Язык — враг наш. Стейкхолдеры — это вообще что? Где мы живём? Какой-то глобальный Брайтон-бич. Ещё немного — и петербургские агенты недвижимости будут продавать одно, двух- трёхрумные флэты…
Мы говорим, как эмигранты первого поколения в США. Как лимоновские герои. Это в его книгах я впервые прочитал русскими буквами слово «ливингрум». Почему не по-русски — гостиная? Ладно: его герои — неудачники, которые попали в Штаты часто неожиданно для себя. Вот они и говорят на русско-английском суржике. Это язык их среды. Уже не русской, но ещё и не американской. Так же между собой сейчас разговаривают украинские заробитчане в Италии. Я слышал: кастелло на колине… Замок на холме. Это нормально — использовать смесь языков, когда один язык в тебя ещё не зашёл до конца, а второй ещё полностью из тебя не вышел. Но мы — мы же живём в России. В Петербурге.
Я понимаю, что языковые заимствования неизбежны. Ажиотаж, резюме, антракт… Да их сотни. Но всё же они как-то органично вошли в наш язык. Но сейчас мы захлёбываемся чужими словами.
Повсеместно стали использовать слово «фейк» вместо привычного (то же отчасти заимствованного из латыни) слова «фальшивка». Но я привык. Лайк — ладно. Чем заменить? Наверное, нечем. Пусть будет. В конце концов слово «интернет» заменить тоже нечем. Его заимствование оправдано. Но стейкхолдеры! Я недавно узнал это слово — в конце октября проходил «Форум стратегов» с официальным названием «Стейкхолдеры будущего».
Когда отнюдь не маргинальное мероприятие, в котором участвовали министры и губернаторы, назвали «Стейкхолдеры будущего», я понял: мы проиграли. Можно сколько угодно надувать щёки, обещать что-то повторить, благодарить деда… Но мы проиграли. Мы играем английскими, а правильнее — американскими словами, как африканские и индейские вожди играли стеклянными бусами, полученными за живой товар.
Как-то один молодой человек спросил меня, когда речь зашла о пиар-компании: «Фидбеков много?» Но мы же все до недавнего времени пользовались русским откликом. Что случилось? Коворкинги, краудфандинги, франчайзинги… Стартап — звучит более или менее. Но стартапер? Если перенести ударение — забавно. Почти как старпёр. А люди гордятся, когда их называют стартаперами. Но почему не говорить о запуске проекта?
Мы играем английскими, а правильнее — американскими словами, как африканские и индейские вожди играли стеклянными бусами, полученными за живой товар.
Я против патриотизма с капустой в бороде, с кокошником, медведем и балалайкой. Надеждами Кадышевой и Бабкиной. Весь этот а ля рюсс, ай лю ли — пошлость жуткая. Блин на лопате. Я против и русского реконструкторства — это когда люди начинают вести себя так, как, по их представлению, вели себя «здоровые русские люди в прошлом». Но стейкхолдеры — это зеркальное отражение всего этого а ля рюсса.
Причём весь этот словесный американский мусор раскидан на почве казённого и ура-патриотизма. Недавно в Петербурге прошёл фестиваль патриотического кино. Его название — Russian Elementary Cinema. Я понимаю, что организаторы хотели обыграть наименование кнопки REC — запись. Было бы остроумно, если бы дело касалось молодёжного или любительского кино. Но для патриотического фестиваля можно было бы придумать что-то другое.
Каждое время приносит свой словесный мусор. Русская революция породила слова-аббревиатуры (итальянское слово). Главковерх, наркомвоенмор, реввоенсовет, комсомол… Люди тогда торопились жить. Они рвались в будущее. Они не хотели тратить время на проговаривание трёх слов, если можно использовать одно.
Рыночная экономика принесла в русский язык слова из языка, которым пользуется самая успешная бизнес-нация — американцы. И мы даже не продались на этом лингвистическом рынке. Мы отдались бесплатно. А когда этого рыночного ужа скрещивают с ежом патриотизма, получается адская смесь. Объявляется краудфандинг на патриотический проект! Изображение Т-34 на БМВ. «Ночные волки» в коже с иконами.
Когда нация поднимается, она возрождает свой язык. Мне очень нравится хорватское слово «колодвор» — вокзал. Они, хорваты, столько были в составе Австро-Венгрии, что могли бы принять какой-нибудь немецкий банхоф для этого. Но нет. Колодвор! Правда, вокзал то же не русское слово, считается, что оно происходит от английского Воксхолла — увеселительного заведения в Лондоне. Но в русский язык это слово, вокзал, попало по иронии судьбы. Якобы на железнодорожной станции в Павловске в XIX веке располагалось модное в свете увеселительное заведение. И вот какой-то остряк прозвал его вокзалом. Так и пошло.
Завоеватели запрещают говорить людям на родном языке. Во франкистской Испании в Каталонии нельзя было в публичном пространстве говорить на каталонском, в Стране басков — на баскском. Примеров множество. И язык, наоборот, становился достоянием завоёванной нации — оружием сопротивления. Жители захваченных, покорённых стран отказываются говорить на языке завоевателя. И в итоге они побеждают. Как хорваты со своим колодвором.
А мы сами разоружаемся, полагая, что использование американизмов делает нас модными, прогрессивными, продвинутыми. Мы проиграли. Можно сколько угодно пугать американских дипломатов Шойгу, но всё это блеф, когда мы с гордостью себя называем стейкхолдерами. Только в своей руке мы держим не кусок чужого мяса, а своей собственный нос — и сами себя за него водим.
Читайте также на эту тему:
