подойти к фигуре фюрера по-иному.  Выставка называется «Гитлер и немцы: общество и преступление», и главной ее задачей было показать не столько самого Гитлера, сколько отношение к нему толпы. «Как смог быть Гитлер вообще возможен?  Как удалось Гитлеру и нацизму, которые были ответственны за войну, преступления и массовые убийства, до самого конца располагать поддержкой немецкого народа? Почему так много немцев было готово «равняться» на фюрера  и активно быть на стороне нацистского режима?» – говорится в описании выставки, составленной ее кураторами – профессором Хансом Ульрихом Тамером, доктором Симоной Эрпель и Клаусом-Юргеном Зембахом.

Около 600 экспонатов иллюстрируют поклонение и восторг, которые испытывали к Гитлеру в 30-е годы простые немцы. Среди них письма детей к фюреру, ковер, сотканный для него женщинами из одной евангелической общины, фотографии восторженных масс в дни прихода Гитлера к власти в 1933 году. «Выставка в Немецком историческом музее показывает, как гражданское общество превратилось в воинственную орду. И для того, чтобы показать это, использует весьма причудливые аттракционы», — пишет Frankfurter Allgemeine. Действительно, среди экспонатов можно увидеть бронзовый шкаф в форме книги – один из подарков фюреру, стол из ценных пород дерева, стоявший в Рейхсканцелярии, карточную игру «Квартет фюрера» с портретами вождей национал-социалистов.

И все же, разумеется, выставка посвящена, прежде всего, самому Гитлеру. Правда, не столько как личности, сколько как феномену.

Гитлер как проекция зла

«Я не верю в Иисуса, я не верю в Гитлера», — сказал в своей песне «Бог» Джон Леннон. И пояснил эту строку в специальном заявлении, сделанном совместно с Йоко Оно: «Наши Иисусы и наши Гитлеры в нас самих». Сейчас, видимо, настало время по-настоящему вдуматься в эти слова. Гитлер как икона с обратным знаком, как образ внешнего зла больше не работает. Гитлер – это проекция зла в нас самих. Но для того, чтобы понять это зло, нужно все же понять, что же эта проекция собой представляет. Именно так и подошли к вождю национал-социализма создатели выставки в Немецком историческом музее. Или, точнее, попытались подойти. Насколько им это удалось, вопрос отдельный.

Например, Frankfurter Rundschau, которая озаглавила свой отзыв о выставке «Бегство от темы», считает, что выставка лишь обозначила проблему, но отнюдь не осветила ее. «Это выставка – бегство от темы, — пишет газета. – Бегство от Гитлера, бегство от Третьего рейха. Предполагается, что речь идет о связи между немецким обществом и преступлениями нацизма. Но в действительности об этом на выставке говорят только сопроводительные тексты. Зритель, конечно, может сопоставить форму узника концлагеря с формой нацистских вождей, но ничто на этой выставке не помогает по-настоящему понять, что подвигло тогда людей называть Гитлера «мой фюрер»».

Что ж, даже если и так, выставка «Гитлер и немцы» – все же шаг в новом направлении. И вовсе не попытка пересмотреть историю, как уже было объявили некие российские квазипоклонники нацизма в Live Journal.

Здесь, наверное, можно было бы поставить точку. Если бы не одно обстоятельство. Реакция российского общества на выставку в Берлине, по меньшей мере, неслучайна. Вряд ли в мире найдутся две другие страны, перед которыми проблема отношения к своему прошлому стояла бы столь одинаково остро, как Германия и Россия. Вряд ли в истории найдутся две другие личности, чье влияние на общество и сознание людей, было бы столь похожим, как Гитлер и Сталин. Но какой разительный контраст представляют собой отношение к Гитлеру в Германии и к Сталину в России. Ведь когда Владимир Путин, говорит, что в истории России нет ничего, чего следовало бы стыдиться, это еще не так странно: за этим высказыванием стоит определенная идеологическая логика – логика обретения той самой пресловутой гордости за то, что когда-то его страну очень-очень боялись.

Но когда даже явные антисталинисты  всерьез предлагают не вспоминать и не говорить о Сталине (а именно нечто подобное предложил не так давно в программе «Особое мнение» на «Эхе Москвы» Артем Троицкий), возникает вопрос: а что, по сути, они предлагают взамен сталинского культа? Как собираются преодолевать ползучий сталинизм? И какого Сталина они хотят забыть?

Выставка в Немецком историческом музее продлится до февраля 2011 года.