В интервью изданию «Политема» я в очередной раз объясняю, когда и по какой причине я «продался» и «переобулся». Интервью взял публицист из Ростова-на-Дону Станислав Смагин. Хотел было определить, какого толка публицист Смагин – и не смог. Он и консерватор, и социалист, и православный. Главное – он за Россию, за русских. Он против современного мира. Как и я.
Дмитрий Жвания – человек легендарный по меркам не только родного Петербурга, но и России в целом. Анархо-синдикалист, убеждённо левый и убеждённо правый мыслитель, радикал, консерватор, писатель, публицист, хоккейный «ультрас» – это всё (и, простите за каламбур, далеко не всё) о нём. Многие из его биографических и мировоззренческих зигзагов вызывают вопросы и порождают колкости со стороны недоброжелателей. Мы решили поговорить с Дмитрием о «смене вех», которая постепенно произошла в его взгляде на, пожалуй, главный текущий вопрос России – украинско-донбасский.
– Дмитрий, восемь лет назад Вы сочувствовали украинцам, которые организовали Евромайдан, а сегодня Ваши симпатии на стороне России: Вы поддерживаете проведение российской специальной операции на Украине и в Донбассе. Объясните, как Вы превратились из сторонника Евромайдана в российского патриота-государственника.
– Я никогда не был сторонником Евромайдана – начнём с этого. Никогда! Когда в конце осени 2013 года на киевском Майдане Незалежности собрались протестующие, я был активистом небольшой синдикалистской группировки под называнием «Комиссариат социальной мобилизации». Мы опубликовали обращение к киевским протестующим. Точнее: текст обращение написал я, и его одобрили все мои тогдашние товарищи. Прочтите его. Он есть в Сети. Приведу из него отрывок: «Дорогие наши украинские братья – те, кто сейчас на киевском Майдане! Вы вышли на площадь, чтобы выразить недовольство режимом Виктора Януковича. И мы полностью на вашей стороне. Режим Януковича коррумпированный, бандитский и антинациональный. И чем дальше вы зайдёте в борьбе с олигархической властью, тем лучше. Однако мы призываем вас отбросить мысли об ассоциации вашей страны с Евросоюзом. Ассоциация с ЕС на деле приведёт закабалению Украины западным капиталом. Неолиберальные порядки ЕС убьют её индустрию и сельское хозяйство… Посмотрите, что произошло с Румынией, Болгарией, Словакией, Латвией, Литвой, Эстонией после того, как они вступили в Европейский союз! Их промышленность и сельское хозяйство почти развалились. Эти страны обезлюдели. Они медленно и мучительно вымирают… Наверное, ассоциация Украины с ЕС облегчила бы вашим согражданам отъезд на заработки в его страны. Но разве украинцы – это нация домработниц, шабашников и клоунесс-эксгибиционисток?». Такой текст мог написать сторонник Евромайдана? Кстати, за него на нас, на меня прежде всего, обиделись некоторые украинские активисты. «Вы пишите с позиции “старшего брата”», – заявили они.
Вандализм «активистов Майдана» в отношении изваяния Ленина вызвал брезгливое отторжение. И не потому, что я – ленинец. Просто это был какой-то фестиваль тупости: жлобам, которые повалили памятник из редкого камня, разбили его на куски, а потом продавали их, было невдомёк, что, если бы не Ленин и большевики, то Украины могло бы и не быть. «Если бы не товарищ Сталин, то сегодня львовянин Олег Тягнибок не был бы депутатом Верховной Рады Украины. Да и вообще: он жил бы в другом государстве, скорее всего – в Польше. А в Киев приезжал бы как иностранный турист. Как и все те, кто приехал на “евромайдан” из Западной Украины», – написал я в статье «На Украине меняют Ленина на гривны», которая заканчивается ёрнической фразой: «Украина и украинцы созрели для свободного рынка. А как ещё объяснить тот факт, что в интернете ленинское изваяние продают по частям: 50 гривен за один килограмм. Не пропадать же добру!».
Друзья предлагали мне встретить новый, 2014-й, год на Майдане в Киеве. Я отказался. Мне было неинтересно это очередное украинское гуртование с кашеварством, концертами и нарочитыми молитвами с подиума. Если честно, я думал, что Евромайдан закончится договором конфликтующих сторон о досрочных выборах президента или о референдуме, на который вынесут вопрос: ассоциация Украины с ЕС или её вступление в Таможенный союз.
Однако, когда протестующие захватили в Киеве правительственный квартал, я начал более пристально следить за тем, что происходит в украинской столице. На меня, на человека, которого долгое время вдохновляли различные революционные идеи и события, не могло не произвести впечатление городское восстание в Киеве, в одной из столиц Европы.
Конечно, драматизм событий в Киеве – горящие шины, коктейли Молотова, пылающие бронетранспортёры полиции, небесная сотня с деревянными щитами – блекнет по сравнению с тем, что сегодня происходит в зоне СВО. Но тогда с чем было их сравнивать? С унылым топтанием на московской Болотной площади? На чьей стороне могли быть симпатии человека, считающего себя революционером?
Известно, что на Майдане тон задавали украинские националисты. Но это сейчас – если украинский националист, то обязательно поклонник Бандеры, а то и дивизии СС «Галичина». Тогда всё было не так однозначно. В октябре 2009 года я как журналист побывал в Киеве на мероприятии, обозначенном как «первый съезд радикальной русской оппозиции». Проходил он на Банковской улице в Доме писателей. Что это был за съезд, понятно по его организаторам: русский националист, профессор Пётр Хомяков, который незадолго до этого попросил политического убежища на Украине, лидер российской партии «Свобода» Юрий Беляев и… известный украинский националист Дмитро Корчинский. По всей видимости, съезд был организован под патронажем СБУ. Ещё раз повторю: я аккредитовался на него как журналист, не как участник. Я делаю акцент на этом потому, что вскоре после этого съезда вышла заказная статья, где меня представили давним другом Корчинского, якобы мы вместе воевали в Абхазии. Полная чушь.
Но я вспомнил об этом съезде вот по какой причине. Открывая его, один чубатый украинец в чёрной вышиванке обратился к собравшимся: «Дорогие русские браты! Приветствуем вас в нашей общей древней столице – в Киеве!» После съезда я пообщался с этим парнем и его товарищами. Мы много говорили о синтезе национализма и синдикализма. Когда я упомянул французский «Кружок Прудона», в который входили сторонники синдикалиста Жоржа Сореля и националисты из монархического «Французского действия», украинцы поддержали разговор, зная об этом кружке. Рассуждали мы о христианском синдикализме. Могли такие украинские националисты превратиться в авангард Майдана? Я надеялся на это.
На Майдане в правительственном квартале с силами правопорядка дрались футбольные хулиганы, близкие мне в эстетическом и экзистенциальном смыслах: в ранней молодости я был хорошо известен в околофутбольной среде, неоднократно приезжал в Киев на выездные матчи «Зенита» и СКА.
Но на Майдан вышли, а потом подтянулись в правительственный квартал, не только футбольные хулиганы и политические активисты, но и просто недовольные киевляне, жители других городов и сёл Украины, приехали в Киев и шахтёры из Донбасса, измученные поборами и работой в копанках. Постепенно Майдан превращался в пространство социального протеста. Словом, это было очень разнородное явление, противоречивое. Российская пропаганда выхватывала на нём лишь нужные ей картинки: дурочек, которые заявляли о своём желании носить кружевные трусики или читали русофобские вирши; бандеровцев, которые бились в истерике, требуя вздёрнуть москалей на гиляках; фриков с деревянными мечами; лидеров Майдана – отвратительных политических проходимцев. А знаете Вы, как в конце декабря 2013 года киевский Майдан отреагировал на террористические акты исламистов в Волгограде? Минутами молчания. Он почтил память жертв.
В конце концов Майдан выдвинул социальные требования. На Майдане совершенно очевидно проявился запрос на социальное равенство. Если город спешно покидают дамы в норковых шубках и мужчины в дорогих костюмах, значит, город восстал против тех, кто поживился за счёт народа. Верно? Вы не обращали внимание на «мобилизационные сборы жителей-повстанцев», которые проходили в Киеве вскоре после победы Майдана? «Ещё одна черта новой, постмайданной Украины – это самоорганизация населения на местах и тяготение к прямой демократии. Проявляется она самыми разными способами – от стихийно сформировавшихся в спальных районах столицы “самооборон” и “автомайданов”, осуществляющих ночное и дневное патрулирование от преступности жилых микрорайонов, заканчивая созданием всевозможных “общественных советов”, норовящих контролировать все сферы управления. И чиновники просто вынуждены с ними считаться», – отмечал тогда киевский политолог Алексей Блюминов, человек левых взглядов, который, правда, потом вынужден был бежать из родной страны, иначе бы его схватили силовики новой украинской власти. Кстати, украинские правые организации, которые участвовали в Майдане, поддерживали эгалитарные социальные требования простых украинцев. Насколько искренне – другой вопрос.
Словом, в те, мартовские, дни 2014 года была надежда, пусть очень слабая, на то, что народ Украины сможет, хотя бы попытается, создать социальное государство, организовать демократию участия на основе запорожских казацких традиций.
Украина могла превратиться в пространство славянского возрождения. Россия – это империя, где сожительствует множество народов и этносов и, как минимум, две расы – белая и монголоидная. Что касается Украины, то подавляющее большинство её населения – славяне. Украина могла бы превратиться в Русь. Для этого всё есть: древняя столица, земли, которые в Средневековье принадлежали русским княжествам, православие. Россия и Украина (Русь) дополняли бы друг друга, олицетворяя два варианта державного развития: как империи (Россия) и как национального государства (Украина).
А ещё я тогда заочно полемизировал с Эдуардом Лимоновым, который, выводя по 31 числам сторонников под дубинки ОМОНа, чтобы напомнить общественности о 31-й статье Конституции РФ о свободе собраний, одновременно призывал Януковича «разогнать вонючий Майдан». И это при том что Майдан в редакции 2004 года он и его партия поддержали. Быть революционером в своей стране и реакционером в соседней нелогично. Сдаётся мне, что Лимонов завидовал, ревновал. Когда в декабре 2011 года он призвал недовольных тем, как подсчитали голоса на выборах депутатов Государственной думы, собраться на площади Революции, на его призыв откликнулись лишь его горячие сторонники. С 2004 года Лимонов работал по методике Джина Шарпа, описанной к брошюре «От диктатуры к демократии», и не скрывал этого. Но всё неудачно. А на Украине оба раза эта методика сработала. Лимонов сумел собрать вокруг себя коллектив его почитателей. Но организовать восстание, воспетое им в одном очень хорошем стихотворении, не смог. Я понимаю, что эти мои заявления обидят его последователей. Но именно они, выполняя какие-то политтехнологические задачи, создали мне образ «сторонника Евромайдана», едва ли не бандеровца. Я на них не в обиде, я их понимаю – я подверг сомнению позицию их вождя, но они лукавили.
Если на то пошло, моя оценка Майдана совпадает с мнением о нём главы российского государства. Владимир Путин заявил недавно, незадолго до начала СВО, что на Украине обоснованным недовольством граждан коррупцией и засильем олигархии воспользовались радикалы и подлецы.
– И когда Вы разочаровались в Майдане?
– А я и не очаровывался им. Я видел, что есть тенденции, которые превратят события на киевском Майдане и на улице Грушевского в нечто большее, чем в олигархический передел власти. Я надеялся, что Майдан, как Голем, выйдет из-под контроля создателей – западных спецслужб и той части украинского олигархата, которая боролось с Януковичем и его кликой за контроль над богатствами Украины.
Может быть, Вы назовёте революцию, которая прошла так, как предсказывал Маркс в Манифесте коммунистической партии? Возьмём российские события 1917 года. Вначале масоны довели до отречения царя, затем приехал Ленин, ангажированный немецким Генштабом, и на немецкие деньги организовал Октябрьский переворот. И несмотря на это, Октябрьская революция – событие мирового масштаба, она наложила отпечаток на весь ХХ век. Плохо это или хорошо – можно спорить. Сейчас я склоняюсь к тому, что для России было бы лучше, если бы её минула революционная буря. Но произошло то, что произошло. Революция победила не потому, что евреи-комиссары запугали русский народ, как утверждают монархисты, а потому, что русский народ поддержал её. Может быть, себе на горе. Так и Майдан имел потенции, пусть слабые, перерасти рамки политтехнологии, описанной Джином Шарпом. В принципе он и перерос, но не в том направлении, в котором хотел я.
– Сайт, который Вы редактируете последние четыре года, «Родина на Неве», судя по текстам, выложенным на нём, однозначно на стороне республик Донбасса, донбасского ополчения. Но сами Вы не сразу поддержали республики Донбасса. Что Вам мешало?
– Что мешало? Всё те же надежды на развитие и углубление украинской революции, а также то, что брожение в Донбассе, на всём Юго-Востоке Украины, пытались подмять под себя российские «поборники стабильности». Я лично общался с нашими футбольными хулиганами, бывшими контрактниками, которые по настойчивой просьбе товарищей из определённых структур ездили в Харьков для участия в беспорядках. Я тогда был в оппозиции российской власти, и во многом поэтому не мог положительно оценивать её попытки «задушить революцию на Украине».
Русская весна, как и Майдан – непростое, противоречивое явление. Так, в ополчении Новороссии был Антон Раевский, русский неонацист, тело которого забито такими татуировками, что, если бы их увидели бойцы «Азова» (подразделение, запрещённое в РФ), они заплакали бы от зависти: портрет Гитлера, свастика, изображение эсэсовца в каске. Раевский засветился на Куликовом поле в Одессе, где собрались противники Майдана. И как я, человек, чьих товарищей неонацисты убивали ударом ножа в шею, должен был воспринимать это?
И главное, я считал, что ни в коем случае нельзя допустить братоубийственной войны – кровопролития между русскими и украинцами.
– Что Вам мешало поддержать Донбасс, понятно. А после чего Вы перестали симпатизировать Украине?
– Я не симпатизировал Украине как таковой, а тем более тем, кто захватил власть на волне народного движения. Я симпатизировал тем украинским силам, которые считал революционными, социальными.
Кстати, я наделся и на то, что протест жителей Донбасса и всего Юго-Востока Украины против русофобии новой киевской власти тоже примет социальный, рабочий, характер. И отчасти поэтому тоже я не хотел, чтобы в украинские дела вмешивалась олигархическая Россия. Всё это зафиксировано в текстах. «Однако нельзя отрицать того, что беспорядки, подогреваемые российской агентурой, находят отклик среди части населения восточной Украины. И было бы странно, если бы этого не произошло после того, как в Киеве стали заправлять такие люди, как “свободовцы” Тягнибок и Парубий, а русофобствующая чмошница Ирина Фарион (которая, правда, вышла из КПСС только после провала путча в августе 1991 года) совсем перестала контролировать себя. И ведь никто в Киеве её не одёргивает», – писал я в статье «В каждом крае Украины свои герои», выложенной в Сеть 9 апреля 2014 года. В идее регионализации Украины я не видел «ничего плохого»: «Чем ближе региональная власть к жителям данной конкретной местности, тем лучше…». «Украина породила очень много героев! В этом длинном списке есть партизанский генерал Сидор Ковпак, который родился на территории нынешней Полтавской области, Ульяна Громова, уроженка посёлка Первомайка Ворошиловоградской, ныне – Луганской области, Олег Кошевой, уроженец села Прилуки Черниговской области, и другие герои «Молодой гвардии», пионер Валя Котик из-под Каменец-Подольского, где в годы Гражданской войны заправлял Петлюра. И чем быстрее новые украинские власти признают разнообразие украинского героического списка, тем будет лучше для Украины», – спорил я с теми, кто навязывал Украине исключительно «героев УПА» (запрещена в РФ).
Поставить крест на надеждах на то, что на Украине утвердится славянская «демократия участия», меня заставили украинские реакции на трагедии.
Пожар в одесском Доме профсоюзов, в огне которого погибли почти 50 человек, украинская Сеть назвала… одесским барбекю. 2 июня самолёт украинских ВВС поразил ракетой здание Луганской администрации. Погибли восемь человек, из них – пять женщин. Помню жуткие кадры: лежит женщина с оторванными ногами, над ней рыдает мужчина, обещая отомстить… И опять украинское ёрничество: «кондиционер взорвался».
А символом украинской незалежности для меня стала «горловская Мадонна», несчастная 23-летняя Кристина Жук, которая вместе со своей десятимесячной дочкой погибла от разрыва украинского снаряда. Украинская армия целенаправленно била «градами» по Горловке, наполненной мирными жителями. Произошло это 27 июля 2014 года. Я тогда путешествовал по Боснии и Герцеговине, посещал Сараево, Мостар, которые в середине 90-х тоже находились под гибельными обстрелами. До этого я видел последствия обстрелов Сухуми и Цхинвали. Именно последствия, а не сами удары. Гибель мирного населения – жуткая обыденность любой войны. Но меня опять же поразила реакция украинских блогеров на гибель девушки и её малютки: «погибли сепаратистская самка и её личинка».
Я хорошо знаю украинцев. В массе своей это добрые и сердобольные люди. Но что с ними случилось после Майдана? С чего вдруг в украинцах проснулось тупое высокомерие, тщеславие? Почему Украина так быстро превратилась не в Русь, а в Антироссию, в пространство лютой русофобии? Почему она так легко отдалась во внешнее управление врагам России, которые зарятся на наши ресурсы? Чтобы ответить на эти вопросы, нужно провести серьёзное исследование.
– То, что происходит сейчас, СВО, – закономерно, на Ваш взгляд?
– Вооружённый конфликт России с Антироссией был неизбежен. Наша армия сейчас воюет с Западом, а не с Украиной. Украина – лишь поле боя и инструмент войны. Забирая территории Украины, а на самом деле – возвращая себе свои земли, беря города, построенные русскими правителями, мы тем самым выбиваем оружие из рук глобального Запада, которого мы, Россия, привлекаем как источник ресурсов. Капитализм работает и развивается тогда, когда есть неосвоенные ресурсы, а ресурсы в мире заканчиваются.
В 90-е мы едва не превратились в подконтрольный резервуар ресурсов. Затем наш правящий класс готов был договориться с Западом: мы вам ресурсы, а вы нам технологии. Это был бы не равный договор, но даже он не устраивал Запад. Он, желая добиться полного контроля над Россией, пытался завоевать её изнутри, поддерживая оппозиционные настроения (благо несправедливости в нашей стране хватает) и движения. Кусал нас то с одной, то с другой стороны. Вспомним провокации в Грузии, Белоруссии, Казахстане. Но лишь на Украине Запад преуспел по полной программе.
В начале нашего разговора Вы сказали, что мои симпатии на стороне России. Эта фраза была бы хороша, если бы я был иностранцем. Когда мы обсуждаем конфликт в другом государстве, речь может идти о симпатиях к той или иной стороне. Но сегодня война ведётся против нас, против России как таковой. Россия отстаивает своё право быть самостоятельным государством, свою самобытность. Я со своей страной, со своим государством, которое воюет за своё будущее. Любая другая позиция – это предательство Родины. Включая, кстати, так называемый пацифизм.
Быть против войны можно до первого выстрела. Я вовсе не рад массовой гибели людей на Украине и в Донбассе. Те, кто могли бы жить в мире и согласии, убивают друг друга, а лицемерный Запад, особенно злят эти дамы с рыбьими глазами, следят за драмой как за увлекательным футбольным матчем: кто кого? Всё происходящее сейчас на Украине я переживаю как трагедию. Для меня это – катастрофа. Но наша страна делала всё, чтобы её избежать. Наверное, действуй она решительней раньше, многие жизни были бы спасены.
Войне положит конец победа одной из сторон. Об этом очень хорошо написал в своей книге «Кинотеатр военных действий» мой друг, киновед Михаил Трофименков: «Слова “антивоенное движение” ассоциируется с чем-то прекраснодушным – девушки втыкают гвоздики в дула винтовок, юноши жгут повестки, – но никак не с трупом в мутной реке. Противоречия между цветами и трупами нет. Противоречиво само понятие “антивоенное движение”: войну проще выиграть, чем остановить. И если ты против войны, то оставить её можно, только ускорив победу того дела, которое считаешь правым».
Наши пацифисты считают, что права Украина. Я наблюдал за тем, как на страницах пацифистов в социальных сетях вслед за картинкой с надписью “No war” появлялись пожелание перемоги Украине. И в чём заключалась «антивоенная деятельность» тех «пацифистов», кого задержали власти и посадили под замок? В распространении выдумок украинской пропаганды. Против войны надо быть до войны. Потом приходится выбирать, за кого ты. Те, кто на чужой стороне, за чужих, за врагов – предатели.
– Вы пытаетесь доказать, что все эти годы последовательно корректировали свои политические взгляды. И тем не менее нельзя не признать, что правы те, кто говорит, что Вы постоянно меняете своё политическое амплуа. О чём говорить, если раньше Вы вывешивали баннеры с антипутинскими слогами, а недавно написали текст под названием «Путин восстал против современного мира». Признайте, что это существенная перемена.
– Я готов признать: мой политический путь довольно извилист. Но двигаюсь я в одном и том же направлении. У меня одна и та же цель. Я был анархистом, радикальным марксистом, национал-большевиком, национал-синдикалистом, сейчас меня привлекает радикальный правый консерватизм. Я много размышлял на тему, может ли Россия быть национальным государством. И пришёл к мысли, что судьба России – быть империей. Она выбрала её, постоянно расширяя свои владения. В России, где сожительствует множество народов и этносов и, как минимум, две расы – белая и монголоидная, нельзя построить национальное государство, не проводя жесточайшей русификации, которая неизбежно встретила бы упорное сопротивление. И не факт, что русификация дала бы необходимый эффект, под спудом всё равно бы жили местнические, националистические настроение и устремления. Империя – это консонанс народов; это, используя выражение Константина Леонтьева – цветущая сложность. И сегодня право России быть империей доказывают наши солдаты разных этносов. Но все они – русские солдаты.
Меняться, находиться в поиске – это нормально. Хуже всего быть догматиком, сектантом, как анархисты или троцкисты. Да, они всю жизнь под одним знаменем, но на самом деле они создали себе уютный мирок, в котором всё разложено по полочкам. На все вопросы готовы ответы. А можно изгибаться вместе линией партии и её вождя. Я же всегда сам пытался ответить на самые сложные политические и мировоззренческие вопросы.
Целью моего поиска всегда было преодоление капитализма. В эстетическом измерении, а политика для меня – это ещё и эстетика, я всегда был против буржуазности. И я всегда был врагом либерализма. Никогда не сотрудничал с либералами на политическом поприще, не заключал с ними соглашений, не блокировался, как, например, те, кто меня пытается обличить.
Либерализм для меня – абсолютное зло, идеология, философия, которая лишает человека духа, превращает его в пассивного эгоиста, потребителя. А ведь именно духовное, идеальное измерение жизни отличает человека от животного.
Вот что я писал в статье «Классовая борьба в период либерализации», опубликованной в газете Анархо-коммунистического революционного союза «Чёрное знамя» весной 1990 года: «Либерализм – это некоторые политические свободы, неподкреплённые экономическим и социальным освобождением… Либерализм – это видимости плюрализма мнений… Либерализм – это скрытая механика манипулирования общественным сознанием». Тогда мне было без малого 23 года, сейчас – почти 55. Но своего отношения к идеологии либерализма я не поменял.
Все эти годы я боролся с либерализмом, обличал его, выбирая для этого разные идеологии в качестве оружия. Не моя вина, что анархизм выродился в радикальный либерализм. То, что анархизм – младший брат либерализма, я почувствовал ещё в начале 90-х, и поэтому порвал с анархизмом. Троцкизм – мало того, что представляет собой набор сект, так ещё, как и анархизм, тоже задействован в либеральной подтанцовке. В России большие перспективы имел национал-большевизм как идеология национального возрождения и социального освобождения. Но его приватизировало движение последователей писателя Эдуарда Лимонова, который был далеко не самым последовательным противником либералов (вспомним его союз с Гарри Каспаровым и экс-премьером Михаилом Касьяновым). Но я отдаю дань уважения тем нацболам, которые сражались и сражаются за Россию. Честь им и хвала. Надеюсь, что будущее за антикапиталистическим евразийством.
Что касается Путина, то и он поменялся тоже. Молодой Путин был ярым западником. Ещё в качестве и.о. президента в интервью ВВС, отвечая на вопрос, возможно ли присоединение России к НАТО, он заявил: «Почему нет? Я не исключаю такой возможности – в том случае, если с интересами России будут считаться, если она будет полноправным партнёром». И это было сказано после того, как авиация НАТО бомбила Югославию, а войска альянса отторгли от Сербии Косово. Первые президентские сроки Владимира Путина были отмечены, по сути, неолиберальными реформами здравоохранения, образования, трудовых отношений, а также монетизацией льгот. Да, того Путина я критиковал, проводя, в частности, довольно яркие акции-перфомансы. Сегодня Путин запустил процессы геополитической революции и национальной революции сверху. И все те, кто за обновление России, обязаны его поддержать.
Ответ на этот вопрос, я бы закончил словами французского политика Альфреда-Жоржа Грессана, известного как Жорж Валуа. Он начинал как анархист, затем перековался в монархиста, сторонника Шарля Морраса, после превратился в фашиста, был лидером «мятежной лиги» под названием “Faisceau”, а умер он в немецком концлагере, будучи участником Сопротивления, республиканцем. Когда его упрекали в жонглировании идеями, он заявлял: «Я менялся лишь в деталях, а в основном оставался верен себе».
Недавно безвременно умерший журналист Андрей Бабицкий, также проделавший довольно извилистый и непростой путь идейной эволюции, до конца своих дней каялся за неосторожно брошенную в материале фразу, мол, чеченские боевики отрезают голову пленным, чтобы сделать картину войны более выпуклой. А есть ли какая-то отдельная фраза или статья, выступление, за которое неудобно Вам и которое Вам припоминают чаще других?
Давайте ещё раз проговорим, что такое извилистый путь. Это когда человек, идя к цели, порой сбивается с пути, возвращается назад, выбирает новый маршрут, который вновь его заводит не туда, и он снова отыгрывает назад. Но цель его остаётся прежней.
Да, мой путь извилист. Но я никогда не был либералом. Моя цель всегда была одна и та же – общество, где господствуют антилиберальные ценности: коллективизм, идеализм, взаимопомощь. Я боролся против российской власти, но не против своей страны. Я никогда не работал в медийных структурах, чья информационная повестка определяется иностранными государствами и их специальными службами.
Что касается Андрея Бабицкого, без всякого сомнения, смелого человека, чья жизнь была полна приключений, то, оценивая его биографию, корректней использовать такое понятие, как перевоплощение. Он был либералом, работал в медиаструктурах, курируемых ЦРУ, в том числе на радио «Свобода» (внесена Минюстом РФ в реестр СМИ-иноагентов), но затем пересмотрел свои взгляды так радикально, что превратился в русского патриота и монархиста. Он ненамного старше меня, всего на пять лет. Финишировали мы одинаково, но стартовали из абсолютно разных точек. Правда, Бабицкий закончил поиск, а я ещё нет.
В моём «ПСС» есть, конечно, статьи, написанные сгоряча, было бы лучше, если бы я их не писал. Но в принципе я ни о чём не жалею. Ни о том, что был в молодости анархистом, а потом сотрудничал с европейскими троцкистами, что недолгое время возглавлял петербургское отделение НБП (запрещена в России), что боролся против разрушения российской индустрии. Я даже не жалею, что организовывал акции против политики Путина: против монетизации льгот, например. Да, я явно переоценил революционный потенциал событий в Киеве в феврале 2014 года. Признаю: я ошибся. Но каяться мне не за что.
