Продолжение. Начало — Дым Республики Советов.
Дмитрий ЖВАНИЯ, кандидат исторических наук
По многотиражке фабрики имени Моисея Соломоновича Урицкого «Красная табачница» можно составить неплохое представление о реальной жизни ленинградского рабочего класса в 30-е годы, когда разворачивалась индустриализация.
***
В 30-е годы некоторые рабочие табачной фабрики имени Соломона Урицкого любили весьма рискованные забавы. Так, 22 февраля 1932 года рабкор «Красной табачницы» стал невольным свидетелем того, как слесарь 6-го гильзового отделения Н. Круглов «затеял переброску с учеником обрезками железа и другими предметами». В результате «из-за такой неуместной игры слесарь Петров чуть было не остался без глаза, так как брошенный обрезок железа задел ему щеку немного ниже глаза». Рабкор предлагал «нагрузить Круглова работой, чтобы было некогда перебрасываться железными игрушками во вред другим работающим».
Большевистская бдительность
В 30-е годы рабочие и работницы фабрики имени Моисея Урицкого, как и все сознательные пролетарии Советского Союза бдительно, по-большевистски стояли на страже завоеваний Октября и социалистического строительства. Так, в октябре 1934 года партийцы-табачники разоблачили некоего Караханяна — ворошиловского стрелка, значкиста ГТО и общественника. Он выдавал себя за сына крестьянина. А на самом деле оказался сыном попа «из города Эривани», участвовавшего в белогвардейском восстании! Мало того, «Караханян хотел пролезть в комсомол»! А ведь яблоко от яблони далеко не падает! Сознательные табачники во время поняли: Караханян — «классово чуждый элемент и приехал сюда, в Ленинград, для того, чтобы скрыть своё происхождение». Если бы бдительные рабочие не выявили его непролетарское происхождение, он бы и дальше «творил своё грязное дело на пользу врагов партии и Советской власти». Непонятно только, какими такими грязными делами зарекомендовал себя несчастный Караханян — ворошиловский стрелок, значкист ГТО и общественник?
Руководители фабричного партийного комитета негодовали: «У нас были и есть “коммунисты”, которые до сих пор ещё в стороне от ударничества и ячейки к ним порой проявляют гнилое либеральное отношение. А нужно таких “коммунистов” освободить от звания коммунистов». Местные партийные лидеры призывали общественность «дать бой троцкистской контрабанде и гнилому либерализму».
Сознательные табачники вместе со всей страной и всем прогрессивным человечеством оплакивали вождя питерского пролетариата, несгибаемого большевика Сергея Мироновича Кирова, погибшего от предательской троцкистско-зиновьевской пули. Чтобы быть достойными его памяти рабочие табачной фабрики имени Урицкого брали на себя повышенные обязательства. «В кировские дни я была выделена парткомитетом в почётный караул у гроба Сергея Мироновича Кирова, — сообщала одна труженица. — Стоя у катафалка, глядя на его спокойное лицо, я мысленно дала себе слово работать так, как учил при жизни товарищ Киров. Я сдержала своё слово. В течение года я работала с ежемесячным перевыполнением плана и без брака. Сейчас перешла с 4 машин на 6».
Интенсификация в погоне за рублём
Поскольку «социалистическая реконструкция народного хозяйства, бурный рост промышленности и применение современной техники» требовали «высокого производственного, технического и общественно-политического вооружения рабочих масс», при 1-й государственной табачной фабрике создали учебный комбинат «по рабочему образованию и подготовке кадров».
В 1931-м на фабрике была введена прогрессивно-премиальная оплата труда. Другими словами — сдельщина. Положительные результаты от нововведения не заставили себя долго ждать. Так, за октябрь 1931 года производительность труда на заводе увеличилась в среднем на 15 процентов. Выросла и зарплата рабочих. Так, заработок машинистов крошильных машин возрос на 18 процентов. В 30-е годы на предприятии возникло стахановское движение. Ударники трудились в поте лица. Их поощряли премиями, грамотами, наградами и путёвками на курорты.
Кстати сказать, опальный и демонизированный Лев Троцкий напоминал старый марксистский тезис: сдельщина — капиталистическая форма эксплуатации, которая «выматывает жилы без видимого принуждения». «В погоне за рублём, который теперь получил вполне реальное значение, рабочие начинают больше заботиться о своих машинах и более тщательно использовать рабочее время, — отмечал он. — Стахановское движение в огромной степени сводится к интенсификации труда и даже удлинению рабочего дня: в так называемое “нерабочее” время стахановцы приводят в порядок станки и инструменты, подбирают сырой материал, бригадиры инструктируют свои бригады. От семичасового рабочего дня остается при этом только имя».
Однако в 30-е годы на фабрике было немало сделано для того, чтобы молодые табачники в свободное время могли активно заниматься спортом. В сезон 1933 года на предприятии организовалось пять футбольных команд. Правда, 56 игроков располагали всего 15 парой бутс. 6 июня 1933 года в городском параде физкультурников от табачной фабрики имени Урицкого участвовало 172 человека: 70 парней и 102 девушки. В том же сезоне на фабрике прошла Спартакиада со 124 спортсменами, а также «месячник активного отдыха на базе», где все желающие могли сдать нормы ГТО.
Непролетарская дисциплина
Однако в целом фабрика имени Урицкого не могла похвастаться высокой производительностью. «31-й год наша фабрика закончила не блестяще. За нами долг перед страной, который мы должны возвратить во что бы то ни стало», — обращался к рабочим тогдашний директор фабрики Михаил Константинов (который, кстати, начал трудиться на «Лаферме» в 1908-м простым работягой). По его мнению, план не выполнялся «из-за отсутствия тока, сырья и тары», а также из-за нарушений трудовой дисциплины и прогулов.
Так, работница 1-го Укладного отделения Корчагина «имела частые прогулы, а с 23 декабря и вовсе перестала являться на работу». «Однако, не приходя работать, Корчагина посещает фабрику — то пройдет в столовую, то к знакомым, имея в руках пропуск», — жаловались дисциплинированные табачницы.
Женский коллектив 7-го Гильзового отделения сильно раздражала работница Пушкина: «Никого не признаёт, делает, как ей нравится, надо всеми командует и суется не своё дело». На все рекомендации сотрудниц обратиться к заведующей Пушкина отвечала: «Я сама себе заведующая!» Ни одна честная работница не могла подступиться к нерадивой Пушкиной, «так как ей скажешь слово, а она тридцать, да все матом кроёт!» Кроме того, товарищ Пушкина заканчивала работать (и перед обедом, и в конце смены) за полчаса до положенного срока для того, чтобы «хватило времени намазать губы и напудрить нос». И это ещё не все! «29 декабря Пушкина справляла свой день рождения, а 30 прогуляла. А бригадир вместо того, чтобы дать ей нагоняй, смеется над её выходками!».
Что верно — то верно: на бывшем «Лаферме» далеко не все бригадиры оправдывали возложенное на них доверие. Так, рабкоры Клюев и Катсон сообщали (сохранен стиль оригинала): «В 3-м агрегате есть бригада товарища Мартынова, состоящая из 15 человек. Эта бригада совершенно расхлябалась, а товарищ Мартынов никаких мер не принимает, никаких бесед не проводит. О выполнении промфинплана и результатах его товарищ Мартынов не объясняет своей бригаде. Разъяснений о реализации шести условий товарища Сталина товарищ Мартынов также не ведёт и его бригада в этом отношении ходит в потёмках». Немудрено, что бригада Мартынова за 1931 год прогуляла 16 процентов рабочего времени.
Совестливые табачницы Щипального цеха внесли в коллективный договор новый пункт: «Простой по вине работницы и производимый ею брак не оплачивать, ибо это позорно для звания ударника». В 1932-м на предприятии сменили руководство. Директором назначили сына работницы «Лаферма» Николай Матикайнен. В годы гражданской войны он воевал на Южном фронте, где «получил две контузии в голову, был награждён маузером и кожаным костюмом». Затем Матикайнен совершал подвиги на трудовом фронте.
Однако в начале второй пятилетки, и в 1933-м, и в 1934-м, убытки производства на предприятии составляли по 2 миллиона рублей. Затем производительность возросла, но не намного. За май 1937 года фабрика недовыполнила план на 12 процентов; иначе говоря, недовыработала 280 миллионов курительных единиц: 178 миллионов папирос и 102 миллиона сигарет и сигар. Хуже всего фабрика справлялась с производством «буржуйского курева» — сигар: план 1936 года по сигарам был выполнен всего на 59, 5 процентов, а план 1937 года — вообще на 37,5 процентов. Объяснялось это тем, что «на фабрике нет квалифицированных сигарочниц».
В 30-е годы, как и прежде, на фабрике имени Урицкого процветала бесхозяйственность. Многие табачники выказывали нерадивое отношение к своим обязанностям. Некоторые из них по восемь дней подряд не чистили свои машины и станки. «Мы все видим вокруг себя грязь, — негодовал ИТР Никольс. — По отделениям рассыпаны в невероятном количестве обрывки гильзовой и мундштучной бумаги, гильзы, табак. Желая проникнуть в резальное отделение, вы встречаете препятствие в виде мешков с табачной пылью. Выходы на лестницы и часть лестниц завалены макулатурой, которая днями не убирается». Рабочий Катсон был возмущён тем, что в материальной кладовой бабины разбросаны по сторонам и пачкаются в масле», а «этикеты разбросаны по полу и топчутся ногами». «А между тем говорят, что этикетов не хватает», — напоминал Катсон.
А рабочая Кружалина жаловалась на то, что в заводской столовой «обеды дорогие, но качество очень скверное».
Продолжение следует.
