Эссе левого активиста Швондера о женском дебилизме, как и следовало ожидать, вызвало переполох в малочисленной среде его товарищей. Я похвалил Швондера за смелость, за то, что он не побоялся выйти за рамки клише, с помощью которых в его окружении объясняют все проблемы мира. Но надо мне было его и пожурить. В статье Швондера действительно есть очень плохой пассаж: «Избитая фраза “Бьёт — значит, любит!”… гораздо ближе к реальности, чем все умозрительные схемы, воздушные замки и идеальные конструкции семейных отношений, существующие в головах этих молодых людей. На самом деле, мужчина, как это ни парадоксально, будет бить только любимую женщину…. И наши женщины часто достойны такого отношения». Вот эта последняя фраза очень плохая. Какой бы ни была женщина, она не заслуживает избиений. И эта фраза перечёркивает тот посыл, который хотел донести Швондер – от этой собачьей жизни страдают оба пола, каждый на свой лад, но страдают, и часто страдают по собственной дури, а также от дури, привнесённой в их мозги массовой культурой и мудрыми родичами.
Товарищи Швондера заговорили о детских садах, высоких зарплатах и т. д. Конечно, имей это всё простые люди, жить бы им было легче. Нужда отравляет всё, и личные отношения тоже. Однако права феминистка Леда Гарина, утверждая в споре с одним марксистским чудаком: «Если в России за чертой бедности живут 12,5% населения, а насилие совершается в 44% семей, проблема насилия в семье в 4 раза актуальнее проблемы бедности». Меня, правда, смущает такая точная цифра – 44%. Я думаю, насилие совершается в гораздо большем числе семей. Ведь часто насилие мужчины над женщиной остаётся «семейной тайной». Иногда это насилие доходит до убийства жены и расчленения её трупа. Правда, в случае, на который я намекаю, конфликт между мужем и женой обострился в связи с крахом их совместного бизнеса. Это привносит некоторый социальный аспект в трагедию, но не более. Так или иначе, то, что высокое социальное положение пары и её материальное благополучие вовсе не являются гарантией их семейного ненасильственного счастья, доказано жизнью множество раз.
Проблема коренится в культуре. Почему в романе Эмиля Золя «Жерминаль» Маэд никогда не получала на орехи от своего мужа — шахтёра Туссена Маэ, несмотря на то, что их семья жила в беспросветной нужде? Маэ был плохо образован. Но он всегда сохранял достоинство – достоинство рабочего человека, зарабатывающего на жизнь тяжёлым трудом. И жена поддержала Маэ в трудный момент — встала в первые ряды забастовщиков. А шахтёр Шаваль колотил дочь Маэ, Катрин, которая стала его сожительницей после того, как не выдержала его напора… И Шаваль стал штрейкбрехером. Он был воспитан иначе, чем Маэ. Плюс – он подозревал, что Катрин влюблена в рабочего активиста Этьена Лантье, и жутко ревновал в связи с этим. Акция феминисток против семейного насилия (высмеянная Швондером) — действительно, глупая. Не знаю, кем надо быть, чтобы избить прилюдно жену за то, что она не помыла пол в квартире или не сварила борщ (бедное украинское блюдо – как его только феминистки не склоняют). Насилие коренится в нашей животной природе, как мужской, так и женской, и укрощать её надо правильным воспитанием, заниматься которым должно государство. А нынешняя социальная система выманивает из нас демонов, будит в нас дремлющее зло.
Вслед за либералами принято утверждать: государство должно оставаться на пороге нашей спальни. Это ерунда! Государство, если это – социальная республика с мощной этической составляющей – имеет полное право контролировать интимные проявления граждан. Подмечено, что в коммунальных квартирах случаев семейного насилия было меньше – страстные буяны стеснялись соседей. В отдельной квартире люди творят, что хотят. Стоны, крики, рёв и рыдания не слышны окружающим. Я, конечно, далёк от мысли, что коммуналки – это хорошо. Но какие-то формы коллективного контроля над личной жизнью индивидов необходимы. Так было, например, в русской крестьянской общине, которая русским народникам, начиная с Александра Ивановича Герцена, казалась зародышем коммунизма. В подавлении лица миром нет ничего страшного, если в результате этого подавления на лице женщины (или ребёнка) не остаётся синяков.
Я предлагаю ознакомиться с моим текстом «Мужское и женское», который я написал лет пять назад для сайта «Рабкор» (я убрал лишь те места из текста, которые утратили актуальность в связи с изменением чиновничьей конфигурации в Санкт-Петербурге). Сайт «Рабкор» сейчас на модернизации, и на оригинал текста пока ссылки нет. Кстати, я согласен с теми критиками, которые указывали мне, что я напрасно в конце статьи использовал слово «антагонизм». Конечно, между мужчинами и женщинами нет антагонизма, так как это понятие подразумевает неравенство. Лучше было написать «противоречия», «недопонимания», «конфликты». Но я оставил всё, как было в оригинале.
Мужское и женское
У левых есть привычка: им надо кого-нибудь защищать, отстаивать чьи-нибудь права. И вот что интересно: левые считают, что решающим должен быть голос большинства, мол, глас народа – глас правды, народ – он мудрый, он не ошибается. Но защищать они предпочитают права меньшинств. Помню, меня до слез рассмешила фотография акции троцкистов-спартакистов, где эти долбанутые на все черешню активисты стояли с транспарантом: «Левые, рабочие, женщины, гомосексуалисты, евреи и чернокожие! Объединяйтесь для борьбы с капитализмом!». Я так и представляю, как Элтон Джон, Роман Абрамович, Майк Тайсон и Ангела Меркель, воодушевленные спартакистским призывом, участвуют в антикапиталистическом марше.
Конечно, в каждой категории, что перечислили спартаковцы, есть те, кто нуждается в защите, чьи права ущемляются. Но меньшинства далеко не всегда и везде угнетены. Одно дело быть гомосексуалистом в Афганистане во время правления талибов, совсем другое – быть приверженцем однополой любви в контексте западного (или российского) шоу-бизнеса. Да и евреи, не побоимся признать, бывают разные, многим из них капитализм очень даже нравится.
Дочери «Жерминаля»
А женщины? Почему против капитализма должна быть те, что целыми днями страдают в салонах красоты, в кафе и дорогих фитнес-клубах? Или чем не устраивает капитализм бизнесвумен? Но левые – они ленивые, часто не шибко умные, они мыслят формулами, им нравятся готовые рецепты. Сказано, что меньшинства – это угнетенные, значит, и думать нечего – надо их защищать, даже если они этого и не просят.
Что касается женщин – это, конечно, не меньшинство. Грубо говоря, это — половина человечества. Все более или менее образованные люди знают, как страдали простые женщины на заре капитализма: им платили меньше, а работали они больше – на производстве, а потом дома. Любители почитать помнят героинь романа Эмиля Золя «Жерминаль», которые толкали вагонетки в шахте. Это вымышленные персонажи, но, как отмечают критики, Золя удалось передать истинное, объективное положение тогдашнего пролетариата. Женщины работали наравне с мужчинами, но получали меньше, мол, физические кондиции не те, да и вообще, зачем бабе платить столько же, сколько мужчине?
Такое положение вещей, когда буржуа, да и не только они, считали женщин «недорабочими», сохранялось вплоть до второй половины XX века. Но затем на Западе произошла «сексуальная революция», которая отразилась и на производственном процессе – появились женщины-начальницы, бизнес-леди. На фоне сексуальной революции, которая разрешила женщинам не стыдиться их тайных желаний, появилась мода на феминизм, которым до этого развлекались женщины из богемы и образованного среднего класса.
Исторической правды ради напоминаю, что ведущие социалистки начала XX века Роза Люксембург и Клара Цеткин феминистками не были. Роза Люксембург выступала за то, чтобы рабочие женщины и мужчины вместе против капиталистического угнетения, а феминисток она называла «паразитами из паразитов на теле общества».
Правда, анархистка Эмма Гольдман основала самое радикальное на тот момент направление в феминизме – анархо-феминизм. Она полагала, что женщина освободится не тогда, когда получит право голоса или право выбора работы, а когда добьётся личной самостоятельности, психологической независимости и освободится от норм «общепринятой нравственности». Гольдман критиковала семью и материнство: их она считала основными ограничителями сексуальной свободы женщины. По форме предвосхищая самые радикальные направления в феминизме, по сути Гольдман просто бросала вызов обывателям, которые уверены, что основное предназначение женщины – материнство. Взгляды Гольдман на «женский вопрос» надо рассматривать в контексте упоения смертью, присущего анархистам героического периода.
Виктор Серж вспоминает слова одного своего товарища, французского анархиста: «Жизнь не стоит этого (чтобы мучиться в тюрьме в случае ареста. – Д.Ж.) Шесть пуль – легавым, седьмая – мне. Ты знаешь, у меня легко на сердце…» Этот парень никогда не расставался со своим браунингом, его жизнь заключалась в постоянном общении со смертью. А одна молодая акушерка-анархистка отказалась от своей профессии, «потому что преступно наказывать жизнью человеческое существо». Гольдман, предлагая женщине отказаться от «радости материнства», доводила до логического конца анархистское отвращение к жизни, которое затем нашло продолжение в фашистском стиле (вспомним клич «Да – смерть!»), а не воспевала неограниченность женской сексуальности, как думают плоские умы.
Кто плясал от сексуальности, так это русская социал-демократка Александра Коллонтай. Но в русской социал-демократической среде её взгляды никто серьёзно не рассматривал, лишь любитель острых дискуссии Владимир Ленин возмущался тем, что Коллонтай сравнивает половой акт с процессом утоления жажды. Однако в феминистках и Александра Михайловна видела врагов женщин. На конференции работниц Петроградского региона, созванной 12 ноября 1917 года, Коллонтай предложила послушать, что скажет представительница Российской лиги равноправия женщин, некая «д-р Дорошевская» – чтобы «работницы знали и представляли, кто теперь является их врагом». Когда Дорошевская заявила, что «мужчины не могут защитить женские интересы, так как не понимают их», ее голос потонул в гуле несогласия.
Февральская революция в России предоставила русским женщинам право голоса, а Октябрьская революция закрепила в конституции юридическое равноправие мужчины и женщины. Декрет «О гражданском браке» (1918 год) признавал законным лишь брак, заключённый в государственных учреждениях, давая женщинам – впервые в Европе – право сохранять при этом девичью фамилию. И одновременно революция похоронила русский феминизм. Деятельность всех феминистских организаций – наряду с деятельностью иных партий и союзов – была объявлена большевистскими декретами конца 1917 – начала 1918 года вне закона.
Таким образом, мы видим, что классические социализм и анархизм отметали феминизм, так как это течение отвлекало трудящихся женщин от классового подхода к проблеме их собственного освобождения. Но всё изменилось после сексуальной революции, которая будоражила Запад в 60–70-е годы XX века. Появилась мода на всякие раскрепощающие теории, в частности, на радикальные направления в феминизме. Естественно, многие леваки стали жертвами этой моды. И понеслось. Для Эммы Гольдман отказ от материнства – смелый жест, вызванный разочарованием в жизни как таковой. А леваки стали воспевать наслаждение жизнью, разглагольствуя о «праве на оргазм».
Феминистские зады
Леваки начали повторять пошлые глупости о гуманной женской природе. Помню, в разговоре со мной один французский троцкист (который всё ещё ездит в Россию в надежде основать здесь секцию своего интернационала) ляпнул, что в будущем власть будет принадлежать женщинам и от этого выиграют все, так как они намного гуманнее и терпимее мужчин. Это мнение, которое мало согласуется с реальным положением вещей, – отрыжка радикального феминизма. Так, сторонницы зародившегося в США в 30-е годы прошлого века «феминизма особых прав» (его ещё называют «феминизм государственного обеспечения» – welfare feminism) видели женщин во всем не похожими на мужчин. С их точки зрения, женщины склонны к кооперации, миролюбивы, а мужчины по природе агрессивны, их страсть к соревнованию друг с другом постоянно приводит к войнам и другим катаклизмам. Эти феминистски полагали, что если женщины будут править миром, порядки в обществе будут намного справедливей. Эта позиция опровергается рядом исследований и наблюдений. Так, исследования показывают, что в женской зоне царят намного более жестокие порядки, чем в мужской.
Но леваки продолжают повторять феминистские зады. Как-то в ЖЖ-сообществе Движения сопротивления Петра Алексеева анархист Влад Тупикин запостил свои размышлял о роли женщины в современной политике: «И в администрации Клинтона была не только практикантка Моника Левински, но и – вы будете смеяться – государственный секретарь (опять!) Мадлен Олбрайт (из Чехословакии по происхождению, by the way). Да, тоже женщина. И пани Олбрайтова, и отлично знающая русский язык госпожа Райс, и возможный будущий президент США мадам Клинтон, конечно, не самые симпатичные политики и вообще не самые симпатичные люди на свете. Возможно, они даже из наименее симпатичных. Но они, повторю это в который раз, – женские люди. И при этом они имели либо до сих пор имеют доступ к управлению самой сильной страной мира. И ничего катастрофического для США пока не произошло, страна не рухнула, не сдала никаких международных позиций от того, что эти международные позиции защищают уже более двенадцати лет – женщины».
И что? Во главе Российской империи три четверти XVIII века стояли женщины: Екатерина I, Анна Ивановна, Елизавета Петровна, Екатерина II. И Россия не рухнула, а, наоборот, расширила свою территорию. На Кавказ именно тогда начала взбираться. Что касается Кавказа, то такая кавказская страна, как Грузия, достигла пика могущества в XIII века, когда ею правила царица Тамара. Но что это доказывает-то? Эффективность или неэффективность работы политической системы не зависит исключительно от личности правителя и его пола.
Или Тупикин предлагает радоваться тому, что ключевые решения в мировой политике принимают женщины, и неважно, что это за решения? Но ведь бомбардировки Югославии, Афганистана и Ирака не стали гуманней от того, что решения о них принимали и женщины тоже.
Зомби культуры
Конечно же, леваки не могли не привнести свои ноты в феминизм. Феминистки считают, что женщины страдают от «заговора мужчин»: мол, мужчины, эти похотливые уроды, держат под своим контролем все сферы жизни, устанавливают стереотипы общественного поведения и каноны красоты, а женщины, эти угнетённые бедняжки, следуя навязанным канонам, вынуждены подчеркивать свои внешние достоинства. Обнажать ляжки и грудь, оголять животы, обтягивать ягодицы, наносить макияж – о, это так унизительно! Ох уж эти мужчины…
Леваки немного подкорректировали феминисток в этом вопросе. Во всем виновата буржуазная массовая культура. Она, мол, создает образы, которым подражают обыватели того и другого пола. С этим нельзя не согласиться. Массовая культура сильно влияет на поведение людей, иногда и предопределяет реакции человеческой массы на явления.
Кстати, к тем же мыслям, но с другой стороны подошли новые правые. «Мужчины (современные. – Д.Ж.) боятся собственных мыслей, бандитов, начальников, “общественного мнения”, деньгососущих и деньгодающих пауков. Но пуще всего они боятся женщин, – обрисовывает ситуацию философ Евгений Головин в статье «Эра гинекократии» (Элементы, № 6). – “Она” идет разноцветная и хорошо централизованная, её грудь соблазнительно вибрирует… и томительные глаза следят её изгибы, и плоть мучительно восстает. Её холодность – какое несчастье, её эротическое милосердие – какое блаженство! “Она” – притягательно сформированная материя в этом материальном мире, где мы живём только один раз, “она” – идея, кумир, её эмерджентные прелести кричат с плакатов, журнальных обложек и экранов. “Она”– конкретная ценность. Красивое женское тело стоит дорого, пожалуй, подешевле “обнаженной махи” Гойи, но всё же за него надо платить. Проститутка требует почасовой оплаты, любовница или жена требуют, понятно, много больше».
Но если «новые правые» утверждают, что массовая культура уничтожает «мужское начало», то леваки – что она унижает женщин, эксплуатируя ее образ в коммерческих целях.
В принципе правы и те, и другие. Массовая культура, зомбируя как женщин, так и мужчин, укрепляет обывательские мнения о женском и мужском. Если ты не ездишь на дорогом авто, если на тебе одежда не раскрученного бренда, на тебя никогда не обратит внимание «девушка с обложки»; если ты не девушка с обложки, стирать тебе носки и трусы за неудачником, а если тебе с внешностью повезло, сумей продать её подороже. Упругая выпуклая попа, длинные ноги, высокая грудь, пухлые губы, пышные волосы – это дар божий, которым надо распорядиться с выгодой для себя.
Массовая культура, формируя образы для подражания, умело эксплуатирует подсознательные импульсы людей. Мода на голые животы, полупрозрачные лосины, глубокие декольте, торчащие из джинсов трусы и джинсы с «низкой талией» – это лишь недавние примеры того, как массовая культура будоражит женский инстинкт – соблазнить самца. Не меньшей степени массовая культура воздействует и на мужские инстинкты. Одновременно, как правило, она укрепляет предрассудки о мужском и женском. В рекламных роликах именно женщины готовят, моют противни и тарелки, озабочены чистотой белья и исправностью стиральной машины, а мужчины накачиваются пивом, ездят на внедорожниках, а также в компании с детьми поедают макароны быстрого приготовления или суп из кубика, приготовленные заботливой и домовитой женой.
Догматизм процветает
Несмотря на то, что феминистки часто ведутся на различные модные веяния, они чрезвычайно догматичны. Если послушать и почитать их рассуждения о «дискриминации женщин», то создается впечатление, что мы живём лет сто назад, когда рабочим-женщинам вполне официально платили меньше, чем рабочим-мужчинам. И получают женщины меньше, и в органах власти их – по пальцам пересчитать, и среди руководителей производства – явная нехватка.
Конечно же, случаи унижения женщины работодателем не редкость. Но дело здесь не «в заговоре мужчин против женщин», а в самом характере капиталистического производства. Продвинутые феминисты, социалистические, это понимают. Дискриминация женщины и противоречия между полами детерминированы антагонизмами общества, основанного на частной собственности, считают они, а патриархат и капитализм есть «дуальные системы», которые взаимно укрепляют друг друга. В России, где частнособственнический капитализм только утверждается, открыто широкое поле для произвола, как против рабочего, так и против работницы. Если судить по статистике Санкт-Петербургской биржи труда – самые уязвимые категории населения в условиях нашего дикого капитализма – молодежь (23 % зарегистрировавшихся), женщины (68 %) и инвалиды (23 %). Если по этой статистике нарисовать портрет среднего петербургского безработного, то он получится таким: это девушка до 29 лет, экономист, бухгалтер или менеджер по профессии.
Но эти цифры не доказывают «угнетение женщин». Просто в годы «экономического благополучия», которые Владимир Путин назвал «тучными», модно было учиться на экономиста или менеджера, и учились этим профессиям в основном девушки. А кризис обозначил переизбыток молодых экономистов и менеджеров женского пола. То есть явное преобладание женщин на бирже труда в той же степени является показателем угнетения женщин, в какой тот факт, что среди студентов большинство составляют девушки, говорит о «дискриминации мужчин», о недопущении их образованию. Так экономически сложилось. Ничего сексуального – только бизнес. Именно из соображений бизнеса, а не из-за патриархальных представлений работодатели предпочитают не нанимать девушек и молодых женщин с маленькими детьми. Почему – понятно.
А о чём говорит тот факт, что в органах власти женщины представлены в меньшем количестве, чем мужчины? О том, что существует тайный заговор мужчин, вроде жидо-масонского, который отрезает женщин от управления страной? Низкий процент (а он действительно низкий) среди руководителей высшего, да и среднего звена – скорее проявление той социокультурной традиции, по которой подавляющее большинство женщин не стремятся к руководящей работе, так как она не позволит им заниматься домом. Дом – это привычная для женщины среда обитания, так её воспитали патриархальные традиции общества, привязанность к домашним заботам – следствие женской «родовой истории». Когда человечество перешло на мясоедение, мужчины занимались охотой, а женщины поддерживали очаг и наводили порядок на стоянке. Так что «домашнее рабство» женщины отчасти является добровольным. Если женщина действительно захочет стать руководителем, ныне ей мало что может помешать. Современный капитализм не делает большого различия между полами.
Объяснять явление с помощью цифр, не затрагивая социокультурный фон – дилетантизм чистой воды (или намеренное жонглирование цифрами ради того, чтобы доказать необходимый тезис). То есть статистические исследования нужно дополнять, скажем, социологическими опросами, в ходе которых женщин просили бы ответить на вопросы, вроде: «Хотели бы вы стать руководителем?», «Если да, то почему?», «Если нет, то почему?». В свою очередь, данные социологии надо рассматривать в историческом контексте: в одной стране или регионе – он один, в другом – другой.
После революции
Капитализм с его рыночной экономикой, конечно, усугубляет многие противоречия, в частности, подогревает и усугубляет конфликты между мужской и женской частями общества. Однако даже самая радикальная социальная революция не снимет антагонизм между полами. Преодоление отчуждения в процессе труда, вовлеченность людей того и другого пола в процесс принятия решений, автоматизация бытовой работы (стирка, уборка и т.д.) – всё это поможет преодолеть культурные предрассудки относительно взаимоотношений мужчины и женщины, но не ликвидирует сущностные отличия между мужчинами и женщинами, их родовые черты.
Ибо антагонизм между мужчинами и женщинами коренится в их физиологии, сексуальности и социальной истории полов. Если в будущем и может появиться единая раса, как мечтал Ленин, то единого пола-то не появится, да простят меня поклонники теории «плавающего гендера». Когда обывательские предрассудки в отношении роли мужчины и роли женщины будут истреблены, вновь откроется истинное предназначение полов и смысл разделения на мужское и женское.
