Руслан КОСТЮК, доктор исторических наук, профессор факультета международных отношений СПбГУ
Пожалуй, ничто так в 2018 году не говорит об актуальности левопопулистского тренда в современной Европе, как зарождение и резвый старт немецкого политического движения «Подъём». Буквально за несколько недель после своей прокламации это детище Сары Вагенкнехт получило массовую поддержку. Судя по немецкой прессе, уже под 300 тысяч человек записались в новое движение, основатель которой явным образом взял на вооружение уже имеющийся организационный опыт других левопопулистских движений Старого континента — «Подемос» и «Непокорённой Франции»…
Ещё совсем недавно среди историков и публицистов, занимающихся современным европейским левым движением, господствовала точка зрения о том, что левый популизм как «системное явление» не характерен для «старой Европы». Мой коллега, специалист по французской левой, доктор политических наук из Сорбонны Фредерик Савицки отмечал в данной связи: «В отличие от Латинской Америки, равно как и по сравнению с тенденцией правого, националистического популизма, я не вижу для пространства Европейского Союза серьёзного места для левых популистов…»
Однако подъём уже упоминавшихся испанского «Подемоса» («Мы можем») и «Непокорённой Франции», последовательное усиление партии «Шинн фейн» в Ирландии, а сейчас вот такой многообещающий «рывок на старте» с движением «Подъём» в ФРГ — это уже не отдельные и частные случаи. Как отмечает профессор Лондонского университетского колледжа Филипп Марльер, «в самом деле, мы можем сегодня говорить о некоторой общей тенденции», то есть тенденции «вкрапления» левого популизма в политическую жизнь Европы.
Всякая тенденция, конечно же, имеет свои объективные и субъективные причины. Но если исследователи-партологи уже немало поработали над анализом причин и поводов подъёма правого популизма и крайне правых в Европе, то с левым популизмом всё не так уж ясно. Лично мне представляется, что сейчас, в конце второго десятилетия XXI столетия, сошлось немало обстоятельств, сочетание которых, на самом деле, помогает пусть не линейному и не глобальному подъёму этой общественно-политической тенденции.
Зачастую разочаровавшиеся в традиционных партиях люди остаются верны левой идеологии. Но при этом они не готовы «мигрировать», скажем, к «зелёным» или крайне левым.
При этом не приходится говорить, что проявления левого популизма в «Старом Свете» пошли лишь в самое последнее время. Та же действующая в Ирландии и Ольстере «Шинн фейн» имеет более чем вековую историю! Ещё один «исторический» носитель данной традиции, голландская Социалистическая партия, существует свыше 40 лет. Но все, кто хоть немного знаком с историей международного левого движения, прекрасно понимают, что в ХХ веке, на протяжении долгих десятилетий, в европейской левой доминировали два главнейших течения, а именно социал-демократия и коммунисты, ориентирующиеся до распада СССР на Москву.
То, что сегодня прежние гегемоны находятся в достаточно сложном, если не сказать — плачевном состоянии, секрета не составляет. Вот, к примеру, одна из ведущих в эпоху «холодной войны» партий в коммунистическом движении Западной Европы, Французская компартия, на парламентских выборах прошлого года заручилась поддержкой менее 3% избирателей. А в соседней Италии коммунисты и вовсе уже несколько легислатур остаются вне национального парламента. Неудачи преследуют и ведущие партии европейской социал-демократии. Партия, созданная Франсуа Миттераном — французская соцпартия, на последних выборах лишилась 9/10 мандатов в Национальном Собрании, а рейтинг Социал-демократической партии Германии по последним замерам составляет лишь 17-18%.
Членская база традиционных левых партий сокращается, «народные» социалистические партии массово теряют своего избирателя. Но зачастую разочаровавшиеся в традиционных партиях люди остаются верны левой идеологии. Но при этом они не готовы «мигрировать», скажем, к «зелёным» или крайне левым. В этой ситуации их переход под стяги левопопулистских проектов можно считать вполне объяснимым.
«Подемос», «Непокорённая Франция», да даже новорождённый «Подъём» в Германии, не говоря уж о «старенькой» «Шинн фейн» показывают, что другая, более новаторская и амбициозная левая политика возможна.
Естественно, если мы возьмём те страны ЕС, где левый популизм в последние годы оставил наиболее очевидный след (прежде всего Испанию и Францию), то следует согласиться с испанским радикальным левым политологом Хайме Пастором в том, что «последствия глобального финансового кризиса, равно как политика строгой экономии, осуществляемая попеременно левым и правым центром, политика, имевшая ярко антисоциальный характер и приведшая, в частности, к урезанию социальных программ и расходов и всплеску безработицы, всё это сыграло на пользу разных типов популизма, включая левый…»
Заметим также, что левый популизм оказался востребован политическими силами и лидерами, ранее уже проявлявшими себя в «системных» политических партиях, но разочаровавшихся в них. Генеральный секретарь испанского «Подемос» Пабло Иглесиас начинал общественную деятельность в молодёжной организации компартии Испании, Жан-Люк Меланшон, создатель «Непокорённой Франции», сделал реальную политическую карьеру как сенатор или даже член правительства в качестве члена руководства Социалистической партии. Да и инициатор немецкого «Подъёма» Сара Вагенкнехт до сих пор остаётся одним из лидеров парламентской фракции немецких «Левых».
Если пытаться подойти к анализу тенденции объективно, попытаемся трезво взглянуть на сильные стороны и лимиты современного европейского левого популизма. Наверное, само проявление данной тенденции на фоне глубочайшего, на самом деле системного кризиса традиционных левых — явление само по себе позитивное, во всяком случае — обнадёживающее. «Подемос», «Непокорённая Франция», да даже новорождённый «Подъём» в Германии, не говоря уж о «старенькой» «Шинн фейн» показывают, что другая, более новаторская и амбициозная левая политика возможна. Они пытаются совместить общественную (в том числе социальную) и политическую деятельность, одновременно привлекая сторонников их разных страт общества, не всегда типично «левых».
Результаты «Подемос» и «Непокорённой Франции» сделали эти движения главными радикальными левыми силами их стран.
Левые популисты активно привлекают новых членов, энергично работая в социальных сетях. Собственно, «интернет-членство» — весьма отличительная характеристика и «Подемос» (формально численность этой радикальной левой формации сегодня превышает полмиллиона человек, подавляющая часть которых записалась в «Подемос», так сказать, посредством клика).
Интересен и такой фактор, что левопопулистские силы «реабилитировали» движенческую форму политической жизни. И это в странах, где, казалось, партии заполонили общественно-политическую сферу и конкурировать с ними движения уже не в силах. Однако «Подемос», по сути дела, почти на равных конкурировал на последних парламентских выборах с Испанской социалистической рабочей партией, тогда как «Непокорённая Франция» на выборах в Национальное Собрание по числу собранных голосов опередила такие старые партии, как соцпартию и ФКП! Нужно признать (и, как показывает интерес в ФРГ к проекту Вагенкнехт, это характерно не только для романской Европы), что влияние традиционных левых партий заметно ослаблено и подорвано. На этом фоне «взрыв» левопопулистского направления также объясним.
Что привлекает сторонников и избирателей в проектах, подобных «Подемос» или «Непокорённой Франции»? Прежде всего их чёткая антисистемность, неприятие логики неолиберальной глобализации и парадигмы строгой экономии. Один из моих французских знакомых, сотрудник «ФрансТелекома» так ответил на вопрос, почему он голосует за «Непокорённую Францию»: «Это попытка дать левую альтернативу либерализму, которую сегодня не могут совершить во Франции другие левые силы».
Лозунги против социальных сокращений, против «элиты» или «касты» (в самом деле, весьма популистский дискурс!), в поддержку общественных служб, гражданского контроля над финансовым сектором, расширения гражданских прав — все эти исторически левые постулаты, можно сказать, получили в устах лидеров и идеологов левого популизма новое звучание и оказались востребованы немалой частью общественности. Результаты «Подемос» и «Непокорённой Франции» сделали эти движения главными радикальными левыми силами их стран (а «Непокорённая Франция» сегодня вообще является самой популярной левой формацией французской республики), «Шинн фейн» сегодня намного опережает лейбористов по влиянию и популярности в Ирландии.
Да, это массовые де-юре политические формации, но всем хорошо известно, что все ключевые решения в той же «Непокорённой Франции» принимает узкая группа лиц — Меланшон и его ближайшее окружение. В «Подемос» вроде бы всё решает процедура внутренних референдумов… Только вот в них по факту участвуют от силы 15-20% от формальной численности движения.
Ещё одна любопытная черта современных европейских левых популистов — их антисистемная внешнеполитическая линия. Дело не только в евроскептицизме (впрочем, весьма «позитивном» и конструктивном) левых популистов. В своих странах они поднимают вопрос о выходе из НАТО (ирландские республиканцы — твёрдые поборники сохранения нейтрального статуса своей страны), решительно критикуют политику Вашингтона и выступают против милитаристских приготовлений в отношении России. Как подчёркивает Ж.-Л. Меланшон, надо «делать всё возможное, чтобы отодвинуть угрозу войны против России».
Но при всех потенциальных сильных сторонах левопопулистского проекта есть и моменты, вызывающие вопросы и сомнения. Некоторые радикальные левые эксперты не без основания критикуют левых популистов за «мыльную» программу. В общем-то, политическая стратегия современного левого популиста близка левосоциалистической идеологии, но это — «в общем и целом». На самом деле, как отмечает Филипп Марльер, по целому ряду принципиальных вопросов, таких, как характер государства всеобщего благосостояния, иммиграция или будущее европейской интеграции, у таких движений, как «Подемос» и особенно «Непокорённая Франция» имеются достаточно расплывчатые предложения.
На мой взгляд, серьёзная проблема для левого популизма в Европе, равно как и для его «старшего брата» в Латинской Америке, является глубинная персонификация левопопулистских партий и движений. «Старые» левопопулистские партии выступили здесь «забойщиками». Недавно ушедший в отставку Джерри Адамс возглавлял «Шинн фейн» ни много, ни мало, 35 лет! И голландская соцпартия в 1980-2000-е годы возглавлялась долгие годы одними и теми же лидерами.
Но проблема ещё и в том, что сегодня и в «Подемос» (случай Пабло Иглесиаса), и в «Непокорённой Франции» (Ж.-Л. Меланшон) роль лидеров крайне высока, медиатизирована до предела. Да, в этом есть существенный плюс, если мы говорим о росте популярности этих сил. Но если речь идёт о том, что данные движения или партии оспаривают неолиберальную (капиталистическую) систему, в этом случае излишняя персонификация человека номер один в партии (движении) может сыграть с ними злую шутку.
Отсюда ещё одна проблема. Как верно подмечает французский левосоциалистический политик Жерар Филош, «ключевая проблема левопопулистских проектов — это слабая внутренняя демократия в своих рядах». Да, это массовые де-юре политические формации, но всем хорошо известно, что все ключевые решения в той же «Непокорённой Франции» принимает узкая группа лиц — Меланшон и его ближайшее окружение. В «Подемос» вроде бы всё решает процедура внутренних референдумов… Только вот в них по факту участвуют от силы 15-20% от формальной численности движения. По этому поводу немецкий левый журналист Мануэль Кельнер заметил, что «в этом новом прекрасном мире популизма – это трибуны, которые делают всё, и которые решают всё».
Так или иначе, сам феномен европейского левого популизма уже проявляется, и при этом в самых разных странах, в том числе и тех, где, казалось, для новых левых субъектов просто нет места. И в преддверие выборов в Европейский парламент в 2019 году, возможно, мы станем свидетелями появления новых левопопулистских структур, что только усиливает интерес в данному явлению.
Читайте также на эту тему:
Жан-Люк МЕЛАНШОН: «Народ должен совершить мирный и демократический путь гражданской революции»
