Прямая линия с главой государства — это, по сути, приём челобитных, осуществляемый в информационном обществе. Эта линия обращается к глубинным пластам подсознательного русского народа, к его традиционным культурным кодам. Нужно отдать должное пиарщикам Кремля — они нашли верный ход. По всей видимости, они его долго и не искали. Не нужно быть культурологом семи пядей во лбу, чтобы знать о «наивном монархизме» русского народа.
Конечно, Владимир Путин далеко не первый политик, который общается с народом с помощью медиаинструментов. Можно вспомнить «Беседы у камина», которые в 30-е года прошлого века вёл в радиоэфире президент США Франклин Рузвельт. Но лучше обратиться не к такой далёкой истории. 23 мая 1999 года, когда Владимир Путин ещё руководил ФСБ, в эфир венесуэльского телевидения вышла программа «Алло, президент» с лидером Боливарианской республики Уго Чавесом. В эфире Чавес просил отчитаться министров, общался с простыми людьми, вёл телемосты с другими регионами страны, разъяснял свои политические и экономические решения, рассказывал о планах преобразования Венесуэлы и посылал воздушные поцелуи зрителям.
Может быть, Путин воспользовался опытом венесуэльского коллеги, с которым потом подружился. Может быть. Но даже если это так, то всё равно — в русской атмосфере прямая линия приобретает свои особые свойства. У Чавеса и Путина — разные имиджи. Чавес — революционер. Он был взрывным, порой эпатажным политиком — чего, например, стоят его заявления в ООН о дьявольском запахе серы, оставленном в этом международном учреждении американским президентом Джорджем Бушем-младшим. Если мы прибегнем к типологии имиджей, разработанной психологом Анатолием Дубровичем, то увидим, что Чавес примерял на себя роль кумира толпы, который должен быть обаятельным, вызывать эмоциональный восторг. Социалист Чавес хотел показать, что он — первый среди равных. Командир, а точнее — comandante, который ведёт за собой нацию.
Имидж Путина совсем иной. По типологии Дубровича, он берёт на себя несколько ролей — как минимум, две: авторитета, который лучше других разбирается в важных вопросах, и надёжного покровителя. Путин не скрывает, что, взойдя на «политический Олимп», он перестал быть «одним из нас». В ходе последней прямой линии он в очередной раз признал, что пожертвовал «личной сферой жизни человека», чтобы быть президентом. И в этом акценте его ключевое отличие от латиноамериканских лидеров левого толка. Путин часто подчёркивает свою приверженность демократическим процедурам, отказывается говорить о преемнике и т.д. Но на деле ведёт себя как царь. И не важно, делает он это намеренно или это у него получается естественно, само собой — так он преобразился, работая президентом. Важно, что русским людям нравится иметь покровителя — отца.
Путин часто подчёркивает свою приверженность демократическим процедурам, отказывается говорить о преемнике и т.д. Но на деле ведёт себя как царь. И не важно, делает он это намеренно или это у него получается естественно…
Большинство «челобитников», которым организаторы прямых линий разрешают обратиться к главе государства, вопрос не задают, а жалуются, и жалуются они, как правило, на чиновников (читай — «плохих бояр»). Не верно думать, что прямые линии — это инструмент, которым Путин пользуется для «ручного управления» страной. О каком ручном управлении может идти речь, если, например, на последнюю линию поступило два миллиона 600 тысяч вопросов, а Путин ответил всего на 73 из них? Что он решил в масштабах страны? Конечно, после каждой прямой линии Путин заставляет чиновников решить проблемы людей, которые попросили его о помощи. Но это не ручное управление, а шуба с царского плеча. Награда. Милость.
Представлять прямые линии неким земским собором web 2.0, как это делают некоторые неомонархисты, тоже глупо. Земские соборы созывались не для того, чтобы притесняемые подданные подали свои челобитные и не для того, чтобы царь просто пообщался с чёрным людом. Земский собор — учреждение, на котором выборные от сословий обсуждали политические, экономические, административные проблемы русского государства, а затем вырабатывали уложения. Да, на первом Соборе, созванном в феврале 1549 года молодым Иваном IV, разбирали, помимо прочего, вопрос об отмене кормлений, которые оборачивались чиновничьим произволом на местах. Именовался он Собором примирения. Царь торжественно объявил, что намерен положить конец бесправию, «продажам (штрафам) и обидам великим в землях и в холопех», которые «до его царьского возраста» «чинились» от бояр и дворцовых чинов «детем боярским и всем христьянам». Чиновничьи злоупотребления на местах — один из основных сюжетов прямых линий в Путиным. Но это — поверхностная аналогия.
Конечно, после каждой прямой линии Путин заставляет чиновников решить проблемы людей, которые попросили его о помощи. Но это не ручное управление, а шуба с царского плеча.
Смысл прямых линий — в передаче гражданам, а лучше сказать — подданным, надежды на царя. Прямые линии — это, по сути, осуществление проекта правого народничества. Был такой правый народник Иосиф Каблиц, бывший анархист. В своём объёмном труде «Основы народничества» он отмечал, что русский народ «в мыслях и действиях царской власти видит воплощение идеальной справедливости, как она понимается им самим». По наблюдениям Каблица, всё что русский народ «считает истинным и справедливым, он приписывает царской власти; напротив, всё, что у нас делается вопреки его желаниям, его понятиям, всё это он объясняет кознями «господ», он убеждён, что все его бедствия были бы прекращены, если бы Царь узнал о них».
По мнению правого народника, разрушать этот социальный миф не нужно; наоборот — «исконное стремление к общению с царской властью, к непосредственному изложению своих нужд и потребностей самому Царю, помимо бюрократии» он предлагал использовать для того, чтобы организовать периодическое появление перед царём «выборных представителей местных нужд и потребностей». Однажды это предложение Каблица было осуществлено на практике — 9 января 1905 года. Не слишком удачно. Прямые линии с Путиным — гораздо более успешный проект. И вот эти вот «дозвонившиеся» — что-то типа выборных, о которых мечтал Каблиц.
У нас все, как допечёт, просят о помощи Путина. В письменной или устной форме. Даже футболисты разорившихся клубов. Но что делать, если вера в доброго царя — это самобытная черта русского народа?
Понятно, что просто так в эфир прямой линии никто не попадает. «Челобитников» наверняка тщательно отбирают. А как иначе, если они «дозваниваются» до президента исключительно с помощью телекорреспондентов? Но это не актёры, как утверждают либеральные критики. Все эти рабочие, которые месяцами не получают вознаграждение за свой труд, жители подтопленных сёл, которых местные власти оставляют без помощи, неизлечимые больные и т.д. — реальные люди. Их страницы можно найти в социальных сетях. Некоторые из них уже покинули этот мир. Конечно, новый формат прямой линии не обошёлся без анекдотичных поворотов. Например, приглашение в качестве «лидеров общественного мнения» хохмачей-блогеров явно снизило градус пафоса последней прямой линии. Но это прокол её организаторов, а не Путина, который и с ними, с этими балаболами, общался довольно по-отечески.
«Наивный монархизм» русского народа, конечно, нельзя считать здоровым явлением. Люди должны прежде всего надеяться на себя, на свои силы. Для того, чтобы решить те или иные проблемы, нужно объединяться с себе подобными. Например, в профсоюзы. А у нас все, как допечёт, просят о помощи Путина. В письменной или устной форме. Даже футболисты разорившихся клубов. Но что делать, если вера в доброго царя — это самобытная черта русского народа? Нужно либо предлагать план модернизации, учитывая её, либо не предлагать ничего, иначе это будет очередное насилие над русским народом. Принуждением к свободе. А свобода — то не то, чем можно насильно осчастливить.
