Дмитрий ЖВАНИЯ
Французский режиссёр Бенедикт Паньо в фильме «Последствия» (Les lendemains) показала логический конец того явления, которое во Франции называется красивым словом «гошизм» (от слова “gauche” — левый).
С лёгкой руки Александра Сергеевича Пушкина существует штамп, что «русский бунт бессмысленный и беспощадный». А французский? Сколько было пролито крови во время Великой французской революции! Сколько голов слетело с плахи! И что? Был в этом смысл? Румынский философ Эмиль Чоран, живя во Франции, пришёл к мысли, что «вековые злоупотребления» доказали «принципиальную бесполезность» революции 1789 года. Её идеи скомпрометировали себя и «проржавели», и в них не вдохнуть новое содержание. А главное, опыт других европейских стран показывает, что либеральная демократия не стоит того числа жертв, что заплатила Франция ради её воплощения.
Тем не менее попытки наполнить реальным содержанием принципы Великой Французской революции продолжают предприниматься. В частности, героями фильма «Последствия». Это первый полнометражный фильм Бенедикт Паньо. И что интересно он — отчасти автобиографический. Для тех, кто в теме, сразу видно, что гошисты XXI века — пигмеи по сравнению с их предшественниками.
Сравним героев «Последствий» (2013) с протагонистами картины Оливье Ассайаса «Что-то в воздухе» (2012), тоже автобиографической. Главные действующие лица «Что-то в воздухе», а это поколение «после мая 1968», все дни проводят в настоящей активистской работе. «Начальные сцены, воспроизводящие столкновения спецназа и активистов в 1971 году, жёсткие и страшно волнующие, заставляют затаить дыхание. Сначала ощущается атмосфера неистовой целеустремленности, когда Жиль и его группа собирают оборудование для дерзких ночных рейдов, в результате которых стены школьных зданий покрываются протестными плакатами и граффити. После нанесения травмы охраннику, Жиль и несколько членов группы скрываются от полиции, проводя лето в Италии», — рассказывает Дэвил Руни в The Hollywood Reporter.
«В 1970-х нас постоянно заставляли обосновать наши действия: “Что вы сделали для рабочего класса?” Мы не собирались работать в популярных изданиях (прогнившей прессе), мы ненавидели компании всех форм и типов и, если и работали в них, то только для того, чтобы саботировать их изнутри. Мы жили в коммунах, мы отрицали образование, мы отрицали создание семьи, не думали о пенсии», — вспоминает Ассайас.
Несмотря на то, что «поколение после 1968» (которое, по мнению Ассайаса, принципиально отличается от поколения «мая 1968») отрицало образование, Жиль (Клеман Метейе) и его товарищи постоянно читают. Их жизнь проходит в постоянном творческом поиске. Они не просто вешали на стены портрет Мао или Бакунина. Они жили в мире идей и искали этим идеям применение. Не всегда удачное, конечно. Но тем не менее. Они действовали, исходя из определённой программы. Они шли она акцию, зная, в чём её смысл и для чего они её проводят, а не сочиняли текст послания по дороге «на дело», как герои «Последствий».
Наверное, сейчас кажутся забавными дебаты на тему, чем буржуазный кинематограф отличается от пролетарского. Однако люди того времени обсуждали это всерьёз. Вспомним тогдашние заявления Жан-Люка Годара: «Вместо того, чтобы быть французским режиссёром сегодня, здесь, в Париже, я бы предпочёл бы быть китайским режиссёром на жаловании в Пекине». По его мнению, «задача для нас, марксистско-ленинских режиссёров, заключается в том, чтобы накладывать уже правильные звуки на всё ещё лживое изображение. Звуки уже правильные, потому что это звуки революционной борьбы. Изображение ещё лжет, потому что оно создано в лагере империалистической идеологии». Приблизительно в том же ключе рассуждают герои «Что-то в воздухе». Кстати говоря, петербургский кинокритик Михаил Трофименков написал толстенный том «Кинотеатр военных действий» о «кино настолько политическом, что оно приходило в ярость, когда его называли “политическим”, а не “политически снятом”».
А что мы видим в «Последствиях»? Жительница провинциального городка Одри (Полин Париго), дочь рабочего, по окончанию школы в поступает на социологический факультет в городе Ренн, что на западе Франции, а её подруга Нану (Полин Аккар) остаётся дома, так как плохо сдала экзамены. Потом выясняется, что Нану ещё и беременна «от этого придурка Димитрия». Отец обзывает её шлюхой. На аборт она не решается — рожает.
А у Одри начинается новая жизнь. Она учится с энтузиазмом. Лекции не пропускает. Лишь иногда опаздывает на них, так как университет такой большой, что немудрено заплутать в поисках аудитории. На выходные она возвращается домой, на вокзале её встречает простоватый отец, который признаётся ей, что он не знает, что это такое — ходить на лекции. Семья Одри совершенно ординарная. Мать, отец, уже семейный старший брат. Есть у Одри и парень, который пользуется в её доме всеми правами европейского жениха.
В Ренне Одри делит жильё со студенткой Джулией (Фанни Синте), девушкой из состоятельной семьи, сильно увлечённой левыми идеями в современной редакции: она вегетарианка и даже не раздаёт листовки, так как они напечатаны на бумаге, а она против того, чтобы ради бумаги губили лес — поэтому Джулия предпочитает распространять информацию через Фейсбук. Листовки раздаёт Тибо (Сезар Домбой). В квартире, где живут Джулия и Одри, висит портрет Че в попсовом исполнении, вроде уорхоловского. Словом, это «активисты студенческого периода». Во Франции имя им легион.
Джулия с Тибо обсуждают свои активистские дела при Одри, на та даже не пытается принять в участие в их разговорах. Она поглощена учёбой. Однажды она увидела, как Тибо раздаёт листовки. Между ними завязывается разговор. Парень приглашает на студенческий митинг, но Одри отказывается: «Мама говорит, что всё равно ничего не изменить».
Но сам Тибо понравился Одри и, как говорится, между ними случается связь. Одри влюбилась, порвала со своим парнем, а для Тибо это было просто приятное приключение после концерта. В это же время Одри узнаёт, что её отца уволили. Мать Одри (Хелен Вокуа) говорит ей, что было бы неплохо, если бы она подрабатывала. Одри впадает в депрессию и, гуляя по улочкам Ренна, знакомится с Гвеном (Виктор Джильмо), парнем из коммуны ГРАЛЬ, который развлекал себя игрой в факира. Он приглашает Одри в сквотт — в расселённый дом.
Члены ГРАЛЬ тоже считают себя политическими активистами. Скорее всего они относят себя к антифашистам и анархистам. Но уровень их разговоров чрезвычайно низок. Они просто во всём разочарованы. Они ничего не читают. Не обсуждают ни «текущий момент», ни программные вопросы, ни историю движения, ни книги идеологов. Ничего! Они слишком тупы для этого. Время от времени они устраивают истерики и на этом всё. Скорее всего это — дети «поколения после 1968».
«Поколение мая-68 построило свои карьеры в журналистике, рекламе и подобных сферах, а всё потому, что оно получило своё интеллектуальное образование ещё до событий. Поколение после мая-68 было рождено в хаосе. У него не было никаких других символических ценностей, кроме как отрицания мира, маргинализации, приверженности общему. Как оказалось, общее было разрушительным. Это поколение понесло большие потери», — объясняет Ассайас.
ГРАЛЬ с презрением относятся к обычным манифестациям и пикетам. Но сами они ничего взамен не предлагают, только общие слова. Они просто живут в своём «бараке», пока их оттуда не выдворяет полиция, и занимаются мелким воровством в магазинах, а потом всё делят между собой. Этакая группа «Война» 2010 года. Но такой образ жизни приходится по душе надломленной Одри, несмотря на то, что её родители не знают, где её искать.
При этом мы видим, как Одри из симпатичной девушки превращается в пацанёнка. Остригает волосы, её движения становятся угловатыми… Она похожа на зверька. Но в отличие от других участников ГРАЛЬ Одри социализирована — она работает уборщицей железнодорожных вагонов. Правда, во время приступа истерики она вместо уборки громит один из вагонов и убегает.
Выходит газета с маленькой заметкой о ГРАЛЬ, автор которой написал как есть: из заброшенного дома полиция выселила людей из группы ГРАЛЬ, которые называют себя политическими активистами, а на самом деле являются обычными бродягами. Эта заметка возмутила Гвена. Он предлагает отомстить — учинить погром в редакции, которая находится где-то за городом. Идею акции поддерживают Одри и её подруга — магазинная воровка Еленой (Луиза Шпиндель). Для того, чтобы приехать на место, нужна машина. Одри угоняет автомобиль. Она единственная в компании умеет его водить. Гвен по дороге придумывает красивое послание об утопии и равенстве, которое они оставят после акции. Троица громит редакцию. А когда всё закончено: кресла разрезаны, столы и стулья перевёрнуты, компьютеры разбиты, а Гвен написал на стене заветное слово «Утопия», Елена хочет редакцию ещё и поджечь. Но Гвен её останавливает. Тогда огонь зажигает Одри… «Вы обе сумасшедшие!» — кричит Гвен, когда всё вокруг полыхает.
А после у Одри сдали нервы, когда сзади показалась полицейская машина. Она нажимает на газ, устраивает с полицией гонки. И отрывается от полиции. Но когда её товарищи разбегаются, она остаётся в автомобиле. И в конце концов оказывается в тюрьме, где её навещает школьная подруга Нану, которая за это время успела родить малыша. Работает Нану кассиршей — в её положении не до учёбы. Встретились подруги, а поговорить им и не о чем. У одной жизнь однообразная — ребёнок, дом, свободная касса, а другая сидит в тюрьме, не понимая, зачем она совершила преступление, за которое ей «светит» 10 лет, но она надеется, что адвокат сумеет добиться того, что суд даст ей четыре года: «ведь при пожаре никто не погиб»… Она пережила захватывающие приключения, а поделиться нечем. Осмысления содеянного нет и быть не может.
Бенедикт Паньо сняла мощный и одновременно — депрессивный фильм. Оно вселяет чувство безысходности. Манифестации в политизированной Франции проходят регулярно, пикеты забастовщиков для этой страны вообще обыденность. И всё же людей увольняют с работы и они остаются один на один со своей бедой. Традиционный протест неэффективен. Это игра по правилам системы, благодаря которой «маленький человек» (по выражению пикетчицы CGT из фильма) думает, что от него что-то зависит. Но этой форме активности, которая стара, как сама французская политика, нет альтернативы. Не считать же альтернативой бунт, если не беспощадный, то бессмысленный, в исполнении ГРАЛЬ. Если Андреас Баадер и Гудрун Энслин — основатели Франции Красной армии в ФРГ — понимали, для чего они поджигают торговый центр в Западном Берлине, то Одри и Джулией движет какой-то истерический импульс или внезапно проснувшийся комплекс Герострата, а, может, обычная пиромания: гори оно всё синим пламенем…
Бенедикт Паньо родилась в 1970-м. То есть она не принадлежит ни к «поколению 1968», ни к «поколению после 1968», равно как она слишком взрослая, чтобы быть ребёнком «поколения после 1968». Если этот фильм имеет автобиографические ноты, значит она была левой активисткой в то время, когда рушилась «мировая система социализма» и на европейское, в частности, французское левое движение напала хандра.
Во Франции долгое время не было даже всеобщих забастовок. Лишь в ноябре-декабре 1995 года французский рабочий класс вновь напомнил о себе всеобщей забастовкой: работники городского транспорта и железнодорожники парализовали наземное движение; служащие аэропорта и компании Air France — воздушное сообщение; газовики прекратили подачу газа; персонал банков — финансовые операции; работники почт и телеграфов перестали обслуживать клиентов; шахтёры — выдавать на-гора; докеры — разгружать суда; служащие атомных электростанций оставили Францию без электроэнергии; вместе с бастующими рабочими и служащими выражали своё недовольство студенты университетов и учащиеся лицеев. В некоторых городах Франции (например, Марселе и Канне) забастовки продлились вплоть до Нового года. По всей стране прокатились массовые манифестации, которые часто выливались в уличные сражения с полицией. Манифестанты распевали «Интернационал» и выкрикивали революционные лозунги. Повсюду развевались красные флаги и возводились баррикады. Казалось бы, вот она — реализация мечты Жоржа Сореля. Но опять ничего… Гора родила мышь в виде новых коллективных договоров и т.д.
Тем, кто борется не за уступки хозяев для «маленького человека», а за коренное переустройство общества, было отчего прийти в уныние. Если Бенедикт Паньо была из их числа, то, наверное, вольно или нет, она передала это чувство разочарования в «Последствиях». Точнее: картина Паньо — это последствие её разочарования. А главное, за это время полностью выродилась левая идея. Она утратила все характеристики мобилизационного мифа. Левая идея сегодня — это отражение упадка и вырождения. Кстати, Les lendemains буквально переводится как «завтрашние дни». Какими они будут?
Фильм «Последствия» был показан на Неделе современного французского кино, которая проходила в киноцентре «Родина» с 23 по 29 июня. Неделя была организована при участии Французского института в Санкт-Петербурге.
Читайте также:
Дмитрий Жвания. Новое французское кино: в прицеле — семья
Дмитрий ЖВАНИЯ. Сильный дух женского демонизма
Дмитрий ЖВАНИЯ. Новое итальянское кино: смех над собственной инфантильностью
Дмитрий ЖВАНИЯ. «Сталкер»: мужчина за гранью нервного срыва
Дмитрий ЖВАНИЯ. Безнадёжное польское кино
Дмитрий ЖВАНИЯ. Фёдор Бондарчук показал ангелов огня
Дмитрий ЖВАНИЯ. Война на продажу
Дмитрий ЖВАНИЯ. Фестиваль кино о смерти
Дмитрий ЖВАНИЯ. «Что-то в воздухе» для левых хипстеров
Дмитрий ЖВАНИЯ. Троцкистская «мысля» грузинской «Моей бабушки»
Дмитрий ЖВАНИЯ. В темноте лжи о львовском холокосте
Дмитрий ЖВАНИЯ. До слёз сжатые кулаки
Дмитрий ЖВАНИЯ. Женщины – вечная тема итальянского кино
Дмитрий ЖВАНИЯ. Проза о китайской иммиграции в Италию
Дмитрий ЖВАНИЯ. Антисемиты ошибаются: миром правят не евреи, а женщины
Дмитрий ЖВАНИЯ. Пьер Паоло ПАЗОЛИНИ: «Буржуа, что бы он ни делал, всегда неправ»
