Обнаружил в сети ещё один текст, написанный мною в июне 2009 года для сайта «Рабкор». После модернизации сайта, как я уже писал, его архив вместе с моими текстами пропал. Но я отыскал свои статьи в «Живом журнале». В декабре 2011 года, когда народ начал выражать своё недовольство подтасовкой результатов думских выборов, мне казалось, что я ошибся в оценке масс. Нет, иллюзий я не испытывал. Я прекрасно понимал, что власть в России достаточно крепка, чтобы погасить недовольство, весьма скромное по европейским меркам. Но, видя на демонстрациях протеста людей, воодушевлённых своим собственным желанием прижучить жуликов, которые украли их голоса, я жалел, что обидел их, пусть и заочно (вряд ли многие из тех, кто выходил на эти митинги и марши «За честные выборы» читали «Рабкор»). Но теперь я не жалею об этом. Мы стали жить ещё хуже, чем до декабря 2011 года. И всё потому, что массы вновь дали себя околпачить. Они быстро устали, разочаровались и разбежались по своим норам – сетевые хомячки. И режим лжи и лицемерия только окреп! Так что я со спокойной совестью выкладываю свой текст «Каловые массы истории».
— Творят ли массы историю? В той же степени, в которой каловые массы влияют на здоровье человека. Есть две вещи, которые заслуживают самого большего презрения, – глупость и ложь. Традиционный социализм (не говоря об анархизме) отягощён обоими пороками. Если социалист утверждает, что массы творят историю, он либо врёт, чтобы его не заподозрили в предательстве социалистической догмы, либо откровенно глупит, не понимая, насколько вредны его иллюзии для дела социальной революции. «Массы» – само слово вызывает неприятные ассоциации. Но ладно если бы дело ограничивалось только ассоциациями – главное, что массы, выходя на первый план, губят возможности изменить этот поганый мир.
Возьмём ситуацию в Пикалёво, небольшом городе Ленинградской области, где градообразующий цементный завод распилили олигархи: в итоге производство встало, а жители города оказались без денег и работы. Леваки с надеждой смотрели на Пикалёво, ожидая социального взрыва, а заодно подсчитывая число «моногородов» в России, где могли подхватить пример пикалёвцев. И казалось, надежды начинают осуществляться: пикалёвцы, доведённые до отчаяния, перекрыли федеральное шоссе, требуя заплатить им долги по зарплате и вновь запустить заводы. Образовалась огромная транспортная пробка – до Череповца (больше чем на 400 километров). И тогда в Пикалёво на вертолете прилетел лидер нации – Владимир Путин. Жители несчастного городка встречали его восторженно. Наконец-то приехал он, их любимец: небольшого роста, неброский, энергичный лысоватый мужчина. Во всем его облике читается надежность – то, что так ценят в мужчине русские женщины: пусть не красавец, не герой, главное, чтобы надёжный, чтобы за его спиной, как за каменной стеной… Пикалёвцы, расточая восторги в адрес Путина, были уверены: сейчас он даст на орехи олигархам и областным чиновникам. И Путин не подвёл, не подкачал, оправдал ожидания и надежды. Он же – надёжный!
Перед камерами он разнёс олигархов, особенно сильно прошёлся по Дерипаске. Путин приказал заплатить долги по зарплате, запустить завод. Люди осчастливлены. Путин в очередной раз показал себя их защитником. Людям ведь лень узнать, что соглашение о перезапуске работы заводов было подписано накануне в Кремле и что это соглашение выгодно Дерипаске, которого перед телекамерами выставили мальчиком для битья. Пикалёвские массы успокоились, перестали бродить. И это нормально. Иначе массы себя и не ведут. Вначале буянят, а потом отдаются тому, кого полюбили. Так было всегда.
Революция пожирает своих детей – эта избитая «истина» совершенно не верна. Детей революции пожирает не их мать, а масса. И дело здесь не только и не столько в «классовых подвижках» в ходе развития революции, когда инициатива переходит от одной социальной группы к другой, как писал Троцкий. Дело в колебаниях настроения массы. Масса переживает революцию в режиме истерики. Она не мыслит. Она чувствует, ощущает. Революция для массы – это материя, данная ей в ощущение, а не в понимание. Как охочей до секса бабе нужны всё новые и новые любовники, так и истерической массе постоянно нужны новые кумиры. Мирабо, Дантон, Робеспьер… Керенский, Троцкий, Сталин…. Каждый срывал свои овации.
Конечно, определенная логика в колебании настроения массы присутствовала. Социал-демократ Николай Суханов вспоминает, что солдатская толпа, которая встречала в Петрограде Ленина, готова была разорвать его, когда он заговорил о необходимости мира без аннексий и контрибуций. Прошло всего несколько месяцев, армия потерпела жестокое поражение, Россия получила очередные сотни тысяч трупов, и та же толпа завыла: «Мира!»
Бедняга Троцкий испытал на себе все прелести народной любви. В октябре 1917 года он отказался от должности председателя Совнаркома: еврей, мол, в антисемитской стране не может быть главой государства, даже если это государство – рабочее. Прошло не больше года, и его, еврея, который до того, как стать Главковерхом и Наркомвоенмором, никогда не поднимал ничего тяжелее пера, русские солдаты в буквальном смысле носили на руках. Троцкий обладал колоссальным авторитетом в армии. Его, человека, который из руин возродил армию и организовал её победы, боготворили не только командиры, но и простые солдаты. Но вот закончилась война – и толпа, пусть она уже была не совсем той, что осенью 1917-го, стала Троцкого презирать: какой-то Лейба Бронштейн втягивает нас в авантюры, тоже нашелся мессия… Зато толпа возлюбила другого инородца – Сталина. Боготворила его, грузина, 20 с лишним лет. Надо ли напоминать, что значит быть грузином в России сегодня? Надо ли рассказывать, как сейчас относится к грузинам русская толпа?
Троцкий объяснял причины «советского Термидора» (бюрократического вырождения революции) задержкой революции международной. Мол, если бы в Германии победила пролетарская революция, то развитый немецкий рабочий класс помог бы российским братьям наладить демократическое плановое производство, поделился бы необходимым опытом. Но через 15 лет после поражения германской революции и расправы над спартаковцами развитый немецкий рабочий класс привёл к власти Гитлера, и немецкая толпа испытывала оргазм, слушая кликушества ефрейтора с оторванным яйцом и клоунскими усами.
Кстати, тот же Троцкий в «Преданной революции» верно подмечает, что ещё одна причина советского Термидора – изменение психологии «вчера еще революционных масс». А если бюрократическое вырождение стало следствием изменений в массовом сознании, то смешно пенять бюрократию за отрыв этой самой массы. Бюрократия и её лидер – Сталин, наоборот, во всяком случае, на первых порах, внимательно слушали бурление в массовом брюхе.
Тот, кто занимается социалистической активистской практикой с конца 80-х, мог много раз убедиться в ветрености массы. В конце 80-х – начале 90-х агитировать против Ельцина и Собчака в России было небезопасно для здоровья: истеричные поклонницы столпов демократии готовы были за это выколоть глаза или что-нибудь оторвать. Через год-полтора, когда толпа вкусила прелести рынка, те же дамочки костерили Ельцина матом, а петербургского мэра называла не иначе как Собчарой. В середине 90-х в Петербурге царило «Яблоко», здесь «Яблоко» фактически стало партией власти, почти все депутаты Госдумы от Петербурга были «яблочниками». Сейчас эта партия не может провести на берегах Невы более-менее массовое мероприятие, а на выборах собирает ничтожные проценты. Конечно, выборы проходят нечестно. Но можно отрезать два-три, пусть пять процентов, но не 25 же! Настроение толпы изменилось. Теперь она в Петербурге совсем не «яблочная».
Примеров переменчивости толпы, глупости массы можно привести множество. Важно, зная, что масса – это всегда плохо, сделать правильный вывод, верный с точки зрения революционной стратегии. Можно, конечно, стать мизантропом, замкнуться в себе и тихо ненавидеть окружающих. В принципе это – решение. Но оно имеет один большой недостаток – оно не революционное.
На первый взгляд, это может показаться странным, но тлетворное влияния массы на ход истории следует предотвращать путем создания массовых организаций: корпоративных и гражданских. Массовые организации – это совсем не то же самое, что организация массы. Любые попытки ввести массы в какие-то нормы и рамки заканчиваются диктатурой.
Настоящие массовые организации всегда, во все времена, объединяли наиболее активных, бесшабашных, смелых («безответственных») представителей того или иного социального слоя, будь то рабочие, крестьяне, солдаты или люди искусства. Скажем, боевой профсоюз представляет собой инициативное меньшинство, большинство представителей той или иной профессии. Это ещё сто лет назад доказывали Густав Эрве, Жорж Сорель, Юбер Лагардель и другие революционные синдикалисты. «Массы консервативны, мирно настроены, любят свой отдых и свою безопасность, не хотят рисковать; из своего обычного состояния они выходят только под влиянием страстных меньшинств. Меньшинство должно понять, что оно может быть только меньшинством. Чтобы вызвать массы из их состояния заплесневения, нужны примеры безумной смелости, революционного романтизма, народной поэзии, без которой массы никогда не вдохновляются на абстрактную идею», — писал Эрве.
За примерами далеко ходить не надо. Профсоюз на заводе «Форд» во Всеволожске – небольшой: организованных рабочих на заводе меньше, чем тех, кто плывет по течению. Если взять Морской порт Санкт-Петербурга – та же картина: в актив профсоюза докеров входят только те, кто готов бороться, несмотря запугивания со стороны хозяев.
Умных всегда меньше, чем недоумков, а смелых всегда меньше, чем трусов. Но именно меньшинство способно радикально изменить ход истории. И главное: организованное меньшинство не даст бабьей истерии массы погубить проявления всего живого и авангардного.
Июнь 2009 года
P. S. В этом тексте нет ответа на вопрос: а что делать с массами, если они тормозят исторический прогресс? Масса – это что-то типа горной породы, в которой скрыто полезное ископаемое. А революционеры похожи геологов (да простят меня люди этой профессии за такое сравнение). Чтобы из руды получить металл, её нужно отравить в печь. Массы – это то, что нужно переплавить.
