— Сегодня социальные движения должны переосмыслить основополагающий миф европейской истории — миф об энергии. В культуре и политическом воображении современности приоритет всегда отдавался молодости, страсти, энергии, агрессивности и экспансии.
Классический капитализм основывается на эксплуатации физической энергии, современный же семиокапитализм подчинил себе психическую, нервную энергию общества — и сегодня это подчинение достигает предела, за которым может последовать лишь коллапс. Понятие усталости всегда отрицалось дискурсом современности, дискурсом «бури и натиска», фаустовской жажды бессмертия, бесконечного экономического роста и погони за прибылью, отрицания органических пределов развития.
Романтический культ молодости был культурным источником национализма. В эпоху колониализма британский и французский национализмы создавали культурные предпосылки для колониальной экспансии. Однако в конце XIX — начале XX века национализм стал языком самоутверждения молодых государств (Италии, Японии, Германии), в то время как старые империи (Российская, Австро-Венгерская и Османская) неуклонно двигались к своему концу. Национализм также утверждает господствующую роль молодого поколения в культуре и экономике. Всё старомодное обесценивается, а старые люди презираются за их слабость. Фашизм всегда представляет нацию молодой.
В эпоху поздней современности этот образ стал ключевым для рекламы. В отличие от дискурса фашизма, рекламная индустрия поздней современности не порицает старость — она её отрицает, заявляя, что возраст не должен мешать людям оставаться молодыми. Для этого достаточно лишь присоединиться к всеобщей оргии консюмеризма. В романе 1967 года «Жук Джек Бэррон» Норман Спинрад описал отрицание возраста и времени как проявление крайней степени безумия глобального класса.
Фашизм, победивший в Италии после 1922 года, можно рассматривать как культ энергии (energolatreia) молодых. Сегодня Берлускони заново утверждает то же самое высокомерие, однако актёры этой комедии — старики, которым, чтобы играть сильных и энергичных, требуются косметические средства и виагра. И героическая мифология фашизма, и рекламная мифология субкультуры Берлускони основываются на одержимости властью. Первая обращалась к таким добродетелям, как сила, энергия и гордость, в то время как для последней важнее хитрость, техника и финансы. И если энергичное юношеское насилие итальянского фашизма привело ко Второй мировой войне с её немыслимым количеством смертей и тотальным разрушением, то уместно будет задаться вопросом, к чему же приведет сегодняшняя energolatreia стариков?
За крайне редкими исключениями литература и кино не работали с темой старческой любви. Мы почти ничего о ней не знаем, ведь стариков практически никогда и не было. Ещё несколько десятилетий назад трудно было найти человека старше шестидесяти. И хотя многие из тех, кто всё-таки доживал до преклонного возраста, оказывались окружены аурой уважения и почитания, другие были отброшены на обочину общества, где сталкивались с одиночеством, нищетой и невозможностью объединиться в сообщество. Нам мало что известно о старении и ничего — об эмоциональной жизни стариков и их способности к социальной организации, солидарности, об их политической силе. Мы ничего об этом не знаем, поскольку у нас никогда не было такого опыта. Но сейчас мы начинаем это переживать.
Судьба Европы будет решена в сфере биополитики — на границе между консюмеризмом, техно-санитарной молодёжной агрессивностью и возможностью коллективного осознания пределов биологического (чувствительного) организма. Наступила эра старения — и в Европе этот опыт впервые обретёт свой голос.
В западной культуре нет места усталости, и сегодня это стало проблемой. Нужно понять и принять усталость как новую парадигму социальной жизни. Культурная и психическая артикуляция усталости приведёт нас к новому пониманию процветания и счастья. Движущей силой грядущего европейского восстания будет не энергия, а замедление, отказ и усталость. Это будет освобождение коллективного тела от оков эксплуатации, опирающейся на скорость и конкуренцию.
Запад впервые заговорил об усталости в 1972 году, когда для Римского клуба был подготовлен доклад «Пределы роста». Именно тогда мы узнали, что физические ресурсы нашей планеты не безграничны. Спустя несколько месяцев после публикации доклада западный мир пережил первый нефтяной кризис, последовавший за так называемой войной Судного дня. Теперь мы должны отдавать себе отчёт в том, что физическое тело Земли постепенно теряет энергию. Если в начале XXI века крах экономики доткомов привёл к обнищанию и прекаризации когнитивных работников (прекаризация — трудовые отношения, которые могут быть расторгнуты работодателем в любое время, также дерегуляция трудовых отношений и неполноценная, ущемлённая правовая и социальная гарантия занятости — прим. SN), то финансовый кризис сентября 2008 года распространил эти процессы на общество в целом. Однако западная культура ещё не готова справляться с условиями, сложившимися в результате этих кризисов, поскольку она отождествляет себя с энергией, экспансией и общественным благополучием.
На данный момент общее восприятие усталости не даёт особых поводов для оптимизма — мир продолжает развиваться согласно императиву современного культа энергии, то есть императиву роста. В ближайшие годы треть европейского населения — поколение тех, кто родился после Второй мировой войны, в годы, когда Европа была наиболее близка к осуществлению давней мечты о мире, демократии и процветании, — достигнет старости.
Молодое поколение, вступающее сегодня на рынок труда, лишено знаний прошлого поколения и не имеет политической силы, чтобы дать отпор сегодняшней хищнической экономике. Настала эра старости, с которой придёт и общая форма dementia senilis, старческого слабоумия — боязни всего неизвестного, ксенофобии и потери исторической памяти.
Но есть и другой сценарий, о возможности которого на культурном уровне нам не стоит забывать: процесс сенилизации (когда пожилых становится больше, чем молодых — прим. SN) может привести к новой культурной революции, основанной на силе усталости и умении с достоинством принимать неизбежное — силе, выявляющей чувственную медлительность тех, кто уже не ищет в жизни ничего кроме мудрости, тех, кто многое видел и ничего не забыл, кто сохраняет свежесть восприятия.
Таков урок, который Европа сможет извлечь, если ей удастся преодолеть капиталистическую одержимость накоплением. В противоположность энергичной субъективации, вдохновлявшей революционные теории XX века, современный радикализм должен выйти из режима активизма и перейти в режим пассивности.
Радикальная пассивность преодолеет этос безостановочной производительности, навязанный нам неолиберализмом. И тогда наконец лопнет главный мыльный пузырь современной экономики — пузырь труда. Последние триста-четыреста лет мы работали слишком много, а последние тридцать лет — просто возмутительно много. Если мы всё-таки придём к творческому осознанию усталости, то нынешняя депрессия может обернуться началом массового отказа от конкуренции, консюмеризма и подчинения труду.
Антрополог Грегори Бейтсон сказал бы, что нынешнее болезненное состояние Европы вызвано тем, что называется double bind — взаимоисключающие требования. Из этой ситуации есть парадоксальный выход: перестать бояться спада. Спад и снижение темпов роста предполагают отказ от участия в безумной всеобщей конкуренции. Только это может вывести нас из неолиберального состояния double bind.
Перевод с английского Веры АКУЛОВОЙ и Дмитрия ПОТЁМКИНА
