Очень странные ощущения. С одной стороны, я не сторонник проведения парада на Дворцовой площади 27 января — в день 75-й годовщины полного освобождения Ленинграда от вражеской блокады. С другой — меня сильно раздражают либеральные морализаторы, которые предлагают в этот день скорбно помолчать.
Конечно же, я против парада вовсе не из-за своего пацифизма. Пацифизм — либо ханжество, либо наивность и глупость — полное не понимание человеческой природы, особенно её мужского варианта. Пацифизм — это ещё и политическое имбецильство. Если последовательно придерживаться принципов пацифизма, то как, например, быть с запрещённым ИГИЛ? Ждать, когда оно само рассосётся? Но само оно только расширялось, пока его не начали планомерно бомбить.
Но я отвлёкся от парадной темы. Точнее — от вопроса о параде 27 января на главной площади Петербурга. Как таковые парады меня не пугают. Я не вижу в них ничего плохого. Есть такая традиция — проводить парады в честь побед. Издавна мужчины любили хвастаться удалью, хвалиться силой. Но я против парада в нынешнем контексте, так как в наши дни широкое празднование славных дат выливается в пошлость. Появятся очередные «волонтёры нашей Победы» — все эти девочки и мальчики с карьеристскими поползновениями. Только зимой «организаторы патриотического воспитания» нарядят их не в пилотки, а шапки-ушанки, может, и стёганные ватники защитного цвета им предложат надеть — для антуража, для воссоздания блокадной атмосферы. Обязательно выкатят полевые кухни — будут кормить всех желающих кашей. Тоже — для атмосферы. А заодно для пополнения семейного бюджета организаторов (да и исполнителей тоже) этой кормёжки. Ведь даже въедливый Алексей Кудрин не подсчитает, сколько реально ушло денег на изготовление этой атмосферной каши. Не обойдётся без концертов. Скорее всего будут уличные трансляции через радиорупоры. Прозвучат «песни тех лет». Словом, всё то, что мы получаем в последние годы 9 мая, получим ещё и 27 января.
А я бы хотел, чтобы моя мама, ребёнок блокады, хотя бы в январе получила льготные лекарства. Вот уже два года как она борется с множественной миеломой. Прошла курс интенсивной химиотерапии. А теперь ей требуется поддерживающая химиотерапия. Но пропали необходимые лекарства. Рецепт есть, а лекарств нет. Их вообще нет в городе. Я зарегистрировал рецепт в городской государственной аптеке, где их выдавали раньше. Ходил в Комитет по здравоохранению — тоже встал на учёт. Но так никто и не позвонил. Может быть, мама болеет сейчас миеломой потому, что первым её питанием был столярный клей и варёные ремни.
Я против парада в нынешнем контексте, так как в наши дни широкое празднование славных дат выливается в пошлость.
Маме, которая родилась 30 марта 1941 года и младенчество провела в блокадном городе, не нужны «волонтёры нашей победы». И полевые кухни ей тоже не нужны — ей не нужна «та атмосфера». Она помнит рассказы своей мамы — моей бабушки — о блокаде. Бабушка призналась, что от отчаяния хотела наложить на себя руки. Не было сил больше терпеть голод и плач дочери. Но мысль, что её беззащитный малыш — моя будущая мама — умрёт в люльке мучительной смертью её остановила. Моя прабабушка не помогла бы — слегла от дистрофии. Как и прадедушка. Дедушка ушёл добровольцем на фронт. Тётя работала в военном госпитале — потом она стала известным хирургом, ведущим ассистентом Фёдора Углова. Тамара Константиновна Евдокимова. Летом 1942 года немного полегчало — можно было варить щи из крапивы. А потом — эвакуация по дороге жизни в Бологое. Спаслись.
До 2001 года я жил на Боткинской улице в доме номер один — в той самой квартире, где семья мамы жила во время блокады (когда семья вернулась из эвакуации, власти ей это жильё вернули). Огромная кухня, которая, по рассказам бабушки, зимой 1942 года служила моргом. Как в нашей кухне оказались тела умерших от голода железнодорожников, я не помню. Запамятовал. Когда старики рассказывают что-то интересное, надо их слушать внимательно. Только осознание этого приходит тогда, когда сам становишься без десяти лет стариком. Я в этой кухне любил работать по ночам.
Пацифизм — либо ханжество, либо наивность и глупость — полное не понимание человеческой природы, особенно её мужского варианта. Пацифизм — это ещё и политическое имбецильство.
Сколько оставшихся блокадников — столько мнений. Одни за парад, другие — против, а некоторые вообще не в курсе. Моя мама считает, что праздновать всё, что связано с войной, в том числе и День Победы, надо как-то иначе — «без нынешней помпы». Я рад, что она так думает.
Кстати, мой дедушка по линии папы — тоже блокадник. Он, военно-морской офицер, в блокадные годы служил в Кронштадте, живя на улице Урицкого, сейчас этой улице вернули дореволюционное имя — Посадская. А начинал дедушка поручиком на яхте «Штандарт». Георгий Сильвестрович Жвания. Затем, в советские годы, он стал ведущим гидрографом Балтийского флота. Мне не довелось лично пообщаться со своим дедом по линии отца. Он умер за 11 лет до моего рождения. В Ленинграде он жил на улице Глинки в коммунальной квартире. Его соседями была семья его друга Фёдора Клочанова — тоже морского офицера. Клочанов стал мичманом в 1910-м, а 6 апреля 1914 года его произвели в лейтенанты. В годы блокады капитан первого ранга Фёдор Фёдорович Клочанов преподавал в Высшем военном-морском училище имени Фрунзе, руководя кафедрой артиллерийского оружия. Мой дед и Фёдор Клочанов умерли задолго до того, как День Победы сделали праздничным днём.
Я против парада ещё и с той точки зрения, что исторический центр нашего замечательного города очень хрупкий. И езда по его узким улицам на бронетехнике не безопасна для старых зданий. Директор Эрмитажа Михаил Пиотровской выступает даже против концертов на Дворцовой — стены трясутся, картины шатаются. А что происходит со стенами и картинами, когда мимо Зимнего дворца проезжают танки и тягачи с ракетами? А с перекрытиями дворца, построенного в XVIII веке?
Исторический центр нашего замечательного города очень хрупкий. И езда по его узким улицам на бронетехнике не безопасна для старых зданий.
С другой стороны, меня коробит назидательность людей, которые, отвергая идею парада, объясняют, что «нужно делать 27 января» — куда надо сходить, чтобы поскорбеть. Так коробит, что подмывает заявить — я за парад. Как в случае с передачей Исаакиевского собора Церкви. Меня вполне устраивало сосуществование музея с приходом. Но когда личности, одна другой совестливей и просвещённей, начали кричать «Исаакий наш!», «Исаакий не отдадим!», объявляя сторонников Церкви «неотёсанным дубьём», я взбунтовался.
Публика, которая в своём осмыслении действительности использует интеллектуальный инструментарий XVIII века, сама себя объявила себя «мозгами»! Это вообще как? — вопрос в такой форме любит задавать ведущая одного радио, эхо которого разносится не дальше узкой либеральной тусовки. Наверное, если человека родители с детства убеждают в его большом уме, он, вырастая, не вполне адекватно оценивает как себя самого, так и окружающих.
Вот и сейчас те, кто против парада, называют тех, кто за него — дремучими людьми. Им, просвещённым, становится страшно от милитаристского угара (а также — перегара), в котором пребывает наше несчастное общество с подачи власти.
Меня коробит назидательность людей, которые, отвергая идею парада, объясняют, что «нужно делать 27 января» — куда надо сходить, чтобы поскорбеть.
Меня вообще умиляют люди, которые объявляют себя живой совестью. Очень странно что при всей их тонкой душевной организации и хорошо варящих мозгах они не чувствуют пошлости своего морализаторства. Так и хочется сказать: «Господа хорошие, я как-нибудь сам разберусь, что мне нужно делать 27 января. Без вас. Поберегите ваши советы для ваших близких».
Предложение некоторых общественных деятелей ограничиться минутой молчания под звук сирены или метронома, как в День поминовения жертв Холокоста в Израиле, тоже весьма сомнительно. Несколько лет назад я, беря интервью у блокадницы Тамары Томилиной (очень много интересного рассказала о повседневной жизни в блокадном городе), спросил её, как она воспринимает звуки метронома в день начала блокады — такая традиция появилась в годы губернаторства Валентины Матвиенко. «Да я в эти минуты проклинаю её (Матвиенко)», — ответила она. Как призналась Тамара Константиновна, звуки метронома погружали её в состояние паники, она испытала панические атаки. Пять лет прошло после того, как я интервьюировал её. Вот 27 января позвоню ей, поздравлю, надеюсь, что она жива.
Словом, каждый ленинградец сам для себя выберет, как отметить 27 января. Навестить родные могилы или братские. Посмотреть на окна некогда родных квартир, где его предки жили в блокадные годы и где нынче обитают чужие люди или вовсе — постояльцы (квартира моего деда на улице Глинки превращена в мини-отель).
Наблюдая за спором вокруг парада, я в очередной раз убедился во взаимодополняемости власти и либеральной оппозиции.
Не нужно учить тому, «как нужно». Как и объявлять День полного освобождения от вражеской блокады днём скорби, проводя параллели между блокадой Ленинграда и Холокостом. То и другое трагедии. Их объединяет гибель множества людей. Но на этом сходство заканчивается. Блокадное кольцо прорвали, а потом и полностью его сняли бойцы Красной армии. У блокады Ленинграда есть счастливый конец. И люди радовались — судя по архивным фото и воспоминаниям. Так что 27 января не обязательно только скорбеть. Можно и порадоваться (конечно, не так как тогда, когда побеждает любимая команда). Ведь это ещё и день воинской славы. Несмотря на то, что подсчитаны не все жертвы блокады и не все павшие под Ленинградом бойцы. Если бы операция по снятию блокады не завершилась победно 27 января 1944 года, жертв было гораздо больше. Что касается Холокоста (или Катастрофы), то это история без счастливого конца. Поэтому — скорбь.
Если честно, я долго себя отговаривал от того, чтобы реагировать на спор, вызванный предложением провести 27 января парад на Дворцовой площади и реакцией либеральной общественности на это предложение. Не стерпел. Высказался. Наблюдая за спором вокруг парада, я в очередной раз убедился во взаимодополняемости власти и либеральной оппозиции. На самом деле наши либералы — вовсе не либералы, если они своё мнение отстаивают с большевистским рвением, исходя из принципа, кто не с нами, тот — идиот. Я не с властью, но и не с ними — доморощенными либералами. У меня — особое мнение. Пиши я в фейсбуке, поставил бы здесь смайлик. И это было бы намёком. На что? Об этом в другой раз.
