Мой товарищ был членом избирательной комиссии с правом решающего голоса на одном из участков в Ленинградской области. Вечером он написал мне в скайпе: «Сегодня на выборах сама избирательная комиссия вбросила 350 бюллетеней за Дрозденко». «А это как-то было зафиксировано?» — спрасил я его.
«Да никак. Мне сказали к восьми приходить. Я пришёл, урна уже собрана, а в ней бюллетени. Сколько — на глаз не поймёшь. Я спросил. Мне ответили, что это досрочники, сто штук. На голосовании на списках сидели три человека. К концу я спросил, сколько у каждого проголосовало — 90, 112 и около ста (забыл точную цифру). Причём я видел, как раздавали бюллетени в процессе голосования, их всегда по пятьдесят штук выдают под роспись. Там, где девяносто — дали две пачки по 50 и десять штук вернули в конце. Там, где 112 давали три пачки и 38 штук вернули в конце. Я за всем этим понятно присматривал, не подавая виду. В конце стали заполнять протокол на стене и там пишут: “выдано бюллетеней в помещении для голосования 669 штук!”. Я им: “Как же так? На трёх столах у трёх человек было примерно одинаково избирателей. Ну, может, где чуть больше, где чуть меньше… Назовите мне цифры!” Одна говорит — 90, второй говорит около ста, а третья — пятьсот! “Ну как же так?! Вы же говорили 112… Откуда пятьсот? Как такое возможно? Так же не может быть, чтобы в пять раз больше людей подходило к вам, чем к соседнему столу. Я же всё видел!”. Тут начался визг и крик! Единым монолитным блоком партийных и беспартийных, плюс наблюдатели от Едра и КПРФ, плюс мент несчастный, меня стали убеждать, что я ходил в туалет, пил чай и кушал, и всё проглядел. Цирк был знатный. Сообщил им, что у них нет совести, отказался подписать протокол и ушёл. Ну не в суд же идти…», — поведал мне историю товарищ.
На следующее утро он продолжил рассказ о выборах в нашей переписке. Я привожу полностью его сообщения. Когда я предложил ему написать статью обо всё, с чем он столкнулся на выборах, он отказался под тем предлогом, что вся история его сильно вымотала. Но он согласился на публикацию нашей переписки.
«Цирк был зачётный! Очень интересно смотреть на людей. Фальсификацию выборов, надо признать, люди не считают это чем-то зазорным: начальство приказало — значит, так правильно. И они искренне за это борются. Это такое устройство головы — когда закон это не то, что написано на бумаге, а то, что приказывает начальник. Может, и правду говорят, что у нас рано крепостное право отменили? Или, может, когда люди сами за что-то борются, революции там, восстания, они потом плоды своей борьбы воспринимают как должное. А когда им сверху всё даётся, как, например, отмена крепостного права или перестройка Горбачёва, они плоды этого не считают своим. Им это не понятно и не нужно.
И ещё один момент. Если молодёжь хотя бы стесняется и волнуется немного, то старшие люди искренне уверены в правильности того, что они делают: как будто они партизаны в немецком тылу, занимающиеся разрушением мостов. Вокруг них враги и чуждые им порядки, понаписали каких-то законов непонятных, заставляют что-то делать — совершенно дикое и ненужное — выборы, голосования какие-то, и только приказ верного начальника даёт им луч света, что и как надо делать правильно, не обращая внимания на требования оккупантов.
И ещё напиши про мрачных людей. Вся явка процентов на 95% — это пенсионеры, причём реально мрачные. Люди заходят, начинают костерить всё, что можно, жалуются на пенсию, на медицину, на то, что их в этом году плохо поздравили с Днём освобождения Ленинграда от блокады (мало подарили) и тут же голосуют за Дрозденко — за нашу власть. Это реально феномен!
Я ходил с урной по голосованию на дому: инвалиды и лежачие вызывают урну на дом. Одна квартира вообще п…ц! П…ц такой, что просто ужас! Грязь, вонь, всё обосрано, собака какая-то лает, а бабка, причём сама, то есть она вполне в своём уме, голосует за нынешнего губернатора.
Человеку, сидящему в камере смертников и ждущему утром расстрела, любые перемены должны быть в радость. Даже атомная война она ему в жилу: вдруг всё погибнут, а он как раз убежит из разрушенной тюрьмы. Эти наши люди, избиратели — как те, что сидят пожизненно или в камере смертников, и вот им бы самым первым делом голосовать за любые перемены — ведь что бы не случилось, им будет гарантированно лучше. Но именно они за стабильность!
Ну и ещё один момент. Когда кто-то хороший, а кто-то плохой, можно писать жалобы, судиться, бороться. Когда все за одно — это делать практически бесполезно. А когда все вообще заодно плюс им открыто помогает государство, это как в нацисткой Германии бороться за права евреев, сидящих в концлагерях. Бесполезно, плюс сам врагом народа станешь. Потому что они там сидят по-закону и всё общество с этим согласно. И в суд немецкий идти бесполезно: надо или гранаты кидать, как партизан, или помогать Красной армии… Но только в Германии тогда поступали честно — приняли закон о расовой чистоте и загнали, кого хотели, в концлагеря. А у нас даже не хватает смелости на честность. Как-то это всё гадко, что ли…»
«Ну всё же важные впечатления ты собрал!», — подбодрил я товарища.
«И ещё три тысячи заработал, плюс питание! Питание, кстати, лично дома готовил председатель комиссии. Реально мужик хороший и старался сделать людям приятное — настругал оливье, курочку пожарил и картошку в сметане сделал. Угощал искренне. То есть люди, реально хорошие, добрые
