Дмитрий ЖВАНИЯ. Наш буржуй думает о жратве, а не о производстве

Наша  беда — беда тех, кто живёт в мире идей: мы вначале что-то придумываем или, как сейчас говорят, «вырабатываем проект», а потом ищем в реальности подтверждение того, что сами придумали. А когда не находим этого подтверждения или, что ещё горше, когда реальность подбрасываем факты, которые разбивают наши концепции, мы либо впадаем в уныние, либо предпочитаем не замечать того, что «жизнь против нас».

Это, конечно, хорошо: плыть против течения. От этого, по идее, должны крепнуть мышцы. Но часто от этого крепнет маразм. Когда люди предпочитают не замечать того, что их идеи не находят подтверждения в реальной жизни, с ними происходят необратимые изменения. Они погружаются в мир фантазий и ролевых игр.

Догматизм лишь на первый взгляд кажется одной из форм нонконформизма. На самом деле: догматизм — самый что ни на есть конформизм. Человек (или сообщество людей — организация), из год в год повторяя одни и те же тезисы, несмотря на то, что эти тезисы не оправдываются, чувствует себя весьма комфортно. Признать ошибки и начать новый идейный поиск — значит, обречь себя на беспокойство. Легче, делая вид, что «компромисс для не нас», не утруждать себя новыми усилиями. «Работать — это значит решиться думать иначе, чем думал прежде», — объяснял Мишель Фуко. Но работать хочется далеко не всем.

Я сделал такое долгое вступление, чтобы признать — моя идея о создании в России «блока производителей» пока не подтверждается реальной российской жизнью. И лучше сейчас понять, что не так, чем выставлять себя на посмешище. Вначале напомню о своей концепции «блока производителей». Вкратце! Так как несколько раз описывал её в других текстах.

В блок производителей, по моей мысли, должны были бы войти рабочие и предприниматели из реального сектора экономики — «капитаны индустрии», чтобы вместе бороться за реиндустриализацию России. Ведь реиндустриализация — расширение в стране производственного сектора — выгодна тем и другим: она повысит спрос как на рабочие руки, так и на продукцию промышленных предприятий. Рабочим нечего будет бояться безработицы, а производственной буржуазии — разорения.

И создание «блока производителей» — это лишь тактический шаг. Ведь без восстановления производства, возрождения «мира работы», нечего и мечтать о социальной революции. «Необходимо отчётливо указывать на ту связь, которая существует между социальной революцией и постоянным, быстрым прогрессом промышленности», — не уставал повторять французский синдикалист Жорж Сорель.

По идее — всё верно. Меня вдохновлял (и продолжает вдохновлять) не столько опыт итальянского корпоративизма и идеи бельгийца Анри де Мана, сколько политика «промышленной демократии» Норвежской рабочей партии (Bedrift demokratiet). Напомню, что Норвежская рабочая партия, придя после войны к власти, начала постепенно внедрять на производстве механизмы «промышленной демократии» с целью организации сотрудничества предпринимателей и рабочих для контроля и планирования производства в общенациональных интересах. Главным орудием этой политики были «производственные комитеты».

«На отдельных предприятиях руководство должно эффективно сочетать демократическое сотрудничество с рабочими предприятия. Соучастие рабочих в принятии решений и взаимоответственности имеет прямое влияние на развитие демократии на производстве. Рекрутирование управляющего персонала предприятий из рабочей среды является хорошим решением проблемы… Промышленная демократия является важным в решении вопросов распространения демократии и политики роста доходов предприятий», — объясняли норвежские социал-демократы.

А руководство «Союза рабочих железа и стали» (Jem og Metallarbeider Forbund) объясняло рабочим металлургической промышленности, что «цель производственных комитетов в том, чтобы дать всем группам интересов, связанных с предприятиями, взаимное увеличение ответственности в решении задач производственной жизни».

И «промышленная демократия» принесла свои плоды, несмотря на то, что многие норвежские предприниматели принимали её без особого восторга. В 50-е — 60-е годы в норвежской экономике наблюдался стабильный рост ВВП на уровне 4-5% в год параллельно с ростом промышленного производства. Строя новые предприятия на Севере Норвегии и развивая государственных коммунальные службы (преломляя таким образом на практике концепцию Джона Мейнарда Кейнса), правительства социал-демократов не только создавали новые рабочие места, но и снимали вопрос о внутренней миграции (с Севера страны на более развитый юг). С 1950-го по 1963 год уровень безработицы в Норвегии составлял не более 1,5%.

Понятно, что сравнивать Норвегию и Россию не очень корректно по многим показателям. Но разве российские власти не говорят (который год) о необходимости модернизации? А после того, как они изолировали Россию, не делают заявления о необходимости новой индустриализации? Говорят. Заявляют. А перед Норвегией после Второй мировой войны стаяли те же задачи. И норвежские социал-демократы решили их на основе сотрудничества классов.

Но что делать некорректно, так это сравнивать правительства Норвежской рабочей партии и российские власти. Норвежские социал-демократы хотели  сделать Норвегию современным индустриальным государством и тем самым доказать правильность своего подход. Они не болтали. А российские власти только болтают. Когда о новой индустриализации заговорил такой персонаж, как Залдостанов-Хирург, призывая нас «затянуть пояса», стало окончательно ясно, что никакой новой индустриализации эта власть проводить не будет, что разговоры о новой индустриализации — её очередная пиар-кампания, призванная создать в обществе иллюзию режима массовой мобилизации (на деле-то никакой мобилизации нет).

Это не голословное обвинение власти. Это — цифры. Падение промышленного производства в России за 2015 год составило 3,4%, в декабре промышленность ускорила падение до 4,5%, рассказывает «Коммерсант» о сводке Росстата. Лишь в антикризисном плане, представленном министерством экономики на рассмотрение правительства в январе 2016 года, на поддержку нефинансового сектора, прежде всего — машиностроения, предлагается направить около 200 млрд рублей. А антикризисный план-2015 свёлся в основном к докапитализации банковской системы на 800 млрд рублей.

Но главное, что не позволяет создать (во всяком случае — пока) «блок производителей», так это поведение нашей производственной буржуазии. В современной России нет «капитанов индустрии», которыми восхищался  Жорж Сорель — капиталистов, пропитанных тем «духом бодрости, неутомимости и неумолимости, которым отличались основатели новой промышленности и авантюристы, отправлявшиеся в поиски за неизвестными странами». В российской буржуазии вы не найдёте «неукротимую смелость, энергию, основывающуюся на верной оценке своих сил, холодном расчёте», а это «всё качества, присущие великим полководцам и великим капиталистам».

Наша буржуазия больше похожа на «буржуя» Глеба Успенского, который видит смысл своего существования в «жратве» . «Наш буржуй», пишет Успенский, «пьёт, и не то что пьёт, а, говоря собственными словами нашего буржуя, жрёт он и пиво, и шампанское, и «душит водку», и квасом от всего этого пойла отпивается, и потом опять жрёт, что попадётся под руку на заставленном бутылками столе трактирного кабинета». «Ухаживает он за буржуйной дамой и ничего не может выдумать, кроме пойла. Поит её и опаивает всё, что кругом её есть».

Как здесь не вспомнить о недавней вечеринке, устроенной генеральным директором «Уралвагонзавода» Олегом Сиенко в честь своего 50-летия. Пресса утверждает, что стоимость банкета составила примерно 10 миллионов рублей.

«Аренда просторного помещения в центре Москвы для 400 гостей топ-менеджера обошлась в 750 000 рублей за вечер. Однако это лишь незначительная часть бюджета громкой вечеринки. Гастрономические изыски, которыми пестрили столы, вылились в круглую сумму — порядка трёх миллионов рублей. Согласно расценкам престижного заведения, накормить одного гостя они могут за 6500 или 8200 рублей — в зависимости от набора блюд и без учёта стоимости алкоголя. Самой разорительной частью праздника стала весьма разнообразная развлекательная программа. Юбиляр услышал поздравления в свой адрес от многих артистов постсоветской эстрады: Алсу, Аниты Цой, Дмитрия Маликова и Владимира Кузьмина, — подсчитывает Лайфньюс. — Гонорар каждого из них оценивается в 15 — 20 тысяч евро за выступление. Ещё около 200 тысяч рублей стоят услуги команды режиссёров и операторов, которые отвечали за трансляцию на большие экраны всего мероприятия. В общей сумме расходы на праздник могли обойтись юбиляру в 10 миллионов рублей и более».

Сиенко утверждает, что деньги на празднование юбилея он отложил из зарплаты… Должно быть, «Уралвагонзавод» процветает, если его руководитель получает такое щедрое вознаграждение за свой труд… Отнюдь. В июне 2015 года «Уралвагонзавод» получил от правительства госгарантий на 20 млрд рублей. А в сентябре были одобрены государственные гарантии для рефинансирования текущей задолженности в 17 млрд рублей. Общая задолженность госконцерна составляет порядка 10 млрд рублей. Банки-кредиторы и поставщики подали на него десятки исков за непогашенные долги. На заводе грядут сокращения — под «оптимизацию» попадают 2500 работников. Не исключено, что среди них окажутся и те «мужики», что в начале 2012 года вместе с начальником цеха Игорем Холманских, произведённым затем в полномочного представителя президента в Уральском федеральном округе, грозили участникам манифестаций за честные выборы «выйти и отстоять свою стабильность».

Будут такие «капитаны индустрии», как Сиенко, заключать блок с рабочими ради новой индустриализации? Это риторический вопрос. Да никакие они не капитаны, а обычные шестерёнки режима, который и довёл до ручки всё наше производство. И нет в России социал-демократии, подобной норвежской, которая бы хотела прийти к власти и осуществить в стране радикальные социальные реформы, в частности, внедрить механизмы «промышленной демократии».

Сорель называл разговоры о классовом мире пошлыми и мещанскими. «В сфере экономических отношений каждый определяет свой долг по тому сожалению, с которым он отказывается от той или иной выгоды, и если, например, хозяин полагает, что он исполнил свой долг, то работник будет как раз противного мнения, и никакими доводами не заставишь их рассуждать иначе: первый может думать, что он заявил себя героем, а второй имеет право считать этот пресловутый героизм бессовестной эксплуатацией», — объяснял он. В целом он был прав. Но порой — чрезмерно категоричен. Иногда для того, чтобы страна совершила скачок, осуществила прорыв, национальное согласие необходимо. Так было в той же Норвегии после войны. И от политики Норвежской рабочей партии в 50-60-е годы выиграли все слови норвежского общества: от рыбаков и промысловиков на Севере страны до рабочих и предпринимателей на её Юге.

В нынешней же России классовый мир поддерживается лишь благодаря политической и социальной апатии российского рабочего класса. Российская буржуазия, видя, что ей ничего, а точнее — никто не угрожает снизу, нагло жрёт, громко похрюкивая. Как «буржуй» Ванька Хрюшкин Глеба Успенского. То корпоративная вечеринка «Роснано», то юбилей директора «Уралвагонзавода»… И это только то, о чём узнаёт пресса. «Сытый голодному не товарищ», — гласит русская народная мудрость. Наверное, наши суды скоро её запретят за разжигание социальной розни. Чтобы классовый мир был не фикцией, а реальностью, нужно, чтобы все от него выигрывали. У нас от него выигрывает только правящий — жрущий — класс. И такая ситуация не может быть вечной.