Дмитрий ЖВАНИЯ. Голодовки – признак нашей слабости

Голодовки Сергея Удальцова и Олега Шеина заставляют рассмотреть такой метод борьбы, как добровольный отказ от приёма пищи.

От Ирландии до Тосно

Впервые о голодовке как о методе политической борьбы я узнал в отрочестве, в начале 1981 года, когда в тюрьме Мэйз голодали бойцы Ирландской республиканской армии — Бобби Сэндс и его товарищи.

Я был политинформатором класса и один раз в неделю, по понедельникам, рассказывал однокашникам о развитии событий в Северной Ирландии, а сам я получал информацию из газет и телепрограммы «Международная панорама» (смотрел вместе с папой по воскресеньям). Ирландцы мне казались героями. Пленённые мужественные воины боролись за свою честь и своё дело с помощью единственно доступного им средства.

Через несколько лет в Америке, в Вашингтоне, на лужайке возле Белого дома голодал доктор Чарльз Хайдер. Голодовка началась в сентябре 1986 года. Я служил тогда в армии и, если честно, мне не было бы никакого дела до Хайдера, не будь я редактором стенгазеты роты «Боевая антенна» (я служил в радиоразведке). Информацию о голодовке американского астрофизика против гонки вооружений я черпал из газеты «Красная звезда».

Голодовка Хайдера затягивалась. Мои сослуживцы, как и многие советские люди, заподозрили доктора в жульничестве. Мы даже прозвали «доктором Хайдером» одного бойца, уличённого в ночном поедании продуктов из посылки, присланной из дома. (По неписаным армейским правилам он должен был угостить едой товарищей.)

А на «гражданке» над Хайдером все просто потешались. Когда через 218 дней американский учёный объявил об окончании голодовки, ленинградская рок-группа «Ноль» написала песню «Доктор Хайдер снова начал есть». «И в этот трудный час за каждого из нас доктор Хайдер, доктор Хайдер, доктор Хайдер снова начал есть!» — кричал Фёдор Чистяков, подыгрывая себе на баяне.

Меня, вернувшегося из вооружённых сил, раздражало это ёрничество, как и всё перестроечное пересмешничество. Доктор Хайдер, похожий на американского бездомного или безумного учёного (которым, как выяснилось, и был на самом деле), казался мне гораздо более интересным человеком, чем Фёдор Чистяков — хиппи-клоун в женских штанах.

А потом мы многое узнали. Якобы доктор не сидел всё время на лужайке перед Белым домом. А для того чтобы голодовка доктора казалась непрерывной, советский журналист Владимир Дунаев, который и раскрутил историю с голодовкой Хайдера, снимал по пять сюжетов за один день об этой акции, надевая разные костюмы. Об этом рассказал сын журналиста. А главное, перед тем, как отказаться от приёма пищи, Хайдер страдал ожирением: при росте 188 сантиметров он весил 135 килограммов. Но каким бы жирным ни был жирным доктор Хайдер, он  не выдержал бы без еды 7 месяцев, если не пил тайком фруктовые соки и принимал витамины.

Вскоре после истории с доктором Хайдером я начал сталкиваться с голодовками в реальной жизни. Во время событий на площади Тяньаньмэнь в Пекине один мой знакомый студенческий активист предложил мне присоединиться к однодневной голодовке в знак солидарности с борющейся китайской молодёжью (в Советском Союзе думали, что китайские студенты требовали либерализации режима, а на самом деле они выступили против последствий рыночных реформ Дэн Сяопина).

Для меня, анархиста, однодневная голодовка казалась смешным средством проявления солидарности. Я предложил устроить манифестацию у стен китайского консульства, что мы и сделали 5 июня – после того, как китайская армия расстреляла протестующих на Тяньаньмэнь.

Летом 1989 года в Тбилиси я увидел на ступенях Дома правительства людей, которые голодали, сидя на раздвижных стульчиках и требуя выхода Грузии из СССР (после событий в апреле 1989 года идея выхода Грузии из Советского Союза была популярна среди большинства грузин). Эти люди производили какое-то странное впечатление. Вряд ли они верили, что их голодовка достигнет цели.

И, наконец, осенью 1990 года в Ленинграде на Исаакиевской площади, напротив Ленсовета, в палатке голодал рабочий вагонного депо Тихомиров, требуя улучшения жилищных условий для себя. Продержался он больше месяца. Я однажды даже дежурил рядом с Тихомировым, чтобы в случае, если он потеряет сознание, вызвать врачей. Эта голодовка создала для нашей ультралевой группы «Революционные пролетарские ячейки» информационный повод для обращения к рабочим. Ситуацию я подробно описал в книжке «Путь хунвейбина»:

«Тихомиров состоял в Центре взаимопомощи рабочих «Независимость». Центр представлял собой компанию последователей Леонида Павлова – человека, внешне очень похожего на Карла Маркса в преклонные годы. Павлов разработал свою теорию, согласно которой рабочих эксплуатирует «класс социалиев» — первые лица, то есть начальники. Честно говоря, нас не сильно интересовал сам Тихомиров и его личный квартирный вопрос. Мы искали повод проявить себя как защитники пролетариев. Мы пригласили представителя «Независимости» и предложили ему провести заочное заседание “рабочего суда”, то есть без участия обвиняемого – начальника вагонного депо города Тосно, депутата Леноблсовета В. П. Соловьёва. Представитель “Независимости” согласился с нашим предложением. И “рабочий суд” постановил, что “за преступную деятельность против рабочего движения” г-на Соловьёва следует: 1) незамедлительно выгнать с занимаемой должности; 2) лишить права заниматься какой-либо административно-распорядительной деятельностью на 2 года; 3) выселить из незаконно занимаемой квартиры в рабочее общежитие, а квартиру передать законным владельцам (то есть нуждающимся рабочим).

Я распечатал 1000 экземпляров этой листовки. На следующий день, дождливым сентябрьским вечером мы отправились в Тосно. Мы — это Алексей Бэр, Янек, Саня Гажев и я. Мы перелезли через забор депо и начали раскладывать листовки на рабочих местах, в вагонах. Административный корпус оказался открытым, мы с Янеком вошли внутрь и стали раскладывать листовки на креслах, прикреплять их на доски объявлений. Вдруг внизу послышались шаги и голоса. Мы поднялись на верхний этаж, нашли дверь на чердак и вылезли на крышу, чтобы спуститься по внешней пожарной лестнице, снизу нас заметила какая-то тётка и подняла крик.

Мы нашли дверь, которая вела с крыши в какой-то аппендикс административного корпуса, и начали её взламывать. Неожиданно с внутренней стороны дверь отворил охранник, я чуть не упал на него. Охранник испугался и просто попросил нас уйти с крыши, проводил нас вниз. По дороге мы разговорились, я объяснил, кто мы и зачем приехали в Тосно. Внизу стояли ещё несколько охранников, они вели себя наглей, но в рамках. Все в один голос говорили, что Тихомиров думает не о коллективе, а только о себе. Я сказал, что мы им, охранникам, не верим, и хотим узнать мнение рабочих депо. И охранники отпустили нас: “Идите в депо, поговорите с мужиками, только все уже разошлись, осталась только дежурная смена”. В годы перестройки такое было реально, сейчас бы тут же охрана сдала активистов в милицию, а та отвезла бы их в суд за незаконное проникновение на промышленный объект. Что касается мужиков, то их мнение в отношении Тихомирова разделилось. Мы раскидали все листовки и с чувством выполненного революционного долга возвратились в Питер».

Революционное самоубийство

За 20 лет, которые прошли после развала Советского Союза, прошло столько голодовок, что, наверное, все и не сосчитать. Голодают обманутые вкладчики и обманутые дольщики, рабочие голодают, требуя, как правило, закрыть долги по зарплате. Чтобы понять масштабы этого явления, достаточно в любой поисковой системе набрать словосочетание «голодовка рабочих». На сайте trudorg.ru, созданном активистами рабочих профсоюзов, рабочие голодовки собраны в хронологическом порядке. Но вряд ли издатели сайта смогли учесть все события этого ряда.

Наверное, Россия – чемпион по голодовкам. И это плохо. Это очень плохо! Ведь что такое голодовка? Это отчаянный шаг, когда ничего другого ты сделать просто не в состоянии. Так, бойцы ИРА голодали в тюрьме Мэйз, требуя вернуть им статус военнопленных и политических заключённых (в 1976-м британское правительство объявило об отмене «специального статуса» для ирландских бойцов и приравняло их к обычным преступникам). Отбывая наказание в тюрьме особого режима, сидя в одиночных камерах, они не могли поднять обычный тюремный бунт. Правда, до голодовки заключённые ирландские патриоты пытались протестовать другими методами — они отказывались от ношения тюремной одежды («чистый протест»), измазывали стены камер своими экскрементами («грязный протест»). Но это не помогло. И тогда они прибегли к крайне мере, которая означает лишь только одно — медленное самоубийство.

Голодовка бойцов ИРА была тем, что лидер «Чёрных пантер» Хьюи Ньютон называл «революционным самоубийством». «В процессе выработки этого термина я взял два знакомых всем слова и соединил их, чтобы в итоге получить словосочетание с доселе неизвестным смыслом, эдакий неологизм, где слово «революционное» наполняет слово «самоубийство» новым содержанием, — объясняет Ньютон. — Таким образом возникает идея, в которой скрыто множество различных измерений и значений и которая применима к осмыслению сегодняшней новой и сложной ситуации.

Моё тюремное заключение является хорошим примером осуществления революционного самоубийства на практике, потому что тюрьму можно рассматривать в качестве уменьшенной копии внешнего мира. С самого начала я стал оказывать открытое неповиновение тюремным властям, отказываясь сотрудничать с ними. В результате меня посадили под замок, причём в одиночную камеру. Шли месяцы, а я оставался непоколебим. Администрация тюрьмы решила оценивать моё поведение как попытку самоубийства. Мне твердили, что рано или поздно я сломаюсь от напряжения. Но я не сломался и тем более не отступил от своих взглядов. Я стал сильным.

Если бы я подчинился тюремной эксплуатации и начал выполнять волю тюремных распорядителей, такое соглашательство привело бы к гибели моего духа и обрекло бы меня на жалкое существование. Сотрудничать с тюремными властями для меня означало бы реакционное самоубийство. Одиночное заключение может оказывать деструктивное воздействие и на психику, и на разум человека, но я сознавал этот риск. Я должен быть испытывать страдание определённым образом. Я мучился, и моё сопротивление говорило моим противникам, что я отвергаю все ценности, отстаиваемые ими. И, хотя избранная мной тактика могла причинить вред моему собственному здоровью, даже убить меня, я рассматривал свои действия как способ всколыхнуть сознание других заключённых, как вклад в совершающуюся революцию. Лишь сопротивление способно разрушить разнообразные формы давления, которые толкают людей на реакционное самоубийство.

В концепции революционного самоубийства нет ни пораженческих, ни фаталистических настроений. Напротив, в ней заложено осознание реальности в сочетании с возможностью надежды: реальности, потому что революционер всегда должен быть готов столкнуться со смертью, и надежды, потому что она олицетворяет твёрдое намерение добиться перемен».

Бобби Сэндс умер от истощения 5 мая 1981 года. Он продержался 66 дней. Через неделю умер его соратник Фрэнсис Хьюз, ещё через несколько дней этот мир покинул Раймонд МакКрич. Премьер-министр Британии Маргарет Тэтчер не пошла на уступки.

Всего с 5 мая по 20 августа от истощения умерло 10 ирландских бойцов. Но их смерти отозвались на воле бунтами и погромами, а главное — активизацией деятельности ИРА и других боевых национально-освободительных организаций Ирландии. Маргарет Тэтчер сейчас 86 лет. Очень скоро она ответит за эти ирландские смерти, как и за многое другое.

Голодовка в тюрьме особого режима абсолютно оправдана, если ты готов, как Бобби Сэндс и его товарищи, идти до конца. Ведь ирландцы не только и не столько боролись за изменение тюремного режима, сколько отстаивали идею свободы своей родины с помощью единственного доступного им средства.

Когда голодают рабочие, взрослые и, в принципе, свободные люди, это меня удивляет. Я вспоминаю роман Эмиля Золя «Жерминаль». Его герои, шахтёры, голодали. Но их голод был следствием забастовки – прямого рабочего действия. Борьба шахтёров «Жерминаля» закончилась поражением, но перед этим они пошли на столкновение с войсками. А когда борьба сразу начинается с голодовки, то возникает целый ряд вопросов. На самом деле, в основе голодовки «на воле» лежит страх — страх нарушить закон. Чем закончится прямое рабочее действие – не всегда предугадаешь.

«Мы не хотим выходить за рамки правового поля!» — как заклинание повторяют наши рабочие и социальные активисты. А голодающий на свободе человек закон не нарушает. Вот они, активисты, и голодают.  Только я что-то не слышал, чтобы кто-нибудь из них, как Бобби Сэндс, дошёл до конца. И это правильно: зарплата или деньги, потерянные в долевом строительстве, не стоят жизни. Жизнь отдают за идею, а не за деньги, пусть они и заработаны потом (ударение на первое О).

Когда за рабочими сила

Но как добиться своего? Для начала надо задаться следующими вопросами. А кто очертил правовое поле? В чьих интересах оно очерчено? Какая команда на этом поле всегда побеждает и почему? А тот, кто не выплачивает жалованье — он что, не выходит за рамки этого пресловутого поля?

В сентябре 2009 года 300 работников разорившегося французского предприятия “New Fabris”, занимавшегося производством автомобильных запчастей, ворвались в пустующее здание завода, забаррикадировали двери и поставили жёсткое условие: или им возместят задолженности по заработной плате — по 30 тысяч евро на человека, или предприятие будет взорвано. «В здании полно баллонов с газом, и их будет вполне достаточно, чтобы всё здесь взлетело на воздух. У нас тут детонатор, и если в назначенный срок мы не получим денег, то легко тут всё взорвём», — сказал один из рабочих в эфире телеканала “Euronews”.

Предприятие “New Fabris” существовало с 1947 года в округе Шательро и производило комплектующие для автомобильных компаний “Renault”, “Citroen” и “Peugeot”. С приходом финансового кризиса дела у “New Fabris” шли всё хуже и хуже, пока в июне 2009 года арбитражный суд Лилля не признал это предприятие банкротом, после чего начали увольнять рабочих. Никаких компенсаций жертвы сокращений не получили, как и пособия по безработице от государства. В итоге наиболее активные и смелые рабочие пошли на рискованные, но вполне оправданные меры. 

В разгар кризиса доказал эффективность такой метод рабочей борьбы, как взятие рабочими в заложники топ-менеджеров. Во Франции даже термин появился — «босснеппинг» (похищение боссов). Так, 13 марта 2009 года в заложниках оказался директор французского филиала “Sony” Серж Фушер. «Ночь в плену прошла спокойно», — заявил он на утро. В итоге дирекция филиала “Sony” подписала с профсоюзами новое соглашение, и уволенные рабочие получили дополнительные выплаты.

В начале апреля 2009 года в городе Бельгард-сюр-Вальсерин, работники французского завода британской компании “Scapa” захватили четырёх руководителей компании, протестуя против решения руководства закрыть завод из-за кризиса. А в конце апреля в городе Виллемюр-сюр-Тарн на юге Франции рабочие завода компании “Molex” (производит детали для автомобилей) заперли в кабинете члена совета директоров Маркуса Керью и начальника отдела кадров Колин Колбок, дабы добиться отмены массовых сокращений.

Весной 2009 года в заложниках посидели и топы других предприятий. Рабочих не устраивали низкие выплаты, которые они получали при увольнениях, и масштабы сокращений в компаниях. Почти во всех случаях рабочие добились своего. Например, рабочие французского завода “Caterpillar” выпустили четырёх топ-заложников только после того, как руководство предприятия согласилось возобновить переговоры с профсоюзом о сокращении рабочих мест, а также увеличении размера компенсационных выплат (до акции боссы “Caterpillar” намеревались уволить 733-х рабочих). Кроме того, хозяева оплатили рабочим три дня забастовки, в ходе которой и были взяты в заложники топ-менеджеры.

Переговоры между рабочими “Caterpillar” и патронатом предприятия велись при посредничестве правительства Франции. Президент Франции Николя Саркози, со своей стороны, пообещал сотрудникам завода “Caterpillar” в Гренобле, что он сделает всё возможное, чтобы предотвратить массовые увольнения. Французское государство, надо отметить, боялось идти с рабочими на открытый конфликт и не прибегало к репрессивным мерам. Согласно французским законам, за незаконное задержание, которое длилось менее недели, грозит до пяти лет лишения свободы и штраф в 75 тысяч евро. Но на практике в отношении рабочих, пленивших своё начальство, такие судебные решения не выносились.

Чтобы найти похожие сообщения, необходимо в любой поисковой системе набрать ключевые слова: «Франция, рабочая борьба, профсоюзы, забастовки». Радикальные формы профсоюзной борьбы для Франции — обыденность. И французский рабочий класс от этого только в выигрыше. Французские рабочие много раз напоминали, что с ними шутки плохи.

Если бы топ-менеджеров брали в заложники отчаявшиеся одиночки, их бы наказывали за это по полной программе. Но за теми, кто занимался «босснепиннгом», стоят непреклонные рабочие коллективы и боевые профсоюзы. Американский рабочий поэт Джо Хилл бросил однажды клич: «Не надо плакать! Организуйтесь!». Перефразируя его слова, можно посоветовать русским рабочим: «Не надо голодать! Организуйтесь!»

Сами виноваты

Что касается индивидуальных голодовок, то это, конечно, личный выбор каждого. Сергей Удальцов голодал в тюремной камере. Другого способа протеста против нарушения его прав и свобод он не имел. Олег Шеин, который борется сейчас за власть в Астрахани, тоже сумел привлечь внимание к себе и к ситуации в этом городе. Однако пошёл он на этот шаг не от хорошей жизни. Если бы «Справедливая Россия», одним из ведущих членов которой он является, была бы настоящей социалистической партией, никакой голодовки не потребовалось. Партия просто призвала бы к забастовке в знак протеста против фальсификации выборов. Или провела бы серию массовых манифестаций, как в Астрахани, так и в других городах. Бессрочный митинг у Центризбиркома с боем по пустым железным бочкам сделал бы своё дело.

Но пока «Справедливая Россия» только заявляет о намерении стать социалистической партией и делает первые шаги в этом направлении, завязывая отношения с независимым рабочим движением. Лидеры партии не привыкли действовать радикально. Они (и Шеин в том числе) боятся оказаться вне рамок правого поля, очерченного властью. Конечно, голодовка Шеина – показатель его личной силы. «Вегетарианец, йог, бывший член тюлькинской РКРП, фигура иного закала, чем дамы с перьями и загорелые плейбои из Москвы», — так отозвался о Шеине Эдуард Лимонов, который сейчас весьма скуп на добрые характеристики.

И всё же голодовка Шеина даёт повод для зубоскальства подлецам. Так, депутат от «Единой России» Владимир Бурматов (парню 30 лет, а выглядит он на все 50 – обрюзгший и одутловатый) пытается издеваться над Олегом, называя его  «городским сумасшедшим», для которого голодовка – хобби. «Что же касается Шеина и его голодовки – думаю, несчастного эсера просто пора лечить. Иначе говоря – его необходимо кормить, но кормить не просто пищей, а вполне конкретными таблетками. Страсть Шеина к нервной анорексии обнаруживает явные признаки шизофрении. Направить его на лечение – и всё, больше никому не придётся ездить в Астрахань», – заявляет Бурматов на сайте «Единой России».

В других СМИ «едрос» более осторожен, толкуя, что голодовка – скользкий метод: «Он говорит “Вот я хочу, чтобы было сделано вот это, и не буду есть, пока не будет сделано”. Этим он добровольно ставит себя в патовую ситуацию, которая, в общем, очень простая: ну хорошо, не будет сделано, а дальше что?» И какой бы самодовольной скотиной ни был Бурматов, здесь он верно ставит вопрос: а что если Владимир Чуров, а затем суды всех инстанций не признают того, что результаты выборов мэра Астрахани были сфальсифицированы? Что будет делать Шеин? Месяц назад, 16 марта, он отказался от пищи и всё это время пьёт только воду. Исходя из того, сколько выдержали бойцы ИРА в тюрьме Мэйз, через месяц Шеин умрёт, если не начнёт питаться.

Нельзя не согласиться с Евгением Ройзманом, который считает, что  «человек, начинающий голодовку, должен быть готов уморить себя голодом до смерти», а «если этой готовности нет, лучше не начинать». Я бы не хотел, чтобы Шеин себя уморил, но будет очень обидно за него, умного, честного и смелого парня, если вся эта астраханская история из трагедии выродится в фарс. Обидно, что усилиями либералов или Ксении Собчак борьба Шеина приобретает черты политического шоу.

Чем бы ни закончилась голодовка Шеина, она стала показателем нашей общей слабости: слабости левой оппозиции в целом и «Справедливой России» в частности. Олег – публичная фигура, и о его голодовке узнала вся страна и даже дальше. Но рабочие, которые голодают, чтобы им заплатили долг по зарплате, или обманутые дольщики, которые отдали свои накопленные деньги мошенникам в надежде улучшить свои жилищные условия, — люди неизвестные. Страна голодает 20 лет – и ничего.

А мы так ничего и не сделали, чтобы было «чего». Ещё 20 лет назад мы могли объединиться, чтобы вместе рассказывать рабочим о пользе самоорганизации и доносить до них мысль о необходимости борьбы за свои права и достоинство, в которой нужно проявлять смелость, смелость и ещё раз смелость. Могли приводить в пример Францию. Ведь французы и тогда бастовали: она бурлит с 1995 года. А мы, левые, погрязли во внутривидовой борьбе, выясняя, кто на самом деле — фашист под прикрытием, а кто — настоящий наследник дела Ленина-Троцкого (или Бакунина-Кропоткина). А если бы мы делали общее дело, то и Шеин бы сейчас не голодал, а шёл впереди батальонов пролетариата.