Эрнст Юнгер. Der Waldgang («Уход в лес»). Продолжение
19
Следует рассмотреть и дальнейшее возражение: нужно ли связывать себя с катастрофой? Нужно ли, пусть даже лишь в духовном плане, доходить до края морей, водопадов, вихря водоворота, больших пропастей?
Это возражение не нужно недооценивать. Это разумно — прокладывать надёжные пути, как предписывает их разум, с волей настаивать на них.
Эта дилемма становится также практичной, как при вооружениях. Вооружение создаётся на случай войны, сначала как гарантия безопасности. Потом оно ведёт к границе, у которой оно, кажется, подгоняет войну и притягивает её. Здесь существует определённая степень капиталовложений, которая в любом случае ведёт к банкротству. Так можно было бы подумать и о системах громоотводов, которые, в конечном счёте, вызывают грозы.
То же самое справедливо и для духовного. Когда задумываются о крайних дорогах, пренебрегают проезжими дорогами. Также и здесь, между тем, одно не исключает другого. Скорее разум требует обдумывать возможные случаи в их совокупности и готовить на каждый из них ответ как ряд шахматных ходов.
В нашем положении мы обязаны считаться с катастрофой и идти спать с нею, чтобы она не нанесла нам ночью внезапный удар. Только вследствие этого нам удастся получить запас уверенности, который сделает возможным рациональное действие. При полной безопасности мысль только играет с катастрофой; она приобщает катастрофу к своим планам как невероятную величину и прикрывается мелкой страховкой. В наши дни это наоборот.
Мы должны обратить почти весь капитал в катастрофу — чтобы как раз вследствие этого держать открытым средний путь, который стал тонким, как лезвие ножа.
Знание среднего пути, которого требует разум, остаётся необходимым; оно подобно стрелке компаса, которая определяет каждое движение и даже отклонение. Только так можно прийти к нормам, которые признают все, не принуждая их к этому силой. Так будут также соблюдены границы права, в долгой перспективе это приведёт к триумфу.
То, что теперь есть юридическая процедура, которую все признают в принципе, в этом не может быть никакого сомнения. Весьма заметно мы из национальных государств, из больших пространств, движемся к планетным порядкам. Их можно достичь с помощью договоров, если только у партнёров есть воля к тому, как это должно было бы доказывать, прежде всего, ослабление суверенных прав — всё же в отказе скрывается плодородие.
Существуют идеи, и существуют также факты, на которых может быть сооружён большой мир. Это предполагает, что уважают границы; аннексия провинций, депортации населения, учреждение коридоров и разделение по линиям меридианов увековечивают насилие. Поэтому преимущество в том, что это ещё не развилось к миру и вместе с тем чудовищное ещё нуждается в санкции.
Версальский мир уже включал Вторую мировую войну. Опираясь на открытое насилие, он дал евангелие, на которое ссылалось любое насилие. Второй мир по этому образцу продолжился бы ещё короче и включал бы разрушение Европы.
Это очень кратко, так как нас здесь занимают не политические идеи. Речь скорее идёт об угрозе и о страхе отдельного человека. Тот же самый раздор занимает также и его. Его оживляет само по себе желание посвятить себя своей профессии и своей семье, следовать за своими склонностями. Тогда время предъявляет свои требования — то ли условия постепенно ухудшаются, то ли он внезапно видит себя атакованным с крайней стороны.
Экспроприация, принудительный труд и даже худшее появляются в его окружении. Скоро он понимает, что нейтралитет был бы равносилен самоубийству — это значит, либо с волками жить — по-волчьи выть, либо выходить на битву с ними.
Как он в таком притеснении найдёт что-то третье, которое не погибает полностью в движении? Пожалуй, только в качестве одиночки, в своём человеческом бытии, которое остаётся непоколебленным. В таких положениях надо хвалить как большую заслугу уже то, если знание правого пути не пропадает полностью. Кто избежал катастроф, тот знает, что он обязан этим, в принципе, помощи простых людей, которыми не овладели ненависть, ужас, автоматизм банальностей. Они сопротивлялись пропаганде и её нашептываниям, которые являются чисто демоническими. Бескрайнее одобрение может возникнуть, если эта добродетель становится заметна в руководителях народов, как в Августе. На этом основываются империи.
Князь господствует не тогда, когда убивает, а когда он дарит жизнь. В этом кроется одна из больших надежд: то, что среди бесчисленных миллионов встретился бы совершенный человек.
Это всё, что касается теории катастрофы. Избежать её невозможно, но всё же в ней есть свобода. Она принадлежит к числу проверок.
20
Учение о лесе столь же древнее, как сама человеческая история, даже старше её. Её можно найти уже в почтенных документах, которые мы только сегодня частично учимся расшифровывать. Она образует большую тему сказок, преданий, святых текстов и мистерий. Если мы присоединим сказку каменного века, миф бронзового века и историю железного века, то мы всюду натолкнёмся на это учение, если наши глаза открыты для этого. Мы найдём их в нашей уранической эпохе, которую можно обозначить как время излучения.
Везде и всюду здесь есть знание того, что в изменчивом ландшафте скрыты древнейшие места силы и под мимолетным проявлением кроются источники изобилия, космической власти. Знание образует не только символически-таинственный фундамент церквей, оно не только вплетается в тайные учения и секты, но оно также ставит ядро философем, какими бы разными не был мир их понятий.
В принципе, они ищут ту же самую тайну, которая открыта каждому, которого она освящало однажды в жизни, будь она понята как идея, как прамонада, как вещь в себе, как существование сегодняшних. Тот, кто касался однажды бытия, перешёл за грани, в которых ещё важны слова, понятия, школы, вероисповедания. Однако он научился почитать то, что дает им жизнь.
В этом смысле это не зависит также от самого слова «лес». Конечно, не случайность, что всё, что связывает нас с временными хлопотами, так сильно начинает ослабляться, если взгляд обращается к цветам и деревьям и охватывается их чарами. После этого направления ботаника должна была бы подняться. Там сад Эдем, там виноградники, лилии, пшеничное зерно христианских притч. Там сказочный лес с пожирающими людей волками, ведьмами и великанами, но также и с добрым охотником, там розовая живая изгородь Спящей красавицы, в тени которой тихо застывает время. Там германские и кельтские леса, как Глазурная роща, в которой герои преодолевают смерть, и снова Гефсиманский сад с оливковыми деревьями.
Но то же самое искали и в других местах — в пещерах, в лабиринтах, в пустынях, в которых живёт искуситель. Всюду поселяется могущественная жизнь для того, кто догадывается об её символах. Моисей стучит посохом о скалу, из которой брызжет вода жизни. Такого мгновения тогда достаточно для тысяч лет.
Всё это только на первый взгляд распределяется на далёкие пространства и на доисторические времена. Скорее это скрывается в каждом отдельном человеке и передано ему в виде ключей, чтобы он понял самого себя, в своей самой глубокой и сверхиндивидуальной власти. К этому стремится каждое учение, которое достойно этого имени. Пусть даже материя может уплотниться к стенам, которые, кажется, лишают всякого обзора, то изобилие всё же, совсем близко, так как оно живёт в человеке как нечто важное, как талант, как вечная доля наследства. Это зависит от него, будет ли он использовать свой посох только для того, чтобы опираться на него на жизненном пути, или же он захочет схватить его как скипетр.
Время снабжает нас новыми притчами. Мы открыли формы энергии, намного превосходящие все до сих пор известные. Тем не менее, как раз всё это только подобие; формулы, которые человеческая наука находит в смене эпох, всегда подводят к давно известному.
Новые огни, новые солнца — это беглые протуберанцы, которые отделяются от духа. Они проверяют человека на его абсолютное, на его чудесную власть. Удары судьбы всегда возвращаются, из-за которых от человека требуют его барьеров больше не как того или другого, но как именно такого.
Это также как большая тема проходит через музыку: переменные фигуры подводят к моменту, в котором человек в его освобождённых от времени массах противостоит самому себе — в котором он станет судьбой себе самому. Это высшее, ужасное заклинание, которое по праву подобает только мастеру, который через врата суда ведёт к освобождению.
Человек слишком сильно вошёл в конструкции, он становится слишком дешёвым и теряет почву под ногами. Это приносит ему катастрофы, большие опасности и боль. Они вытесняют его в непроторенное, ведут его к уничтожению. Но странно, что именно там он, изгнанный, осуждённый, убегающий, встречает самого себя в своей неразделённой и неразрушимой субстанции. Тем самым он проникает сквозь отражения и узнаёт самого себя во всей своей силе.
Продолжение следует
Предыдущие главы:
Эрнст Юнгер. Der Waldgang («Уход в лес»). Главы 1-6
Эрнст Юнгер. Der Waldgang («Уход в лес»). Главы 7-11
Эрнст Юнгер. Der Waldgang («Уход в лес»). Главы 12-13
