Дмитрий ЖВАНИЯ
В январе 2015 года анархистский автор Андрей Савицкий решил доказать, что фашисты и новые правые совершенно напрасно предъявляют свои права на революционные идеи Жоржа Сореля. Савицкий, приводя цитаты из книги Сореля «Размышления о насилии», показал, что идеолог французского синдикализма — антипатриот и интернационалист, противник института государства, причём не только буржуазного, но и государства вообще — самой идеи иерархического устройства общества, а главное он за доведение до крайности борьбы классов, в то время как фашисты, наоборот, за смягчение классовой борьбы. Получается, что Сорель скорее продолжатель дела Бакунина, нежели предтеча фашизма, что бы не писал потом Бенито Муссолини, когда стал фашистским дуче.
Но всё ли так просто? Почему же многие синдикалисты всё же стали фашистами? Обычное ренегатство? Почему сам Сорель с интересом наблюдал за молодым итальянским фашизмом, а до этого поддерживал тесные связи с руководителем крайне правого «Французского действия» Шарлем Моррасом и другими? Чем вдохновляли фашистского дуче «Размышления о насилии», которые были его настольной книгой? Ведь известно заявление Бенито Муссолини, сделанное им в 1934-м: «Всем, чем я стал, я обязан Сорелю». Попробуем разораться с помощью французского радикала Жоржа Валуа, который тоже проделал весьма интересный путь — от анархо-синдикализма до фашизма с остановкой в лагере монархистов.
Жорж Валуа (настоящее имя Альфред-Жорж Грессан — Alfred-Georges Gressent) родился в Париже в рабочей семье 7 октября 1878 года. В 20 лет он стал анархо-синдикалистом. Товарищи решили, что для грамотного выходца из рабочей среды отлично подходит секретарская работа в издательстве «Новое человечество», с которым сотрудничал Жорж Сорель. Общение с Сорелем вдохновило Альфреда-Жоржа на написание произведения под название «Человек, который приходит» (“L’Homme qui vient”). Вскоре он познакомился с приятелем Сореля — писателем Шарлем Моррасом, убеждённым монархистом и ярым антисемитом — и присоединился к его организации «Французское действие» (“Action Française”), где отвечал за связи с рабочим движением. Тогда же Грессан взял псевдоним Валуа. Псевдоним самый что ни на есть монархистский. Валуа — фамилия династии королей из дома Капетингов, которая правила Францией с 1328-го по 1589 год, её сменила династия Бурбонов, младшая ветвь дома Капетингов.
В 1911-м Валуа создаёт «Кружок Прудона» (“Cercle Proudhon”), который стал лабораторией антибуржуазной мысли. В его работе участвовали как правые, так и левые. Историк Зеев Стернхелл считает, что именно в «Кружке Прудона» зародилась идеология, которая стала «прообразом итальянского фашизма». Эдуар Берт, любимый ученик Сореля, выдвинул тезис, что в “Кружок Прудона” был уже “предварением фашизма” (“fascisme avant la lettre”).
В 1925-м Валуа основал еженедельный журнал «Новое столетие» (“Le Nouveau Siècle”). Моррас воспринял это как вызов и порвал с Валуа. В тот же год благодаря усилиям Валуа появилась «мятежная лига» «Пучок» (“Faisceau”) – первая открыто фашистская организация за пределами Италии. Ей помогали деньгами крупные предприниматели, чтобы ослабить позиции Французской коммунистической партии (PCF) в рабочем движении. К лиге Валуа присоединились известные французские радикалы: революционный синдикалист Юбер Лагардель, который вскоре стал советником Бенито Муссолини, а годы Второй мировой войны занимал пост министра труда в коллаборационистском правительстве маршала Петена, и националист Марсель Бюкар. «Пучок», правда, быстро рассыпался.
Отойдя от Морраса, Валуа вновь стал республиканцем. В отличие от многих французских крайне правых в годы Второй мировой войны он не стал сотрудничать с нацистами, а, наоборот, вступил в ряды Сопротивления. Его отряд действовал в Лионе. Нацисты арестовали его 18 мая 1944 года. В феврале 1945 года Валуа умер от сыпного тифа в концлагере Берген-Белсен.
Валуа упрекали в жонглировании идеями. «Я менялся лишь в деталях, а в основном оставался верен себе», — отвечал он на эти нападки. «Он начал молодым, жадным до разрушения libertaire’ом. Провёл 20 лет верным, хотя и своевольным соратником Морраса, возглавляя “Union des Corporations Françaises”. Затем, круто и шумно порвав с “Action Française”, вдохновлённый примером Муссолини, пытался тряхнуть Францией, наскоро сколотив когорты своих собственных фашистов — “сине-рубашечников”. Что сталось потом с когортами — неизвестно, но Ж. Валуа уже в левом лагере, в качестве революционера, синдикалиста, республиканца… По стороннему впечатлению, казалось бы, деятель, — в лучшем случае, несерьёзный… Но не так смотрит на Валуа французская общественность, не отказывая ему ни в уважении, ни во внимании», — читаем мы в статье Сергея Жабы, современника замечательного француза.
В 1927-м Валуа, будучи лидером “Faisceau”, написал книгу с простым названием «Фашизм», в которой попытался проанализировать, что же роднит идеи Сореля, изложенные в «Размышлениях о насилии», с фашизмом.
Фашисты, по его мнению, подхватили призывы Сореля к возрождению величия и героизма и его осуждение буржуазного декаданса. И, конечно же, его апологию прямого действия. Им оказалась близка сорелевская критика буржуазной демократии, парламентского социализма и парламентаризма в принципе. Они заимствовали у него идею о большом значении рабочих синдикатов в национальной жизни, а также парадоксальную мысль о том, что рабочие своими смелыми, решительными, героическими действиями возродят к жизни сильную буржуазию, приверженную, как «капитаны индустрии» XIX века, духу конкурентной борьбы.
«Всё может быть спасено», если пролетариат «путём насилия» сумеет «вдохнуть в буржуазию долю её прежней энергии» (в другом переводе — «отдаст буржуазии кое-что из своей энергии»), считал Сорель. Он доказывал: «чем капиталистичнее будет буржуазия, чем воинственней будет настроен пролетариат, тем больше выиграет движение». С помощью насилия пролетариат не добьётся немедленного улучшения своего материального положения, но зато он «спасёт мир от варварства». И поэтому «насилие пролетариата, понятое, как манифестация, свидетельствующая о сознании классовых интересов, является прекрасным героическим подвигом». Когда «перед лицом буржуазии, жадной до побед и богатой, встанет объединённый и революционизированный пролетариат, то капиталистическое общество достигнет высшей точки своего развития».
С точки зрения Сореля, «марксистская теория революции предполагает, что капитализм будет поражён в самое сердце, ещё когда будет вполне жизнеспособен, выполняя до конца свою историческую миссию, во время его полной промышленной жизнеспособности, когда производство ещё прогрессирует». Сорель напоминал, что все революции происходили в годы подъёма, а не упадка. Отсюда его надежды на то, что насилие пролетариата, «влияя на буржуа, разбудит в них классовое сознание», наполнит их «духом бодрости, неутомимости, неумолимости, которым отличались основатели новой промышленности».
Валуа отмечал, правда, что между фашистским взглядом и видением Сореля в этом вопросе — в вопросе о возрождении активной буржуазии — существует различие. Сорель считал, что противостояние сильного пролетариата и сильно буржуазии — это переходный момент, прелюдия пролетарской революции. А фашисты стремятся превратить это противостояние в постоянное. С точки зрения фашистов, это противостояние вдохнёт жизнь в общество, вырвет его из болота декаданса, остановит его вырождение. Но для того чтобы противостояние между сильным пролетариатом, организованным в синдикаты, и буржуазией, не вылилось в кровавые потоки, над схваткой нужно учредить сильное национальное государство — тотальное государство.
Валуа, приводя призыв Сореля «Будем приветствовать революционеров, как греки приветствовали спартанских героев», указывает: «Вот идея, которая произвела в России диктатуру пролетариата, а в Италии — фашистскую диктатуру. Обе революции исходили из констатации политического и экономического декаданса буржуазии».
Валуа замечает: «Большевистская революция потерпела поражение, так как она отрицала один из движущих принципов человеческой деятельности — собственность. Фашистская революция преуспела, так как она заставила вернуться в национальный строй владельцев собственности. Обе революции апеллировали в одном и том же духе к пролетариату. Но Ленин уничтожил буржуа: в этом причина его поражения. Муссолини использовал их в целях величия, в этом залог его успеха».
С точки зрения Валуа, коммунистическая Москва, взяв на вооружение НЭП, «находится на дороге к фашизму»: «Советская власть восстановили собственность, наследство и дала жизнь новой буржуазии», в то время как «в Риме национальное государство, прочно утвердившееся над буржуазией, имеющее широкую поддержку рабочих и крестьян, ограничивает и направляет к величию экономическую и социальную власть итальянской буржуазии».
По мнению Валуа, «это та же самая сорелевская идея, согласно которой страстный и требовательный пролетариат сообщает буржуазии творческую энергию. Это одна из самых великих идей фашизма, которая происходит по прямой линии от Жоржа Сореля» (Volois G. Le fascisme. Paris. 1927. p. 7-8).
Добавим от себя, что фашизм — это не та идеология, в которой можно вычленить, как в марксизме, три (или больше) источника и составные части. В фашизме важен стиль. Стиль — это показатель, в котором этическое содержание явления слито с эстетическим посылом. По мнению немецкого исследователя фашизма Эрнста Нольте, стиль обозначает рамки эпохи: любая инициатива, которая вырывается за их пределы, разрушает всё здание. Так и стиль идеологии: есть рамки, которые задаёт стиль, но внутри обозначенного пространства встречаются самые разнообразные комбинации. По сути, экономическая и социальная программа фашизма является предтечей социал-демократической модели «государства всеобщего благополучия». Чтобы понять, о чём речь, достаточно обратиться к практике бразильских социалистов в штате Пернамбуку и в столице этого штата, городе Русифи, в частности. Напомню, что Муссолини считал своими вдохновителями, наряду с Сорелем, Пьера-Жозефа Прудона и отца французской социал-демократии Жана Жореса. Об этом он чётко сказал в одном из интервью в 1926-м.
Однако есть ещё один мотив, который роднит идеи Сореля с фашизмом — антропологический пессимизм. Сорель вслед за идеологом радикального консерватизма Жозефом де Местром критиковал идеи Просвещения, был противником оптимистической теории постоянного прогресса, критиковал Рене Декарта за его антихристианство, равнодушие к вопросам морали, понятиям «греха» и «смысла жизни». Но об этом следует написать отдельный текст.
Читайте также:
Иван КЛИМОВ. Теория социальных мифов Жоржа Сореля
Андрей САВИЦКИЙ. Фашизм и «Размышления о насилии» Сореля
