Различие между классами и антагонизм между ними, который вытекает из материальных причин, является данностью, которая основывается с неизбежностью на особенностях человеческой природы, на предпосылках человеческого общества и его стратификации.
Во времена «органического» общества классовый антагонизм скрывался за напряжёнными отношениями, которые никогда не прекращались между различными сословиями. Богатый и бедный, высокий и низкий, могущественный и слабый, работодатель и работник, а также аристократ и бюргер не являлись никоим образом только полярностями внутри гармонического целого, которые взаимно дополняли друг друга, они определяли деструктивные силы, которые общественная структура должно было усмирять и против которых она должна была беспрерывно обороняться.
Когда чувство классового антагонизма обостряется до уровня решимости его использовать, классовый антагонизм обращается в классовую борьбу. Классовый антагонизм — это наличный факт, который лежит по ту сторону человеческой воли; классовая борьба означает сознательную мобилизацию. Классовый антагонизм это судьба, классовая борьба — восстание против судьбы.
Классовое деление идёт по вертикали, оно идёт снизу вверх. Внизу несут бремя, давление целого покоится на этом. Чем дальше поднимаются вверх, тем больше становятся «необременёнными», тем свободнее двигаются, тем выше могут поднять голову и шире распрямить плечи. Взгляд снизу вверх носит сущностно другой характер, чем сверху вниз. Внизу нет ничего, на что бы позавидовал тот, кто стоит наверху. Кто наверху, у того нет причины завидовать тому, кто под ним; он наслаждается своей высотой, своей «возвышенностью», всякий раз, как его взгляд падает вниз. Высота напротив, тем, кто смотрит на неё снизу, кажется лучшей, более счастливой участью. Те, кто находятся внизу, этой участи лишены, и поэтому они страдают и завидуют.
Итак, понятно, что воля к классовой борьбе всегда появляется снизу. Кто вверху, находит состояние мирового порядка покоящимся на том, чтобы он не потерял своё возвышенное место, тот, кто находится в привилегированном положении, думает всегда, что это правильно. Он стоит в рамках классового противоречия на свету, поэтому и не появляется побуждения насильственным путём захватить места теневой стороны.
Классовая борьба имеет своей целью преимущество быть наверху, кто наверху, того тревожит опасность, быть опрокинутым вниз, в то время как разгорается классовая борьба. Все, кто наверху, имеют хорошие основания, обозначать классовую борьбу как преступление и гнусность.
Быть вверху хорошо, но чтобы чувствовать себя уверенно, необходимо, чтобы те, кто внизу, вели себя в своих глубинах с такой же умиротворенностью. Классовая борьба — это уже поднятие земли, земля, на которой обустраиваются, колеблется. Классовая борьба объявляется вне закона как мировое зло, и насчёт этого наверху царит единодушие. Если бы таким же образом все решили внизу, классовая борьба была бы изгнана из мира, и тем, кто наверху, не было бы нужды бояться быть сброшенными вниз. Но внизу все не будут согласны. Манит продвинуться наверх, те, которым нечего терять, кроме своих цепей, всё время делают попытки захватить всё. Поэтому шум классовой борьбы никогда не затихает.
1. Марксизм утверждает, что движущей силой истории является классовая борьба, история это «ничто иное, как история классовой борьбы». Он сам является исторически обширнейшим предприятием обострить классовое сознание низших слоёв в мировом масштабе и пропитать их фанатизмом воли к классовой борьбе; он объясняет историю так, как он хотел бы делать историю.
Уже семьдесят лет немецкий рабочий воспитывается в духе классового сознания, его натаскивают на классовую борьбу. Нет в целом свете рабочего, чья воля к классовой борьбе была бы более вымуштрованной. Несмотря на это немецкий рабочий до сегодня не отважился на революцию пролетарского класса. В 1918-м был чистый провал: коалиционная политика являлась не проявлением классовой борьбы, а лакейским прислуживанием буржуазному порядку, как не только пинки ногами доказывают, которыми сейчас отвечают на позорное самоотречение рабочего. Идея пролетарской классовой борьбы не развилась до сего дня в Германии в силу, творящую историю.
2. Классовой борьбой являлось восстание французской буржуазии против феодального общественного порядка в 1789 году. При наследниках Людовика XIV большой вес Франции в мире мало-помалу сокращался. Франция потеряла свою американскую мировую империю. В Европе её обошли Пруссия и Австрия. Государственная задолженность парализовала способность к внешнеполитическим ходам. Господствующий феодальный слой расточал блестящее историческое наследство, он стоял на пути того, чтобы Франция обратилась целиком в руины. Он стал плохим выразителем жизненных интересов нации.
Имелся ли более лучший выразитель этих жизненных интересов? Буржуазия стала претендовать эту роль. Эмигранты, которые предательски по отношению к собственной стране науськивали заграницу на Францию, подтвердили в последующем эту претензию.
Буржуазия изгнала знать, действуя из инстинкта классовой борьбы. Но знать заслужила, чтоб её изгнали, вследствие национально-политических причин. Переворот был намного большим, чем общественным событием.
Идея классовой борьбы сплавилась здесь с пламенным национальным пафосом. Французский буржуа спасал свою родину от отсталой Европы, обезглавив своего короля и его знать. Крушение общественного порядка принесло ему большую социальную выгоду. Но это крушение выполнило в целом национальную задачу.
Классовая борьба буржуазии была формой, в которой при данных обстоятельствах смогло успешно произойти отстаивание национальной независимости Франции. Классовая борьба была средством национально-освободительной борьбы. Национально-освободительная борьба, а не классовая придала происходящему его решающее значение. Классовый антагонизм обострился до степени классовой борьбы, чтобы стать движущей силой в политике и сделать то, что необходимо для нации.
Французская буржуазия стала правящим слоем, так как её классовая борьба подчинялась законности политического и национального бытия Франции. В классовых битвах французской революции не исчерпывается её содержание. Так как французская буржуазия вернула Франции её могущество, ей удалось также общественное лидерство: она вышла победителем из классовой борьбы, так как довела до победного конца национально-освободительную борьбу.
Как французский буржуа удержал Францию от падения в политическое небытие, так же русский рабочий спас Россию от судьбы быть расчленённой и колонизированной. Русский феодальный и буржуазный правящий слой вступили в сговор с врагами страны; они отреклись бы от национальной независимости, если бы им предоставили гарантии сохранения привилегированного классового положения.
Так существование высших классов стало просто угрозой для России; если Россия хотела бы продолжить существовать как независимая страна, с руками, развязанными во внешней политике, те классы должны были быть уничтожены. Они были агентами и союзниками западных держав; защита их классовых привилегий становилась предательством страны.
Таким образом, им выпала на долю судьба предателей страны. Вечная Россия была с партизанскими отрядами, она была с полками революционных рабочих, её призванным властителем за мгновение стал Ленин. Идея классовой борьбы не имела бы зажигательной силы, если она не была бы нагружена динамитом национально- освободительной миссии.
Идея классовой борьбы до сих пор существовала явственно в действительности; но она была инертной и была лишена порыва, и только в час опасности она получила развитие. Она превратилась в бурно растущий, поглощающий гниение и облагораживающий несокрушимую суть огненный столб в миг, когда она взяла на себя ту национальную задачу, для которой час величайшей русской опасности нашёл послушное и готовое к
жертвам орудие. И русская революция была также национальной революцией.
Воля к классовой борьбе русского рабочего имела свою политическую функцию: она была солдатской моралью, которая рабочего тотчас же направила в поход, когда его позвали вершить мировую историю.
3. Это было особенностью немецких классово сознательных рабочих, что они упорно избегали движения, пронизанного национальным пафосом, это касается социал-демократов точно так же, как и коммунистов. Они упорствуют в своем эгоизме классовой борьбы; более широкий национальный горизонт пугает их.
Начиная с 1918 года они испытали на себе, что классовое сознание, когда оно в сильной степени ограничено самим собой, полностью нетерпимо в политическом плане. В нём самом не заключено никакого политического веса; оно хранит себя от того, чтобы быть рычагом, чтобы выправить национальные дела, так как оно не в силах вмешаться в течение событий в качестве действенной силы.
Социал-демократия, как и коммунистическая партия — это нежизнеспособные структуры; им не достаёт влияния, чтобы охватить им политическое пространство Германии. Классовая борьба, окрашенная в социал- демократические тона, стала голой фразой; она не принесла вреда немецкой буржуазии, и пока она прилагала усилия, чтобы превратиться в политику, она стала элементом пособничества французской внешней политике. Классовая борьба же по-коммунистически, напротив, обратилась в бессмысленный шум. Она старалась стать отростком мировой революции, так как не смогла быть инструментом фанатичного пыла русского национализма, то она оставалась совершенно пустым, нетворческим делом.
Буржуазный характер версальского порядка требует от немецкого рабочего соединить свою волю к классовой борьбе с волей к свободе для немецкого народа. Социал-демократия отнекивается от этого требования в вялой немоте. Немецкий коммунизм чувствует себя раздражённым этим требованием, самое крайнее, на что он решался, это флиртовать с волей к свободе для Германии на тактическом уровне. Но это вновь проходит, теперь он заново обособляется в своём классовом эгоизме, таком же чистом, как и мёртвом.
То, что воля к классовой борьбе немецкого рабочего оказывается незатронутой национальным пафосом, это надёжнее, чем все прочее, гарантирует господствующее положение в обществе немецкой буржуазии. Немецкий правящий слой пребывает под одной крышей с иностранными врагами, он находится в сговоре с Версалем, как и русский правящий слой находился в сговоре с Францией, Англией, Японией и Америкой. Он вывозит свой капитал за границу, он передаёт немецкую экономику злонамеренным соседям путём международного трестирования. Его коллаборационистская политика является политикой постоянных уступок с нашей стороны. Он не имеет более морального права оставаться у власти.
Но нет никакого, кто ради Германии положил конец его проискам. Только через классовую борьбу это могло бы удастся, его собственная движущая сила была бы боевым настроем жажды немецкой свободы. Одна лишь идея классовой борьбы не наделяет немецкого рабочего никакими полномочиями, ёе дыхания, как он сам чувствует, не достаточно, чтобы выполнить такую историческую задачу.
Таким образом, остается эта национальная задача невыполненной.
Так может буржуазный порядок в Германии может делать всё более законченной свою систему перестраховки. (…)
В этом заключается безнадежность положения Германии: что в качестве элементарного события не произошло объединения классовой борьбы пролетариата с национальным пафосом.
Воля к классовой борьбе, которая сосредоточена на своей чистоте и неопределённости, не освобождает даже тот социальный слой, который её ведёт.
Воля к классовой борьбе как политический инструмент и вместилище национальной воли к жизни освобождает народы.
Опубликовано в ноябре 1932 года в журнале «Widerstand» («Сопротивление»).
Перевод А. Игнатьева
