«…Как бы там ни было, мы стремительно приближаемся к созданию всемирной федерации под управлением Соединенных Штатов Америки, и с английским языком в качестве государственного. Разумеется, перспектива жить под властью идиотов несколько смущает; но ведь это не в первый раз. Судя по тем свидетельствам, которые оставили о себе древние римляне, они явно были нацией придурков; что не помешало им покорить Иудею и Грецию. А потом явились варвары, и так далее, и так далее…» – эти мысли Мишеля Уэльбека я вспоминал, сидя журналисткой конференции в Риге.
Представьте себе: в зале пять человек из Украины, четыре (включая меня) – из России, две девушки из Польши и один швед. Среди нас лишь один человек, для которого английский язык – родной. Это отличный парень из Новой Зеландии (он иногда пытается даже что-то сказать по-русски). Но живёт он не в Новой Зеландии, а в Швеции. Все латыши, которые нас принимают, знают русский и легко переходят на него в кулуарах. Я помню те времена, когда в Прибалтике неохотно отвечали на вопросы, заданные на русском языке. Сейчас в Риге этого нет и в помине. Русские – желанные гости. Рижские продавцы, официанты, портье, таксисты и т.д. с готовностью общаются на языке «оккупантов» и «репатриантов». Причём и те, что выросли после развала СССР, то есть совсем молодые люди. Однако рабочий язык нашей конференции – английский. Лингвистический империализм живёт и побеждает! Когда профессор из Санкт-Петербурга заговорил на английском с русским редактором рижского русского радио, мне показалось, что я попал в театр абсурда.
В особо тяжёлом положении профессора из Украины. Мне полгода преподавали английский в мореходной школе – и я что-то запомнил. Кроме того, я знаю итальянский, пусть и средненько. А итальянский весьма близок к латыни – матери основных европейских языков. Так что я усекаю, о чём идёт речь. А профессора Сумского державного университета, женщина и мужчина средних лет, вообще «не втыкают». Но я сдался. Лингвистический империализм меня победил – в данном конкретном сражении. И я, мучая себя и окружающих, выражаю свой опиньон на рабочем языке конференции. А украинские профессора упорно выступают на ріднiй мовi. Молодцы. Только вот жаль латышей. По-русски они понимают весьма неплохо, а украинский им воспринимать сложно. Правда, на помощь окружающим приходят аспирантки профессоров из Сум – они переводят выступления профессоров на английский.
Я вовсе не за то, чтобы конференция проходила на русском. В конце концов, среди нас новозеландец, швед и две полячки, которые русского не знают. Но почему английский? Почему человек должен чувствовать себя неучем, провинциальной дубиной, если он не знает этот язык, а знает как иностранный другой, а то и не один? А человек из англоязычной страны, который не знает другого языка, кроме своего родного, везде себя чувствует себя комфортно? Например, профессор из Сум (мужчина) сказал мне, что владеет немецким. Помнит ещё со школы. А немецкий, попробуй – выучи. Язык сломаешь и мозгами двинешься. В конце концов, профессора из Сум – двуязычные люди, которые одинаково хорошо знают украинский и русский. Языки похожие, но разные.
Словом, нужно какое-то средство общения, которое поставило всех носителей европейских языков в одинаковые условия. Ведь лингвистический империализм — он ещё и унижает. На конференции в Риге я убедился в правоте того, что писал автор сайта «Новый смысл» Андрей Шляхов в статье об эсперанто: «Замещение инглиша ничейным эсперанто во многом сняло бы напряжённость и абсурдность в международных отношениях. Нейтральный язык мог бы спасти малые языки от поглощения их более сильными соседями. <…>
Введение нейтрального международного языка решило бы многие политические, социальные, культурные проблемы. Между тем, даже чиновники Евросоюза яростно отбиваются от попыток использовать эсперанто на переговорах. Хотя, по подсчётам экономиста Франсуа Грина, Европа могла бы сэкономить 25 000 000 000 евро в год, если бы приняла эсперанто. Может быть, не хватает критической массы сторонников этого языка, чтобы дожать ситуацию? Помимо политических и прагматических соображений, в изучении эсперанто есть и другие резоны. На этом языке издана чуть ли не вся мировая классика. Притом гибкость эсперанто позволяет переводить произведения наиболее близко к оригиналу. Есть и совершенно уже оригинальная литература, написанная на эсперанто. В ней уже оформились свои традиции, стили, течения, аллюзии. <…>
Распространение эсперанто необходимо даже для того, чтобы учить другие языки не ради престижа, вынужденно или из карьерных соображений, а просто потому, что это интересно делать».
Понятно, что волей или неволей все переходят на язык самой мощной державы в мире – США. Правда, полностью он выдавил все языки из официального обихода не так давно – в начале 90-х. Свой первый заграничный паспорт я получил в конце 90-го. Заполнен он на французском, который до недавнего времени считался дипломатическим языком. Тотальное утверждение английского произошло после распада Советского Союза. Может быть, это случайное совпадение, но на него нельзя не обратить внимания. Из всех вариантов извращённой латыни победил самый варварский, на котором когда-то говорило простонародье провинциального островного королевства! Это, конечно, ирония судьбы. Ирония истории. Насмешка капитализма над всеми нами. Французский психолог, лингвист, полиглот Клод Пирон поделился своими наблюдениями: «Девяносто процентов населения континентальной Европы не в состоянии понять набор простых фраз на бытовом английском. Когда среднестатистический поляк старается объясниться на английском со среднестатистическим итальянцем, корейцем или португальцем, все они выглядят так, будто страдают афазией (афазия – расстройство речи, состоящее в утрате способности пользоваться словами и фразами как средством выражения мысли вследствие поражения определённых зон коры головного мозга – прим. редакции), будто бы языковой центр их мозга поражён инсультом». После конференции в Риге я понимаю, что Пирон не преувеличивает. Когда, скажем, общаешься на итальянском языке с интеллигентным итальянцем, он, понимая, что ты иностранец, строит свои фразы до предела чётко и старается их не усложнять. И это обогащает твоё знание чужого языка. Ты постепенно втягиваешься в него, чувствуя его вкус. Когда два человека общаются на чужом них обоих языке, это производит комическое впечатление.
На конференции мы обсуждали довольно важные вопросы. Например, сочетание журналистики и политической ангажированности. Латышская молодая женщина, которая училась в Сан-Франциско и получает на проведение журналистских расследований гранты от Госдепа США (она этого не скрывает), учила нас, что настоящий журналист не выражает своего мнения, не показывает свои политические симпатии, а лишь информирует население. Да, да, мы все это знаем. Об этом пишут все специалисты по теории и практике журнализма англосаксонской (читай – американской) школы. Я сейчас не буду останавливаться на ханжестве и лицемерии этой пойнт оф вью, а лишь напомню, что есть ещё, например, романская школа журналистики. В романских странах, прежде всего – во Франции, ведущие издания никогда не скрывали своей ангажированности. Да и российская журналистика – весьма самобытное явление, которое, к сожалению, сейчас растворяется в море конформистского непрофессионализма. Англосаксонский формат навязывает себя везде. Просто в межнациональном общении это проявляется наиболее выпукло. Откровенно говоря, мы не смогли полноценно поспорить на конференции именно потому, что наш разговор на английском был далёк от полноценного общения. Отлично шпарила на английском лишь девушка, которая училась в Сан-Франциско. Что в принципе не удивительно.
Я вовсе не за то, чтобы вместо английского сделать языком международного общение другой органический язык. (Правда, было бы приятней, если бы им стал испанский – это второй язык по распространённости в мире после китайского, испанский считают родным 350 млн человек, а английский – 315 млн, число испаноязычных постоянно растёт, а англоговорящих – сокращается.) Я за эсперанто. Вот если после того, как этот искусственный язык будет официально утверждён как средство международного общения, кто-то появится на конференции, не зная его, и вновь начнёт объясняться, как мы сейчас на английском, то такого человека можно будет заклеймить как неуча и больше его никуда не приглашать.
