Дмитрий ЖВАНИЯ
«Отпуск в Боснии? Никогда не расценивал её в качестве отпускного места», — написал мне мой знакомый, когда я ему сообщил о желании совершить очередное путешествие по Боснии и Герцеговине. Босния — всё ещё порождает мрачные ассоциации с кровавой бойней 20-летней давности.
«Для вселенной 20 лет — мало» — поётся в советской песне, написанной к 20-летию со дня Победы. Мало не только для вселенной, но и для людей. В Боснии, Сербии и Хорватии живы и ещё достаточно молоды те, кто участвовал в той жесточайшей войне, которая заливала кровью Балканы в 90-е.
Меньше чем за год я дважды побывал в Боснии: в июле 2014-го и в мае 2015-го. И собрал кое-какие впечатления.
На выезде из Тузлы я видел зачёркнутые с помощью баллончика кириллические надписи на табличках с обозначением населённых пунктов. Потом перевал — и вновь «Добро дошли Република Српска» («Добро пожаловать в Республику Сербскую»). Но до этого — красные таблички с предостережением «Мины». Я пока для себя не ответил на вопрос: дошло ли добро до Боснии. Но я вновь хочу вернуться туда.
В окрестностях боснийской столицы, Сараево, я оказался под ночь. Из Белграда автобус ходит до Восточного Сараево (Источно Сараево), находящегося под контролем Сербской республики — автономного образования внутри Боснии и Герцеговины, а фактически — государства в государстве, или полугосударстве, так как говорить о Боснии и Герцеговине как полноценной державе не приходится. После долгих часов пути перед тобой открывается чудесный вид на Сараево, потом резкий поворот назад… и автобус останавливается в Источно Сараево.
Шёл сильный дождь. Найти дом, в котором я снял жильё в Сараево, без посторонней помощи было нереально. Таксист, серб Милош, за десять «эуро» взялся меня довести до места. Граница между Восточным Сараево и собственно Сараево проходит через пешеходный переход, и если не знать о её существовании, она совсем незаметна. Её просто нет. Но она всё ещё есть в сознании людей.
Милош созвонился с хозяином апартаментов. Тот попросил ждать его у студенческого городка. Милош, худой низкорослый, помятый жизнью мужчина лет шестидесяти, смотрел на молодёжь, которая входила в студенческий город и выходила из него. Некоторые девушки были в мусульманских головных уборах — хиджабах. Дождь уже почти прекратился. Вдруг Милош резко повернулся ко мне и стал говорить. Я понял только: «Война… мина… йедан сын без ног…» И Милош чиркнул ладонью мне по ноге выше колена. «Друга убийен». Один его сын во время войны подорвался на мине и остался без ног, а второй погиб. И тут подъехал хозяин апартаментов, пожилой, статный, интеллигентный мужчина с бородой, и забрал меня. Это был мусульманин. Как и 90 процентов нынешнего населения Сараево.
В центре каждого боснийского города вы найдёте кладбище жертв Боснийской войны 1992-1995 годов и мемориал, посвящённый им. Но мирная жизнь берёт своё. Вновь налаживается коммуникация между общинами. Я обратил внимание на то, что из Добоя, города в Республике Сербской, ходят автобусы до Сребреницы — города, который стал символом геноцида.
Напомню, что, согласно общепринятой в международном сообществе версии, 11 июля 1995 года сербы убили 7000—8000 безоружных боснийских мусульман в возрасте от 13 до 77 лет. Но не будем забывать и о том, что в сентябре 1992 люди Насера Орича, мусульманского командира объединённой группировки региона Сребреница, захватили и вырезали сербское село Подраванье. 7 января 1993 года отряды мусульман из Сребреницы устроили резню сербов в селах Кравица, Шильковичи, Йежештица и Баньевичи.
Из Тузлы на автобусе можно добраться до Белграда и обратно тоже. Правда, в том автобусе, на котором я добирался из Тузлы в Белград, ехали два боснийских полицейских. Они сели в Тузле на передние сидения и о чём-то дружелюбно беседовали с водителем-сербом до самой Биелены, города в Республике Сербской, где они и вышли. Ехали они по своим делам? Или сопровождали сербский автобус, пока он ехал по территории мусульманских общин? Я не стал выяснять. Думаю, что первое предположение верней — ехали по своим делам.
Граница между хорватско-мусульманскими анклавами и Республикой Сербской видна только на специальной карте. Блок-постов и застав, а тем более — засад, нет. Но прежде чем вы увидите указатель «Добро дошли Република Српска», в поле вашего зрения попадут красные таблички с надписью «Мины», расставленные по обочине шоссе. Я их заметил, как выезжая из Сараево, так и въезжая на территорию Республики Сербской со стороны Тузлы.
Что заставило жителей одной страны — Югославии и даже одной её республики — Социалистической республики Боснии и Герцеговины три года с упоением, с каким-то садистским сладострастием убивать друг друга на протяжении трёх лет? Думаю, сами жители Боснии не ответят на этот вопрос.
Сербский писатель, уроженец Сараево Момо Капор считает, что в каждом сараевце жил «потаённый зверь». «Этому городу суждено время от времени сбрасывать свою привлекательную шкуру и демонстрировать всему миру кровавое переплетение мускулов, сухожилий и кровеносных сосудов, вплоть до самого скелета и прогнившего костного мозга, чтобы вытащить заглушки и выпустить на волю потоки смрада и тьмы. И тогда Чаршию охватывают древние приступы всеобщего безумия. Из вчера ещё симпатичных каменных фонтанчиков хлещут кровавые струи, а из турецких бань и крытых рынков, из постоялых дворов и сквериков тянется запах смерти, сопровождаемый глухим завыванием имамов и воплями женщин, ударяющих в бубны, барабаны и кастрюли, в то время как крутые поселковые жители крушат город, счищая с его лика европейскую облицовку», — пишет в книге «Последний рейс из Сараево».
В «Хронике потерянного города», другой книге из сараевской трилогии, Капор даёт более конкретное, историческое, объяснение взаимной ненависти: «Существуя вроде бы вместе и на первый взгляд дружно, каждый в отдельности чувствовал себя отрезанным от прочих. Мусульмане так и не сумели расстаться с зеленой мечтой об Оттоманской империи, да и сербы не забывали, кто именно уничтожил прежнее царство, берега которого омывали оба медитерранских моря. Хорваты продолжали жалеть о том, что проникновение католицизма в глубину Европы остановил Предимарет — непреодолимая граница, перед которой замерли серые многоэтажные дома и гостиницы, а за ней расцвели домишки и крытые рынки под черепицей и мечети».
20 лет назад этот «потаённый зверь» напился крови, сейчас он спит. Недавно Сараево посетил Папа Римский Франциск. «Папа Римский Франциск приехал в Сараево, чтобы смягчить противоречия между сербским, хорватским и мусульманским сообществами», — сообщило Agence France-Presse.
Почти за три года до этого, в сентябре 2012 года, в Сараево прошёл пацифистский экуменический форум «Жить вместе — и есть наше будущее. Диалог религий и культур». Его организовали католическая община святого Эгидия (одним из её основателей является Андреа Риккарди, который одно время входил в переходное правительство Италии в качестве министра по международному сотрудничеству и интеграции), Исламское сообщество Боснии и Герцеговины, Сербская Православная Церковь, католическая архиепископия Сараево и Еврейская община Боснии. Это мероприятие посетил Патриарх Сербский Ириней. Он присутствовал и на мессе в католическом сараевском кафедральном соборе.
В ходе своего визита в Сараево Патриарх Ириней укрепился в мысли, что «христианство в Сараево находится под угрозой». Это подтвердили мусульманские и христианские священнослужители во время переговоров. «Самым трагическим является то, что многие, кто хотел бы, не имеют возможности вернуться… сербское население сегодня не живёт в городе», — сказал Патриарх Ириней в интервью телевидению Республики Сербской.
Главное проблема в процессе примирения, а точнее — усмирения того самого потаённого зверя, о котором пишет Момо Капор, — мало кто хочет признать свои преступления. Все ждут покаяния от другой стороны. «Концепция примирения включает в себя понятие прощения. Но… чтобы простить чьи-то грехи, надо, чтобы они были признаны», — сказал муфтий Боснии Мустафа Церич.
В городах Боснии, например, в Травнике, на стенах домов я видел надписи: «Сребреница — никогда больше!». Всё правильно. Но не должна повториться не только резня в Сребренице. Резни Сиековаце, Кравице, Шильковичах и других сербских сёлах, учинённые бошняками, не должны повториться тоже. Их надо признать на международном уровне как факты геноцида и осудить. Все стороны Боснийской войны совершили страшные преступления. Потаённый зверь требовал от участников войны новых и новых жертв. Но Международный трибунал играет лишь в одни ворота — сербские.
А вообще Босния — прекрасная страна, очень живописная. Одно только путешествие вдоль изумрудной Неретвы из Сараево в Мостар чего стоит! Оно незабываемо просто. Мостар — музей под открытым небом. Причём опять-таки — не только музей средневековья, но и новейшей истории. Когда на стенах домов видишь следы от обстрела «градами», понимаешь: ещё совсем недавно здесь пахло не музеем и не лавандой, а порохом, кровью и гниющей человеческой плотью.
Осаждая Мостар, обороняемый формированиями бошняков-мусульман, хорваты разрушили знаменитый Старый мост — символ города, построенный архитектором Мимаром Хайреддином в середине XVI века, когда Османской империей, куда входила Босния и Герцеговина, правил султан Сулейман Великолепный. Османский путешественник Эвлия Челеби в XVII веке замечал, что «перешёл шестнадцать империй и не видел такой высокий мост».
Старый мост выдержал много войн. Две мировые войны его пощадили, а гражданская война нет: в ноябре 1993 года его взорвали хорватские боевики. Вместе с мостом рухнули и знаменитые крепостные башни: Тара на левом и Халебия на правом берегах. По инициативе ЮНЕСКО мост восстановили в 2004-м. Башни тоже. А я бы не стал восстанавливать. Пусть бы их руины служили памятниками иррациональной человеческой ненависти.
Сейчас в Мостаре полно туристов, в основном из Германии. Узкие, мощённые камнем улочки, старинные, построенные османами мечети. Например, шедевр турецкой архитектуры мечеть Хаджи-Курт (или Табачица) с двадцатиметровым минаретом, с которого открывается великолепный вид на город, прежде всего — на Старый мост, и на горы, на одной из них хорваты установили огромный католический крест. И крест возвышается над мусульманским Мостаром. Есть в Мостаре и православный храм. Он тоже находится на горе. Сейчас его восстанавливают силами местной православной общины, совсем небольшой, а ещё недавно от него оставались лишь только четыре стены. Рядом надпись: «Восстановим храм — возродим город».
Что касается Сараево, то это очень уютный, расположенный в долине город. Этим он отдалённо напоминает Тбилиси. «Сараево! Амфитеатрально окружённый с трех сторон горами, а с юга — просторным Сараевским полем, расположившийся будто в зелёной подкове, этот город навевает тоску на своих чувствительных граждан, которым кажется, будто живут они на дне огромного котла, под покрышкой густого тумана, давящего на души», — описывает свой родной город Момо Капор.
«Дымится город как кусочек ладана, И в этом дыме наша совесть вьётся», — восклицал Радован Караджич, поэт, который стал первым президентом Сербской республики и который мечтал очистить Боснию от «турков» — боснийцев-мусульман, за что сейчас томится в гаагской тюрьме.
«Наш дом был на главной улице, на полпути между Кафедральным собором и Башчаршией, связывая некоторым образом, в миниатюре, Европу и прихожую Востока, две цивилизации и два мира. Это мрачная улица без единого деревца, похожая на серый коридор, по которому направляются прямо, не сворачивая, во что-то вроде наскоро сколоченной восточной сказки — переплетение переулков и тупиков, рынков и неожиданных площадей с фонтанами и множеством лавок и будок ремесленников, плавно переходящих в длинные и величественные склады самых разных товаров. Каждая улица зовётся по ремеслу, которое на ней практикуется: Ковачи, Казанджилук (обработка меди), Кундурджилук (башмачники), Чизмеджилук (сапожники), Куюнджилук (ювелиры), Чурчилук (скорняки), Сарачи (кожевенники), Халачи (шерстопрядильщики), Абаджилук (суконщики). А меж них рассыпались портновские мастерские, будки часовщиков, прилавки травников, ящики угольщиков, тележки кондитеров и продавцов бузы. И над всем этим возносятся столетние тополя и, словно стрелы, вонзаются в небо белые минареты, на которые пять раз в сутки, днем и ночью, поднимаются муэдзины, чтобы пролить на Чаршию исламские причитания: “Аллах велик; нет Бога, кроме Аллаха, и Мухаммад пророк его. Идите на молитву, идите в храм спасения”. На самом краю улицы возвышаются синие стены гор и пригороды на крутых склонах, дома которых хранят в окнах последние отблески солнца, в то время как внизу, в городе, уже загораются уличные фонари. В начале нашей улицы стоит православная церковь, а если свернуть вправо, на узкую улочку, можно попасть в сефардскую синагогу и бывший еврейский квартал, в котором эти работящие, в основном бедные люди жили с шестнадцатого века, когда королева Изабелла выгнала их из Испании», — вспоминал Момо Капор о своём родном городе, который он потерял под конец своей жизни.
Если бы он вновь оказался в Сараево, то обнаружил бы, что со времён его детства мало что изменилось: вдобавок ко всем мастерским, которые сейчас работают на туристические запросы, появились офисы банков, в частности, офис Сбербанка. А ещё стены домов испещрены следами от обстрелов. Здание за кафедральным католическим собором Святого Сердца Иисуса всё ещё не восстановлено после того, как было разрушено во время осады Сараево.
Достопримечательности Сараево хорошо известны. Они перечислены в любом туристическом гиде: остатки караван-сарая Ташлихан, площадь Башчаршия с фонтаном «Себели Брунен», мечеть Хаваджи-Дарака, часовая башня, мавзолей Гази Хусрев-бея и другие. Приятно прогуляться по набережной Миляцки и постоять немного на том месте, откуда Гаврила Принцип, чьи штаны выставлены в сараевском музее, стрелял эрцгерцога Франца Фердинанда. А дальше будет мост, который местные называют мостом Ромео и Джульетты. Почему? Это очень трогательная и трагическая история.
Рассказывает Момо Капор в «Хронике потерянного города»:
«Вражда Монтекки и Капулетти была детской игрой по сравнению с кровавой враждой обоих берегов Миляцки, где с одной стороны зарылись в окопы сербы, а с другой аж четыре армии: Санджакская, Хорватское вече обороны, воинские формирования спецслужб и, наконец, армия сараевских мусульман.
Девушка звалась Адмира Исмич, мусульманка, молодой человек Бошко Бркич был серб. Оба родились в 1968 году, им было по двадцать пять. Как только началась война, они, как и многие другие, мечтали убежать из города.
<…>
Парню всё труднее и труднее было оберегать свою любовь в городе, охваченном ненавистью, и беспечно прогуливаться по улицам, где на каждом углу, прислонившись к стенам, торчали молодые, коротко стриженные бездельники в камуфляже и с серьгами в ушах, расчётливо поигрывая оружием и дерзко поглядывая на прохожих, особенно если среди них попадались красавицы вроде Адмиры.
<…>
В первый же год войны, когда Сараево захватили вооружённые орды уголовников в камуфляже… быть молодым сербом и прогуливаться по городу с мусульманской красавицей автоматически означало подписать самому себе смертный приговор.
<…>
… существовало множество частных тюрем, публичных домов, битком набитых похищенными сараевскими красавицами. Городом единолично правил Исмет Байрамович по кличке Череп, довоенный уголовник. В подвалах его штаба на Бистрике и в окрестных ямах обнаружили сотни изуродованных трупов. Сараевские власти использовали старую османскую стратегию: в первые годы войны полностью развязали руки городским уголовникам, выпущенным с этой целью из тюрем и депортированным из Европы, чтобы уничтожить как можно больше сербов, после чего их также уничтожили, свалив всю вину за учинённые преступления на них. Так перед всем миром власти остались совершенно чистыми.
Точно как в сараевских легендах о страшных пашах и бегах, которые иногда совершали добрые дела, чтобы распространить о себе хорошие вести, так и Череп, похоже, согласился помочь девушке уехать из города со своим сербским парнем, взяв с неё за услугу, говорят, восемнадцать тысяч дойчмарок. На самом ли деле он хотел помочь им или просто отказался что-либо предпринимать — навсегда останется тайной; однако наверняка подсказал им, когда следует рвануть по мосту Врбаня — в этот момент подкупленные снайперы должны были отвернуться.
Вынырнув из тьмы, сараевские любовники побежали на сербскую сторону. Но Сараево не любит сказки с хорошим концом, а ещё больше не терпит, когда кто-то счастливо вырывается из его паутины. Несмотря на уговор (если таковой вообще существовал), выстрелы с мусульманской стороны настигли молодых любовников, и они рухнули друг на друга ровно на ничьей земле».
Чем не сюжет для фильма? Но Голливуд предпочитает снимать антисербские пропагандистские поделки. Вспомним, например, фильм Анжелины Джоли «В краю крови и мёда» (2011). Сербы, по западной версии, это убийцы, насильники, грубые фанатичные варвары. Есть лишь один западный фильм, где показано, что убийцами были все — «Спаситель» (1998). Правда, снял его серб Предраг Антониевич. Сейчас мост Врбаня — в числе достопримечательностей Сараево, как и Музей тоннеля жизни — подземной дороги, по которой осуществлялась связь Сараево с большой «мусульманской» землёй. Если очистить историю тоннеля от романтического флёра, то выясняется, что это был ещё и путь для контрабанды сигаретами и продуктами, на которой обогащались все стороны, включая миротворцев.
Чтобы почувствовать трагедию Сараево, нужно выйти за пределы старого города. Сейчас в новых районах вырастают красивые небоскрёбы. Стоят и высотные дома, построенные во времена социализма. И это — памятники минувшей войны. Пробоины от снарядов заложены большими красными кирпичами, а следы от «градов» никто и не думает замазывать. «Руины Сараево в эту войну отличались от предыдущих, потому что они возникли не от авиационных бомб, а от артиллерийских обстрелов. Кроме того, нынешние здания построены из армированного бетона — под разрывами снарядов конструкции только кривятся и сгибаются, так что после всего, когда вылетали стекла, выгорало дерево и расплавлялся пластик, оставались торчать призрачные скелеты, насквозь продуваемые ветрами», — объясняет Капор.
Есть в Сараево и ещё один трогательный памятник — в мае 2009 года городском Большом парке (на выходе из старого города) открыли Памятник погибшим детям. Во время Боснийской войны погибло около полутора тысяч детей! Многие из них — от пуль снайперов. Медный постамент установлен в центре фонтана и сделан из многочисленных расплавленных гильз. Две стеклянные фигуры монумента выполнены из стекла, они символизируют мать и ребёнка. Вокруг фонтана расположено металлическое кольцо, на котором видны отпечатки ног братьев и сестёр погибших. На создание памятника ушло порядка шести тонн переплавленных пулевых гильз и минометных снарядов, собранных после обстрела города сербскими войсками.
О 44-месячной блокаде Сараево войсками Сербской республики знает весь мир. Но мало кто вспоминает о хорватско-мусульманской блокаде населённого преимущественно сербами города Баня-Лука (сейчас это столица Республики Сербской), которая привела к гибели 12 новорождённых детей: в отделении интенсивной терапии в роддоме Баня-Луки дети умирали от нехватки кислорода. Администрация города и медики через СМИ и дипломатические каналы сообщали о ситуации. ЮНИСЕФ был в курсе дела. Однако самолёт с кислородом не получил разрешения на перелёт из Белграда от миротворческих сил, контролировавших воздушное пространство над Сербской Краиной и Боснией и Герцеговиной. В Баня-Луке тоже есть памятник погибшим детям. Его открыли 23 декабря 2008 года. Автор — Майя Милич-Алексич.
Баня-Лука — очень милый город. Судя по культовым сооружениям — мультикультурный. Но на самом деле сейчас он населён преимущественно сербами, причём большинство нынешнего сербского населения города — беженцы из мусульманских районов. Туристов привлекает, конечно же, местная средневековая крепость, построенная на берегу реки Врбас. Сейчас крепость восстанавливают по программе Европейского союза. В Баня-Луке мало что осталось от старины. Слишком многое этот маленький город пережил. Как и его жители.
Не уверен, что в Баня-Луке отмечают наш День космонавтики. 12 апреля 1941 года жители этого городка получили подарки с неба в виде немецких бомб. Одна из них попала в православный Храм Христа Спасителя, строительство которого шло с 1925 по 1929 год. Взрыв сильно повредил храм. В одной из его стен образовалась пробоина. Но он устоял. Полностью его разрушили усташи — хорватские нацисты и католические фанатики. После Второй мировой войны на месте храма установили памятник павшим партизанам. В 90-е годы собор восстановили, а партизанский мемориал перенесли — теперь он наискосок от собора. Храм Христа Спасителя в Баня-Луке очень красивый. Построен он из красного и желтого травертина из Месопотамии, а купола покрыты сибирским золотом.
Но гитлеровская бомбардировка Бани-Луки была сравнительно гуманной по сравнению с той, что устроила англо-американская авиация в апреле же 1944 года. 60 процентов зданий города превратилось тогда в руины. Союзники по антигитлеровской коалиции любили сносить города с лица земли. Вспомним ещё Гамбург, Дрезден… А потом было разрушительное землетрясение 1969 года…
И тем не менее Баня-Лука заслуживает того, чтобы её посетить. Я стал свидетелем праздника местных выпускников. Балканский стиль присутствовал, но не в таком пышном виде, как во время свадеб в Смедерево. А ещё Баня-Лука хороша своими живописнейшими окрестностями. Выезжая из города, попадаешь в мусульманские деревни. Едешь по ущелью, вдоль Врбаса, который просто создан для любителей экстремального сплава по горным рекам. Подъём, перевал, спуск — и ты в Яйце. Яйце — это древняя столица Боснии, когда она была ещё христианским княжеством.
Но прежде чем рассказать о Яйце, хочу обратить внимание на то, что, покупая билет на автобус из Белграда до Бани-Луки, нужно проявить бдительность. Есть два пути. Один ведёт через Хорватию. И для того, чтобы ехать по нему, нужна хорватская виза или виза Шенгена. Для нас. У Сербии с Евросоюзом обмен безвизовый. У России с Сербией, как и Боснией и Герцеговиной — тоже обмен безвизовый. Но хорватам на это наплевать. Их понять можно. Автобус — это же не пломбированный вагон. Один мой знакомый, не имея ни транзитной хорватской визы, ни визы Шенгена, купил, не зная того, билет до Баня-Луки на автобус, который шёл через Хорватию. В итоге его высадили на сербско-хорватской границе, и он вынужден был добираться обратно до Белграда на попутках. Он потерял деньги, но не пожалел об этом, так как добирался потом до Баня-Луки по другой дороге.
Дорога через Хорватию — очень скучная: автобан. А вот второй путь — это настоящее знакомство с Республикой Сербской. Автобус проезжает через все те области и города, где шли бои как между сербами и хорватами, так и между сербами и мусульманами (бошняками). Первый город после границы — Биелена, потом — находящийся под международным наблюдением Брчко, затем — Добой, Дервента и, наконец — Баня-Лука.
Но вернёмся в Яйце. Городок расположен на холме, как все средневековые города-крепости: на вершине — крепость, под которой расположились женская мечеть (уникальная, кстати, вещь), разрушенная православная Церковь Святой Марии с колокольней Святого Луки, катакомбная православная церковь, в которой в 1943-м укрывался штаб Иосифа Броз Тито. Кстати сказать, в ХХ веке Яйце на короткое время вновь стало столицей — 29 и 30 ноября 1943 года в этом городе прошла 2-я сессия Антифашистского вече народного освобождения Югославии, на которой был создан «Национальный комитет по освобождению Югославии» с функциями временного правительства. За пределами старого города есть важная достопримечательность — древний Храм бога Митры. А ещё в Яйце есть водопад. Не такой, конечно, как ниспадают в Венесуэле, но всё равно очень красивый.
Из Яйце мой путь лежал в Травник — административный центр Среднебоснийского кантона. Город находится на высоте 514 м над уровнем моря, между горами Виленица на юге и Влашич на севере (самая высокая гора Боснии и Герцеговины — 1943 метра). В 1463-м через Травник на христианское Яйце проходили войска султана Мехмеда II Завоевателя. В годы Второй мировой войны усташи истребляли в этом городе сербов, цыган и евреев. Во время Боснийской войны Травник оказался в её эпицентре. Близ города разворачивались жестокие бои между мусульманами и хорватами.
Обстреливали Травник и сербы. Тем не менее город хорошо сохранился: на вершине — крепость, ниже — старые мечети, в центре города — караван-сарай, православная церковь и католические храмы. Православная церковь была закрыта. Судя по надгробьям на православном кладбище, они восстановлены недавно. А католический костёл работал и принимал прихожан. А вот здание монастыря, где в XIX веке была открыта гимназия и школа для девочек, почти разрушено, однако в некоторых его помещениях всё ещё живут люди, скорее всего — беженцы.
В Травнике чувствуется не только дыхание окружающей природы, но и «исламского ренессанса» — даже продавщицами сувениров работают женщины и девушки в мусульманских головных уборах (хиджабах). Попадаются в городе и женщины с полностью закрытыми лицами — в никабах. Но полным полно и вполне светских девиц, которые без всякого стеснения ходят в рейтузах (по исламским нормам, женщине нельзя ходить в обтягивающей одежде — это так же грешно, как ходить, например, в мини-юбке, так как в не меньшей степени отвлекает мужчин от праведных мыслей) .
Сразу за Травником — хорватские общины. Затем — Зеница, промышленный город с красивой пешеходной зоной, где стоят австрийские дома XIX века. От Зеницы рукой подать до Сараево, где я был летом 2014-го. В мае 2015 года я повернул «наверх», и через Маглай — маленький город со средневековой крепостью, авангардным католическим собором Святого Леопольда и построенной на турецкие деньги огромной новой мечетью — добрался до Тузлы — рабочего города, который в феврале 2014 года сотрясали волнения уже не на национальной или религиозной почве, а на самой что ни на есть социальной.
Жители Тузлы протестовали против приватизации и банкротства предприятий. Работники объединились с помощью социальных сетей в две организации — «Удар» и «Револт» («Протест»). Акции проходили яростно, с поджогами зданий, власти всеми силами пытались их погасить, и в итоге травмы получили 187 полицейских и 161 демонстрант. Эти социальные бои могли бы дать толчок перегруппировке на классовой основе. Только вот сербов в Тузле почти не осталось, а в 1991-м, перед войной, их было в городе больше 20 тысяч, а тех, кто называл себя югославами — и того больше: 21 тысяча с лишним.
На выезде из Тузлы я видел зачёркнутые с помощью баллончика кириллические надписи на табличках с обозначением населённых пунктов. Потом перевал — и вновь «Добро дошли Република Српска» («Добро пожаловать в Республику Сербскую»). Но до этого — красные таблички с предостережением «Мины». Я пока для себя не ответил на вопрос: дошло ли добро до Боснии. Но я вновь хочу вернуться туда.
Фото — Дмитрий Жвания.
Подробные фоторепортажи автора из Боснии и Герцеговины смотрите на сайте «Мой район».
Читайте также:
Дмитрий ЖВАНИЯ. Папа Римский Франциск — первый рейс на Сараево
Дмитрий ЖВАНИЯ. Разноплановая самобытность Сербии
