Профессия историка научила меня архивировать разные вещи. Естественно, я храню газеты, в которых напечатаны мои статьи – в огромном чемодане, который я когда-то привёз из Парижа. Есть мнение, что не человек находит тексты, а тексты находят человека. Перебирая недавно свой архив газеты «Смена», в которой я работал в 90-е годы, я обнаружил номер, в котором напечатано моё интервью с Эдуардом Лимоновым. Разговаривали мы о «мужском» и «женском», сидя в московском музее Владимира Маяковского по окончании конференции левых радикалов «Вслед за Зюгановым – мы!», которая прошла перед президентскими выборами летом 1996 года (тогда мало кто сомневался в победе Геннадия Зюганова). На мой взгляд, сейчас, когда с чьей-то подачи (не понимаю пока точно – с чьей), гендерный вопрос стал едва ли не центральным вопросом левого движения, это интервью весьма актуально. В сети этот текст появляется впервые.
Дмитрий ЖВАНИЯ
— В интервью газете «Смена» ваша бывшая жена — Наталья Медведева — сказала, что вы во всём, в частности в личной жизни, стремитесь быть первым. Так ли это?
— Я был, есть и буду первым. Безусловно! Я домашний тиран, установитель порядков, встающий в восемь часов утра, садящийся за письменный стол, издевающийся… Над кем там? Над Натальей Медведевой! (смеётся. — Д. Ж.). Она вынуждена была тоже садиться за письменный стол, благодаря чему и написала четыре романа. Нашей совместной жизни я задавал определённый ритм. А как иначе? Солнечный жизнерадостный мужской порядок должен властвовать над лунной женской безалаберностью.
— Вы и в сексе стремитесь быть первым?
— Я даже засмущался, застеснялся (смеётся. — Д. Ж.). Нет, у меня никогда не было желания выполнять грязную работу дефлорации. У меня нет такого желания. И никогда не возникало.
— Но это же такой инициальный момент!
— У меня есть амбиции на подчинение эмоционального и духовного в женщине. Это нормально. Женщина не может быть ведущей. Разве что в неравном браке, когда женщина старше мужчины и сильнее его.
— А в вашей жизни была такая ситуация? Ведь ваша первая жена — Анна Рубинштейн — была на несколько лет старше вас.
— Нет! Хотя Анна была старше меня на семь лет, главным в семье был именно я. Такой тощий молодой человек, только что вышедший из литейного цеха завода «Серп и молот». До меня у неё были, конечно, всякие кобели. Я их всех разогнал! Упрямством. Пьянством. Бил её. Дрался. И установил порядок. Я об этом говорю сейчас смеясь, потому что говорить обо всем этом серьёзно было бы как-то глуповато.
— А если все-таки серьёзно: какими качествами должен обладать мужчина?
— Я вначале выяснял это инстинктивно, ощупью. Только потом пришло осознание. Безусловно, мужчина должен установить свой собственный порядок, создать свой мир. Я думаю, что даже на уровне любой семьи мужчина, если он действительно мужчина, а не алкоголик и не тряпка, то он создаёт вокруг себя мир с определёнными ролями — порядок. Он защищает свою семью, вед`ёт её, руководит ею, пока сил хватает.
— Сейчас в России появилась целая армия секс-символов, например, актёр Владимир Машков, ди-джей радио «Модерн» Дмитрий Нагиев. Они говорят приблизительно то же, что и Вы. Не следуете ли Вы и они какой-то моде?
— Я не знаю этих людей. Не видел, как они выглядят, что собой представляют и на каком поле они выступают. Я просто считаю, что живущий по правилам этого общества человек не может быть мужиком. Это общество мужчину лишает мужественности! Я не играю по правилам этого общества. Поэтому я так и живу: с одной стороны — большие успехи; полная личная неустроенность — с другой. У меня даже прописки в Москве нет. Я отказываюсь выполнять конвенциальные вещи, которые от меня это общество требует. Поэтому я сохраняю свою самостоятельность и являюсь независимым человеком.
— Однако мужчины, которые живут по законам нынешнего российского общества, должны быть самцами. Ведь общество-то живёт по законам джунглей. И мужчина поставлен в такую ситуацию, когда, если он не будет проявлять своё мужское начало, он просто превратится в вечного аутсайдера. Среди поп-звезд мода на самца тоже объясняется, наверное, этим.
— В любом обществе — в нашем ли, в западном ли — быть мужчиной невероятно трудно. С самого начала оно настроено на подавление импульсов мужественности. Мужчина — это прежде всего независимость. Я никого не могу назвать из наших поп-звёзд мужчиной. Ибо все они живут в контексте этого общества. Себя я могу назвать мужчиной. Речь идёт не о мужской силе. Речь идёт о независимости. Я тотально независим. Тотально! Это общество не смогло меня подчинить ни на миллиметр. Чем я очень и горжусь. В этих условиях я настолько свободен, насколько это возможно. О себе я могу сказать: я — одинокий солдат, который меняет самок. Каждый раз я создаю свой мир вокруг. Я приехал в Америку и создал свой мир вокруг себя. Я приехал во Францию и тоже создал свой мир. Как Господь Бог — с нуля. Когда приехал — я был никому неизвестен. Уехал же я, ненавидимый всеми (смеётся. — Д. Ж.). Это большое удовольствие. Меня они поносят всё время. Никому из русских писателей не удавалось так настроить против себя общественное мнение. На Западе я издал семнадцать книг. Все меня там знают и страшно не любят. Я для них — символ всего ужасного. И это хорошо! Прекрасно! Я приехал сюда и тоже в этом смысле преуспел. Я иду своей дорогой. Вот где мужественность-то и начинается!
— Из всего того, что вы сказали, можно сделать следующий вывод: мужчина, который живёт в, семье, старается защитить её от внешнего негативного воздействия, он — не мужчина. Но ведь именно мужчина должен защищать семью. Это его обязанность. Обязанность самца, если угодно…
— Когда я вернулся в Россию после стольких лет отсутствия, то я был поражён какой-то турецкостью этого общества. Ковры на стенах, абажуры, женщины, молчаливо подающие мужчинам закуску. В России очень много азиатчины. Очень турецкое общество! Meжду мужчиной и женщиной отношения здесь ненормальные.
— Но наверняка эта ваша «тотальная независимость» отпугивает женщин.
— Наоборот! Ведь женщин на самом деле притягивают вовсе не деньги (деньги притягивают только самых слабых самок) или домашность мужчины — притягивает аура полной независимости. Они понимают, что самое очаровательное, что может быть в мужчине, — это претензии на роль тирана в построении мира. Борца против декаданса. Это совершенно точно.
— Разве поведение главного героя вашей первой книги «Это я, Эдичка!» — не декаданс?
— Он на пороге декаданса. Это человек, который пребывает в ситуации решения: он ещё не там, но и не здесь. Но он уже противостоит этому миру с ненавистью. «Идите вы все на х…, е… в рот, с..и!» — именно такой фразой заканчивается книга. Сейчас бы я не смог этого написать (смеётся. — Д. Ж.). Тогда у меня было тотальное отвращение к обществу, точнее, к ОБЩЕСТВАМ. Я мог развиваться как угодно. Я мог спиться, стать никем, ничем, нулём.
— И когда же произошёл перелом?
— Никакого перелома не происходило. Ещё в Нью-Йорке, не успев поставить последнюю точку в романе «Это я, Эдичка!», я начал писать книгу «Дневник неудачника». Эта книга — восстание против этого мира. Там много чего есть: война, революция, восхищение революцией.
— Но в вашей личной жизни разве перелома не происходило? Когда вы поменяли распорядок? Решили себя организовать?
— Я просто понял, что без этого не победить. Всё было ради победы сделано. Не во имя подчинения чему-либо! Каким-то правилам. Я всё равно продолжал писать отрывные книги. Все мои книги — антиистеблишмент. От начала до конца. Все они такие! Но чтобы победить, нужно стать работоспособным; стать человеком, который отчасти перестроил себя. Нужно сидеть на позиции, открывать глаза в шесть утра, прочищать ружьё, смазывать его — словом, работать надо, работать.
— А изменился ли круг ваших женщин после того, как вы это поняли?
— Ну, внешне-то они все разные. По крайней мере, те, с которыми я долгое время прожил. В человеческом же измерении их объединяет одно — все они маргинальны. Ненормальные. Наташа была певицей в ночном клубе…
— В интервью нашей газете она говорила, что Вы, вместо того, чтобы уделять ей время, ласкать её, вставали утром и до вечера просиживали за пишущей машинкой, что единственным Вашим увлечением была гантельная гимнастика и что в последнее время Вы часто срывались с места и уезжали то в Сербию, то в Приднестровье…
— В этих словах нет никакой правды. У неё были свои проблемы. Она запойно пила (об этом она сама сейчас говорит в журналах). Положа руку на сердце, она должна была бы рассказать и об этой стороне нашей жизни. У неё бывали ужасные, чудовищные, отвратительные запои. И я играл роль няньки, медбрата, доктора, товарища. Конечно, это не способствовало укреплению наших отношений. Но я ей был предан. Я её любил. Никаких упреков на этот счёт она мне предъявить не может.
Конечно, со временем мои интересы немного изменились. До 1990 года земной шар был более-менее спокоен, но потом он стал волноваться, и вместе с ним заволновался и я, следуя своим собственным инстинктам. И во фронтовые зоны я просто вынужден был ездить. Я поехал бы туда даже ценой потери женщины и женщин. И то, ради Натальи, я не оставался там постоянно. В Сербской Краине я пробыл только весну, но потом вернулся.
— Разве желание Натальи — не отпускать от себя далеко любимого человека — не вполне естественно для женщины?
— Для меня женщина всегда была боевым товарищем. С этим расчётом я женщин и выбирал. Моя жизнь в этом смысле — серия успехов. Я всё равно не мог бы жить с женщиной, которой свыше 35 лет.
— Боевым товарищем женщина может быть только в нежном возрасте?
— Просто моя судьба так складывалась. Женщины у меня были искренние, и они переживали все свои эмоциональные и женские проблемы искренне. Но, как правило, после 35 лет они становились невыносимыми. Ну а если ты невыносима — до свидания! Мы расставались. Теперь вот я живу опять с девушкой, которой 22 года.
— И что? Возрастного разрыва не чувствуете? Или в вас говорит какое-то отцовское чувство? Ведь разница-то между вами — 32 года!
— Ну нет! Почему? Всё нормально. Ведь я же не обывательский урод! Который приходит с работы и сидит перед телевизором. Разницы не чувствуется.
— Так скажите всё-таки: каковой должна быть «боевая подруга»?
— Личные отношения всегда очень жестоки. Это всегда подчинение кого-то кому-то. Но я не выношу рабства. Я никогда не жил с женщиной, которая бы подчинилась мне сразу и добровольно. Подчинить женщину себе всегда стоило мне огромного труда. В определённом смысле я устанавливал творческую гармонию. Жизнь с боевой подругой — это постоянная борьба.
— Гармония или борьба?
— Гармония — это и есть борьба. Я никогда не жил нормальной жизнью. Я всегда не имел пристанища, кочевал из квартиры в квартиру…
— Вы считаете, что нормальный мужчина должен жить ненормальной жизнью?
— Да. Нестабильность — это хорошо, это мотор, это естественное состояние человека, в жизни нет ничего постоянного.
— А рожать детей и т. д.? Это чья юдоль?
— Рожать — дело людей из толпы. Пускай они и рожают. Я не хочу никого рожать.
«Смена», №123 (21412) от 01.06.1996
P. S. От последней жены, актрисы Екатерины Волковой, у Эдуарда Лимонова двое детей: сын Богдан (2006) и дочь Александра (2008).
