«Тот, кто сумеет осуществить путешествие на самый край ночи, сможет встретить новую зарю»
Жорж Бернанос
Хоккеист СКА сдерживал слёзы. Только что он и его команда вылетели из розыгрыша Кубка Гагарина. Они бились, бились до конца, но проиграли. Он вяло отвечал на вопросы журналистов. «Что вы чувствуете?» — спросил его один из них. «Опустошение…»… Если он опустошён после поражения, значит, до него его наполняла надежда — он верил в то, что он и его товарищи победят в серии, а потом и выиграют кубок. И это несмотря на то, что для этого нужно было вновь повторить прошлогоднее чудо, которое случается в хоккейном мире от силы один раз в 15 лет.
А в России оно произошло лишь однажды — год назад, когда СКА победил в полуфинальной серии ЦСКА. Это событие вписано историю спорта навсегда. В серии до четырёх побед СКА проиграл первые три матча, а потом не только отыгрался, но и победил очень мощного противника — оконфузил его.
Голос разума подсказывал: два раза подряд чуда не сотворить. «В плену ума чудес не сотворить — Ум чуда сотворить нам не поможет». Credo quia absurdum («Верую, потому что нелепо») — по этой формуле Тертуллиана веками жила христианская Европа. Веру нельзя путать с оптимизмом. «Оптимизм — ложная надежда, к которой прибегают трусы и болваны… В девяти случаях из десяти оптимизм представляет собой скрытую форму эгоизма, способ отгородиться от чужого горя», — верно заметил французский писатель Жорж Бернанос. Все мы знаем с детства оптимистический принцип про чужое горе… Вера — это совсем другое. Это сконцентрированная надежда, а надежда, по мнению того же Бернаноса, — это «героический склад души», «преодоление безнадёжности».
Я не знаю, все ли игроки СКА верили в себя до конца в то, что они опять отыграются. Но тот парень, который вышел к журналистам, верил наверняка. Иначе бы в его глазах не стояли слёзы.
Только циник и кретин, который никогда не соревновался, который не знает, что такое схватка, будет утверждать, что этот хоккеист расстроился от того, что упустил призовые. Конечно, в сегодняшнем профессиональном хоккее, как и футболе, крутятся гигантские деньги. В Континентальной хоккейной лиге игроки получают огромные зарплаты, а в СКА — тем более. Это самый богатый российский клуб. Но когда спортсмен включается в процесс состязания, он перестаёт подсчитывать гонорары и призовые. Он хочет победить. Если он верит в себя и товарищей по команде. Даже если разум подсказывает: шансов на победу почти нет.
В нашем утилитарном материалистическом, основанном на индивидуализме и эгоизме обществе боление одухотворяет людей. Вырывая их из индивидуальной капсулы, этот феномен вовлекает их в процесс переживания, в котором рождается сопричастность как победе любимой команды, так и её поражению.
Спорт тем и велик, что это — не только и не столько голы, очки, секунды, передачи, сколько — вера. Если ты не веришь в себя, ты никогда не победишь. Кто занимался спортом, тот знает это правило. Если ты сомневаешься в себе перед схваткой, ты уже её проиграл. В командных видах спорта вера в себя должна помножаться на веру в товарищей. Если игроки не верят друг в друга, значит, они — не команда.
Спорт, особенно игровой и командный, — это иррациональная стихия. Конечно, существует такие понятия, как разбор игры соперника, установка тренера и т.д. Однако все усилия команды и задумки тренерского штаба может перечеркнуть один единственный эпизод, который вырос, казалось бы, из ничего. Команда может доминировать весь матч, обстучать все штанги чужих ворот и проиграть из-за одного единственного случайного отскока, которым воспользовался соперник. Неслучайно поэтому хоккеисты и футболисты суеверны. Они догадываются, что в игре участвует какая-то высшая сила. Они называют её Фортуной. Выходя на поле, они не знают, каким местом она повернётся к их команде: лицом или спиной.
В нашем обществе не так много явлений, которые возбуждают сильные эмоции естественным образом. Спорт — одно из них. Чтобы убедиться в этом, посмотрите на лица спортсменов, когда они выигрывают или проигрывают. Посмотрите на болельщиков. «Это — симулякр», — скажут скептики. А что в нашем обществе не симулякр? Что в нашей жизни имеет сугубо рациональное обоснование, если сама жизнь как таковая его не имеет?
Феномен боления (или — спортивный фанатизм) тоже зиждется на вере. «Верим в команду!» — баннер с такой надписью растянули фанаты СКА в прошлом сезоне, когда команда проигрывала серию 3-0. Они верили. И она победила. В этот раз, в той же ситуации, они вновь растянули этот баннер. Команда проиграла. Если ты не веришь в команду, ты просто зритель.
В нашем утилитарном материалистическом, основанном на индивидуализме и эгоизме обществе боление одухотворяет людей. Вырывая их из индивидуальной капсулы, этот феномен вовлекает их в процесс переживания, в котором рождается сопричастность как победе любимой команды, так и её поражению. Болельщик (слово «фанат» слишком жёсткое) никогда не говорит о любимой команде в третьем лице: «она проиграла / выиграла». Он говорит — «мы». Каждое поражение любимой команды он принимает, как своё собственное. Зато если команда выигрывает, он побеждает тоже. «Кто чемпионы? Мы чемпионы!» — кричали болельщики СКА год назад, когда армейцы выиграли Кубок Гагарина. «Кубок наш!» — заряжали они, как несколько лет назад фанаты «Зенита», празднуя победу любимой команды в Кубке УЕФА.
Выбор любимой команды порой трудно объяснить. Ладно, если «один город — одна команда». А если в одном городе команда не одна, как в Москве, Мадриде, Лондоне, Турине, Риме и т.д.? Часто человек не может объяснить, почему он стал, скажем, болеть за ЦСКА, а не за «Спартак» или «Динамо». Так получилось… Может, не мы выбираем команду, а команда выбирает нас?
«Спорт — это самое близкое всем нам трансцендентное. Это очевидно выходящее за пределы функциональности поприще. Сколько мы слышали юмористов-сатириков: дескать, надо всем этим дрыгающим ногами динамо-машину прикрутить к конечностям… Уже само то, что эта энергия направлена не на сиюминутное, а на то, что не имеет утилитарной практической ценности, делает спорт явлением духовным, как ни странно. А это важное измерение человеческой жизни. Глядя на спортсменов, мы видим, что мы сами нужны — себе, обществу, мирозданию — не только как инструменты, но и как преодолевающие собственные границы, контуры собственного тела», — объясняет философ Александр Секацкий.
Читайте также:
