Продолжение цикла статей «Как футуристы заглядывали в будущее»
Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
«Мы будем восхвалять войну — единственную гигиену мира, милитаризм, патриотизм, разрушительные действия освободителей, прекрасные идеи, за которые не жалко умереть», — писал Филиппо Томмазо Маринетти в «Манифесте футуризма». «Патриотизм и любовь к войне — это принципы гигиены, без которой нет ничего, кроме упадка и смерти», — заявит он несколько позже.
Всё логично. Если ты намерен «воспеть любовь к опасности, привычку к энергии и бесстрашию», ты не можешь быть пацифистом. Как и теоретик синдикализма, француз Жорж Сорель, итальянские футуристы пришли к заключению, что «европейские нации оскотинились от гуманизма» и впали в декаданс. Сорель возлагал надежды на пролетарское насилие. «Возвышенное умерло в буржуазии, и поэтому она осуждена», — провозглашал Сорель в «Размышлениях о насилии». Однако пролетариат, руководимый умеренными парламентскими социалистами, так и не пробудил европейское общество от тотальной неги. И тогда Сорель, как и футуристы, решил, что из болезненного оцепенения общество выведет глобальная война. Длительный мир, которым Франция наслаждалась с 1871 года, писал Сорель в книге «Социальные очерки», явился «причиной её нравственной и духовной слабости, так как дух предприимчивости французов пошёл на убыль». А война, по его мнению, могла бы пробудить «боевой дух французов» и способствовать преодолению умеренности и разрушению социального мира».
Футуристы воевали не только с мещанами, приклеивая их к сидениям и раздавая пощёчины их представлениям о прекрасном. С началом итало-турецкой войны в сентябре 1911 года Маринетти едет на фронт — в Ливию, где работает корреспондентом французской газеты. Его военные репортажи будут собраны и опубликованы в книжке под названием «Битва при Триполи». «Маринетти первым описывает войну как нечто прекрасное само по себе. Увлечённый митральезой, бомбардирующим аэропланом, героизмом солдат и лейтенантов, восторгнувшийся от колоссального движения и отступления многотысячной армии, Маринетти с упоением живописует битву, все перипетии её, анализирует чувства наблюдателя и действующего. Он сам ежесекундно взрывается от пороха своего энтузиазма. Он поёт гимны бомбам, взрывающим необработанные поля, пулям, сверлящим дерево, пушке, губы которой нагреваются от выплёвываемых ядер, словом, всему тому, что действует и движется и что до сих пор казалось только печальной необходимостью», — такое впечатление произвела «Битва при Триполи» на русского литератора Вадима Шершеневича.
И эти впечатления верны. Вот несколько цитат из «Битвы при Триполи»:
«Футуристические визги и диссонансы в глубоком оркестре траншей у излучистых проходов, в звонких углублениях, среди двигающихся взад и вперёд штыков, этих смычков скрипок, которые воспламеняет энтузиазмом красная палочка дирижера-заката».
«Грубый голос кричит:
– Огонь! Огонь!
Гигантская машина для сшивания горизонта. Машина, которая протыкает в разъярённых толчках своими блестящими иглами грубую материю темноты! Запальчивые образы, сотни впечатлений, все в три секунды…
Я выхожу из палатки. Оливковые деревья роняют, словно слёзы, свои плоды мне на голову… Однако ничего не видно из этой битвы? Вокруг меня, во мраке, повсюду, везде задыхающаяся, остервенелая, полная тоски работа многочисленных трудящихся рук, которые заставляют трещать дерево и сталь на помосте, высящемся безмерно везде и всюду.
О, как это красиво! Какое счастье! Безумная радость сжимает мне горло. Я чувствую, я чувствую в себе, что всё бесконечное, всё загадочно-таинственное вновь превзойдено!..
К чертям осторожность!..»
«Вдруг митральеза бросается в работу, со своим тоскливым шумом неистового молота, спешащего, торопящегося всё более и более, спешащего пройти насквозь и продырявить отвратительную, ещё прикрытую дверь ночи.
Я иду к ней, как к элегантной и роковой женщине, чьи мудрые, точные и убийственные взгляды стоят смерти храброго… Она наклонена вперёд; у неё силуэт женщины с гибким станом, окутанной черным бархатом и убранной, изукрашенной развевающимся поясом зарядов. В её черных волосах или, скорее, между её свирепыми, кровожадными зубами распускается и цветет горизонтально, сплошным, непрерывным порывом, бешеная, как самый безумный и самый страстный цветок в мире, белая орхидея её жестокого, пылкого, сильного огня.
Ну да, миленькая митральеза, вы — очаровательная женщина, и зловещая, и божественная, с маховым колесом невидимой столошадиной силы, которая фыркает и ржёт от нетерпения… И скоро вы будете скакать в окружности смерти к крушению или к победе!.. Не желаете ли вы мадригалов, полных красочности и грации? На ваше усмотрение, сударыня! Я нахожу вас похожей также на жестикулирующего трибуна, поражающего неутомимо-красноречивым языком сердце растроганного кружка слушателей. В этот момент вы всемогущий бурав, кругообразно просверливающий слишком прочный череп ночи. Вы также стальная плющильная машина, электрическая башня, и… что же ещё?.. большая паяльная труба, сжигающая, высекающая и расплавляющая понемногу металлические острия последних звезд.
– Она начинает пылать! — сказал мне спокойный офицер, управляющий ею.
– От страсти, конечно!
– Надо давать малютке время от времени попить! — добавляет сержант, который, не торопясь, смачивает румяные губы митральезы из маленькой кружки».
Для Маринетти техника, механизмы, в том числе орудия убийства — живые существа. Это те самые люди-машины, о которых он мечтал на заре футуризма.
Во время итало-турецкой войны произошло событие, которое стало отправной точкой истории военной авиации — 23 октября 1911 года капитан Карло Мариа Пьяцца на аэроплане «Блерио XI» совершил первый разведывательный полёт. Это было первое в мировой истории применение авиации в военных целях. А несколькими днями позже итальянцы использовали самолёт в качестве бомбардировщика. 1 ноября 1911 года младший лейтенант Джулио Кавотти сбросил четыре ручных гранаты «Чипелли» весом по 4,4 фунта (1,8 кг) на турецкие позиции в оазисах Тагира и Аин Зара. И футуристы воспринимали эти полёты как реализацию идей их манифестов. Ведь Маринетти в «Манифесте футуризма» заявлял, что они, футуристы, намерены «воспеть человека у руля машины, который метает копьё своего духа над Землей — по её орбите». Карло Мариа Пьяцца и Джулио Кавотти и были этими людьми. Футуристы одними из первых увидели, как летит «стройное звено самолётов, чьи пропеллеры, словно транспаранты, шелестят на ветру»… Маринетти называл авиаторов «новыми ангелами».
Когда Италия заняла архипелаг Додеканес, это вызвало обеспокоенность Австро-Венгрии, которая опасалась усиления ирредентизма (движение за воссоединение с Италией, от irredento — «неискуплённый», «неосвобождённый») на Балканах. И футуристы стали яростно призывать к войне с Австрией, которая, по их мнению, должна была стать решающим шагом в установлении полного господства Италии в бассейне Адриатического моря. Футуристический журнал «Лачерба» приобретает всё более отчётливый политический окрас. «Мы питаем в нашей крови главную ненависть итальянцев ХХ века — ненависть к Австрии. Кто может отрицать теперь, что слова “боец” и “мужчина” — синонимы?» — заявляет Маринетти. На одной из манифестаций он сжигает австрийский флаг, за что его арестовывает полиция.
В августе 1914 разражается Первая мировая война. Маринетти записывается добровольцем в Ломбардийский велосипедный батальон. Журнал футуристов «Лачерба» доказывает необходимость участия Италии в войне. «Дирекция футуристического движения» в Милане превращается в боевой штаб. Футуристы организовывают манифестацию за манифестацией.
В апреле 1915 года Маринетти вновь арестован, на этот раз — на демонстрации в Риме. За решёткой он знакомится с Бенито Муссолини — бывшим редактором газеты социалистов «Аванти». Муссолини исключили из партии за то, что он выступил против её пацифистской линии. В ответ разгневанный Муссолини пообещал «водрузить красный флаг над Потсдамом» (городом, который стал символом прусского милитаризма). После патриотической манифестации, за решёткой, начинается дружба Маринетти и Муссолини, в котором футуристы рассмотрели «человека истинно футуристических устремлений».
Наконец в мае 1915 года Италия вступает в войну на стороне стран Антанты: Британии, Франции и России. Маринетти, как другие футуристы, уходит добровольцем на фронт. На войне Маринетти стал капитаном отряда бронемашин (их тогда называли блиндированными автомобилями). Написанная им на фронте книга «Стальной альков» — восторженный гимн бронеавтомобилям. На войне футуризм понёс потери: Умберто Боччони погиб на военных учениях, Антонио Сант-Элиа, автор «Манифеста футуристической архитектуры», погиб в бою при Монфальконе, Луджи Руссоло получил тяжёлое ранение. Что касается Маринетти, его тоже ранило. За участие в битве при Витторио-Венето, в которой итальянцы разбили австрийцев, его наградили медалью.
По окончании Великой войны появилась Политическая партия футуристов с Маринетти во главе. «Футуристическая политическая партия, которую мы сейчас основываем, будет совершенно обособленной от футуристического движения. Это последнее будет продолжать своё дело омоложения и укрепления итальянского гения. Футуристическая политическая партия, напротив, понимает насущные потребности и точно отражает самосознание всего общества в его гигиеническом революционном порыве», — написано в Манифесте этой партии. Органом политической партии футуристов стала газета «Футуристический Рим». Однако как самостоятельная сила она просуществовала недолго. Вскоре футуристы стали мотором фашизма.
Продолжение следует
Предыдущие статьи цикла «Как футуристы заглядывали в будущее»:
