«Партия всегда права» — эти слова Льва Троцкого, сказанные им на ХIII съезде РКП(б) 26 мая 1924 года, я произнёс, когда созданная мной группа «Рабочая борьба» проголосовала против моего предложения взять в заложники директора завода «Картонажник». Товарищи поменяли свою позицию под давлением Пьера – нашего французского куратора из одноимённой организации. Пьер негодовал, ругался, называл меня авантюристом, который, «как клоун», пытается пародировать итальянские «Красные бригады».
Конец идеологий
Об этом эпизоде я подробно рассказал в книге «Путь хунвейбина». Но я вновь его вспомнил, когда читал статью Андрея Шляхова «Не человек для партии, а партия для человека». Автор осуждает большинство партий за то, что они подчиняют свою деятельность «какой-либо глобальной идеологии». А я, наоборот, считаю, что большинство партий отказалось от идеологий в пользу обывательского здравого смысла и голого прагматизма. Партии перестали смотреть в будущее. Они обещают людям улучшение жизни либо здесь и сейчас, либо в обозримой перспективе. И это плохо, что из политики ушёл романтизм, футуризм и вера.
«Российских политиков традиционно обвиняют в безыдейности, внеидеологичности, отсутствии у них сколько-нибудь внятных систем политических взглядов. В России нет политики как таковой, нет «правых» и «левых», а псевдопартийные объединения возникают перед выборами, исходя из сиюминутных потребностей отдельных политических деятелей, и легко распадаются, когда в них исчезает необходимость. Партийная политика в худшем смысле слова прагматична, партийная риторика эклектична и переполнена демагогией», – написал в колонке в журнале «Эксперт» Алексей Бессуднов ещё в апреле 2003 года. За девять лет в российской политике ничего не изменилось, если не считать того, что Алексей Бессуднов отказался от «идей молодости». В конце 90-х студент исторического факультета Лёша Бессуднов жил в Санкт-Петербурге, был ортодоксальным троцкистом и пытался возродить организацию «Рабочая борьба», которая развалилась после того, как я возглавил ленинградское отделение НБП. Лёша называл меня ренегатом и «социал-фашистом». Сейчас Лёша далёк от троцкизма. Кажется, он живёт в Москве и работает в масс-медиа.
Рассуждая о конце идеологий, модно ссылаться на мысли социолога Дэниела Белла, изложенные им в книге, которая так и называется — «Конец идеологии». Под идеологией, с точки зрения Белла, надо понимать «исторически обусловленную систему убеждений, которая сплавляет идеи с эмоциями, стремится превратить их в рычаги социального воздействия и, трансформируя идеи, преобразует также и людей». «Когда идеологию используют как ударную силу, она заставляет людей смотреть на мир «широко закрытыми глазами», становится закрытой системой, имеющей наготове ответы на любые вопросы, какие только могут возникнуть», – сетовал Белл. Эти рассуждения – отличный образчик того, как из-под под пледа свободолюбия торчат ноги кондовой обывательщины.
Помню, когда я с товарищами распространял заводской бюллетень у проходной «Балтийского завода», один остроумный работяга, проходя мимо нас, бросил: «Не еб*те нам мозги! Помогите материально». Настоящая партия материально людям не помогает. Она еб*т им мозги, предлагая на самом деле то, чего подавляющее большинство людей лишено – смысл жизни. Некоторые человеческие особи пытаются найти объяснение, ради чего они коптят небо – ради семьи, ради детей. Но всё летит в тартарары, когда дети вырастают и посылают родителей или когда семья распадается… А настоящие партии, как верно подметил Белл, «трансформируя идеи», преобразуют также и людей. Чтобы идея преобразовала человека, она должна быть великой во всех смыслах этого слова.
«Эта низшая форма интеллекта»
«Опыт вкупе с сообразительностью дадут человеку больше, чем самая красивая теория, внедрённая в его сознание извне. Навязанные идеи отлетают, как струпья с подсыхающей болячки, – утверждает Андрей Шляхов. – Мы сами были свидетелями того, как быстро были отброшены людьми советские идеалы интернационализма, солидарности и нестяжания, как только выяснилось, что следовать им не обязательно. Поначалу казалось даже, что новые члены общества потребления испытали облегчение, избавившись от груза ответственности за мир во всём мире. Только сейчас эти идеи опять начинают заполнять головы. Это происходит потому, что они становятся частью жизненной стратегии и личных убеждений людей. И что особенно важно – принципы принято воплощать в конкретные дела. Здравый смысл и избыток сил, а не идеология, порождают волонтёрские акции. В этом их принципиальное отличие от коммунистических субботников».
Идеалы интернационализма, солидарности и нестяжания были отброшены советскими людьми задолго до развала СССР. Почему это произошло – отдельный и сложный вопрос, связанный с темой бюрократического вырождения Советского Союза. Если люди, которые провозглашают идеи, сами им не следуют, чего ждать от тех, кому эти идеи предлагаются? В 90-е годы люди просто получили добро на то, чтобы открыто отбросить идеи, которым они давно не служили.
Что касается здравого смысла, то лучше всего это понятие раскрыл Лев Троцкий в работе «Их мораль и наша»: «Эта низшая форма интеллекта не только необходима при всех условиях, но и достаточна при известных условиях. Основной капитал здравого смысла состоит из элементарных выводов общечеловеческого опыта: не класть пальцев в огонь, идти по возможности по прямой линии, не дразнить злых собак… и пр., и пр. При устойчивости социальной среды здравый смысл оказывается достаточен, чтоб торговать, лечить, писать статьи, руководить профессиональным союзом, голосовать в парламенте, заводить семью и плодить детей. Но когда тот же здравый смысл пытается выйти за свои законные пределы на арену более сложных обобщений, он обнаруживает себя лишь как сгусток предрассудков определённого класса и определённой эпохи. Уже простой капиталистический кризис ставит здравый смысл в тупик».
Здравый смысл и жизненный опыт подсказывают людям, что лучше под окном иметь сад, чем шоссе. Они же указывают на то, что глупо платить за то, что можно взять бесплатно в Сети. Поэтому Андрей Шляхов прав, когда показывает на зелёные и пиратские партии как на организации, которые взяли на вооружение здравый смысл. Однако эти партии не изменят общество и человека, так как подлаживаются под них. Да, ни один великий «изм» ещё не был успешно реализован на практике. Но это не значит, что «измы» следует отбросить и забыть их. На протяжении всей своей истории, кроме первобытной, человечество жило ради какой-то великой идеи.
Так, люди Средневековья жили верой в Бога и его чудеса. Если бы не было этой веры, что бы мы знали о том времени? А так мы знаем, например, о великом крестовом походе детей. В мае 1212 года из Германии в Италию двинулось около двадцати пяти тысяч детей и подростков, мальчиков и девочек, чтобы оттуда морем достигнуть Палестины для отвоевания Святой Земли. Подвиг их на это 10-летний мальчик Николай. Он разъезжал на огромной телеге, на которой был установлен крест в форме буквы «Т», проповедуя идею, что только юные и непорочные вернут христианам Святую землю, что перед этой телегой расступятся морские воды, а те, кто последует за ним, посуху пройдут в Иерусалим. А в июне 1212 года на Севере Франции объявился мальчик Стефан, который объявил себя посланником Божьим, призванным стать предводителем нового крестоносного воинства. Он проповедовал то же, что и Николай в Германии. Во французском детском войске собралось 30 тысяч «бойцов». Только вот беда: когда дети дошли до Марселя, море перед ними не расступилось. Правда, и тогда были ушлые люди. Какие-то купцы предоставили детям корабли, доставили их то ли в Алжир, то ли в Египет, где и продали невинное воинство в рабство мусульманам.
Каким образом одна и та же идея охватила умы детей в Германии и во Франции? Загадка. У историков нет чёткого ответа на этот вопрос. «Едва ли во всей европейской истории можно найти событие, столь абсурдное по замыслу, но в то же время и настолько соответствующее народному менталитету эпохи, как этот крестовый поход детей. В этой, неожиданной даже для современников, яркой вспышке религиозного фанатизма, как в капле воды, отражается Средневековье с его верой в чудеса, во всемогущество Господней воли, в то, что если хотеть и верить, то ягнёнок превратится во льва, а ребёнку будет дана сила десяти рыцарей, — пишет в книге «Крестовые походы. Под сенью креста» Александр Доманин. – И, в общем, в одной плоскости лежит вера Франциска Ассизского, отправившегося проповедовать христианство египетскому султану в его собственном лагере, и вера мальчика-пастушка Стефана, который повёл малолетних детей на освобождение Иерусалима. Удивляет лишь масштаб этого феномена, вызванного к жизни новоявленным юным пророком, но не сам факт как таковой. Конечно, на успех этой детской проповеди повлияло то ожидание чуда, которое охватило наиболее мистически настроенные круги населения после тяжёлых неудач Третьего похода, после предательства святого дела князьями и рыцарями похода Четвёртого. По Европе поползли слухи в форме пророчеств о том, что Господь отвернулся от рыцарства, погрязшего в грехах и в ненасытной жажде золота. И поэтому Иерусалим освободят только невинные и непорочные, искренне преданные Господней воле».
Борьба за святое
Здравый смысл противоречит вере. А вера никогда не будет укладываться в рамки здравого смысла. Рабочие, которые участвовали в революционных боях, верили, что право на труд – священное. Вообще в словаре революционеров прошлого очень часто встречается эти слова – «священное», «святое». «На бой кровавый святой и правый марш, марш вперёд, рабочий народ… Но мы поднимем гордо и смело знамя борьбы за рабочее дело, знамя великой борьбы всех народов за лучший мир, за святую свободу», — поётся, например, в революционном гимне «Варшавянка». А если право священное, то и отдать жизнь за него не грех. Как это сделали, например, парижские рабочие в июне 1832 года, которые, помимо экономических требований, впервые в истории рабочего движения выдвинули политическое требование – отречения короля Луи-Филиппа Орлеанского. В рабочих кварталах появились баррикады, над которыми впервые взвилось красное знамя. На другой день войска разбили баррикады пушечными ядрами. Около сотни восставших забаррикадировались в древнем монастыре Сен-Мери. Не желая сдаваться, они расстреляли друг друга. Солдаты ворвались в помещение, заваленное трупами. Так что в пролетарском движении тоже были свои «шахиды».
Меня поразило письмо одного участника гапоновской рабочей организации, кузнеца Ивана Васильева, адресованное жене. Он написал его накануне «кровавого воскресенья».
«Нюша, если я не вернусь и не буду жив, то, Нюша, ты не плачь, как-нибудь первое время проживёшь, а потом поступи на фабрику и работай, расти Ванюру и говори ему, что я погиб мученической смертью за свободу и счастье народа. Я погиб, если это будет верно, и за ваше счастье.
Расти и развивай его лучше, чтобы и он был такой же, как отец. Нюша, если я уже не вернусь, то сохрани записку и храни её: Ваня вырастет, я его благословляю. Скажи ему, чтобы он не забыл тебя. Пусть поймёт отца, что отец погиб за благо всего народа, за рабочих. Целую вас. Ваш горячо любящий отец и муж Ваня».
Русский рабочий Иван Васильев не кривлялся, играя в героя. Его действительно убили 9 января – первым залпом у Нарвских ворот.
В советских учебниках по истории утверждалось, что наивные рабочие, обманутые провокатором-попом Гапоном, желая пожаловаться царю-батюшке на фабрикантов и попросить его позаботиться о них, полагали, что солдаты не будут в них стрелять. Но это не так. Рабочими овладели эсхатологические настроения. Они знали, что им придётся пожертвовать собой, чтобы их класс жил достойно. «”Идём! Идём!” – раздалось вокруг меня, где стояло несколько девушек и несколько пожилых женщин… А девушка, стоявшая подле меня, обратилась к подруге в сильном возбуждении, говоря: “Пойди, скажи маме, я пойду. Всё равно, убьют, так убьют. Что же это. Одних будут убивать, другие воспользуются – это нехорошо. Все, все должны идти”», — вспоминает Лев Гуревич, участник рабочего собрания, которое прошло накануне 9 января на Васильевском острове. Старый рабочий социализм был проникнут этим ощущением конца времён – все ждали последнего и решительного боя. Это ожидание тоже было вне рамок здравого смысла. Как верно заметил идеолог партии социалистов-революционеров Виктор Чернов в работе «Конечный идеал социализма и повседневная борьба», очень трудно себе представить человека, который бы отдал жизнь ради реформы местного самоуправления, а за идеи социализма, равенства и свободы пожертвовали собой очень многие.
Я ничего не имею против партий пиратов и тем более против партий зелёных. Но я бы не спешил радоваться тому, что такого рода партии вытесняют партии старого типа, которые провозглашают всеобъемлющие идеи. «Партии нового типа представляются мне подобием сообществ в социальных сетях, – радуется Андрей Шляхов. – Они возникают по мере надобности для решения конкретных вопросов и распадаются, как только проблема благополучно разрешается. Политическая система стала бы похожа на операционную систему с открытым кодом, которую каждый пользователь может подстраивать под себя, выбирая для своих нужд самые актуальные опции. Если закон, упрощающий регистрацию партий, не задвинут обратно, таких организаций возникнет немало. Не стоит снисходительно потешаться над всевозможными субтропическими, казачьими, пивными, пиратскими партиями, партией социальных сетей и им подобными. Они имеют все шансы стать популярным трендом в следующем политическом сезоне».
Я уверен, что путать кружки по интересам с партией в корне неверно. Что такое настоящая партия? Это даже не коллектив единомышленников. Это гораздо больше. Партия – это история, традиция, миф, идея, устремлённая в будущее. Она напоминает семью, где помнят, кто дед, а кто прадед. Это не сумма индивидуумов, связанных одной целью. Это единый организм, единая воля, общий порыв. Настоящая партия по сути своей тоталитарна. Она поглощает активиста целиком, наполняя его жизнь отнюдь не здравым смыслом. В 1928-м в Париже в разговоре с отступником Николаем Валентиновым большевик Георгий Пятаков, перефразируя известное выражение создателя ордена иезуитов Игнатия Лойоллы, заявил: «Если партия потребует белое считать чёрным — я это приму и сделаю это моим убеждением».
С юности я помню наизусть отрывок из брошюры «Что делать?»: «Мы идём тесной кучкой по обрывистому и трудному пути, крепко взявшись за руки. Мы окружены со всех сторон врагами, и нам приходится почти всегда идти под их огнём. Мы соединились, по свободно принятому решению, именно для того, чтобы бороться с врагами и не оступаться в соседнее болото, обитатели которого с самого начала порицали нас за то, что мы выделились в особую группу и выбрали путь борьбы, а не путь примирения». В этом поэтическом абзаце — вся суть учения об авангарде, контрэлите. Люди выбрали «путь борьбы, а не путь примирения», обрывистый и трудный, их — «тесная кучка», они со всех сторон окружены врагами, которые уничтожают их огнём. И это их жизненный выбор.
Мне очень не хотелось отказываться от своей идеи пленить директора завода «Картонажник», который не платил деньги инвалидам. Но я подчинился воле большинства. Я понимал, что Пьер выражает не своё личное мнение, а мнение всей французской «Рабочей борьбы». За его руганью в мой адрес стояли тысячи активистов и целая традиция, которая начала создаваться ещё во времена Сопротивления. Я сказал тогда: «Партия всегда права». Я уверен, что поступил правильно.
