Владимир СОЛОВЕЙЧИК
Мир книг, мир литературы художественной, научной, специальной настолько многообразен, что его не потеснить – мне, по крайней мере, так думается – ни Интернету, ни электронным книгам, ни телевидению с кинематографом. Но и в море печатной продукции встречаются, увы, не так часто как хотелось бы, труды, значение которых для прогресса общества, влияние которых на умы и чувства читателей трудно не заметить. Без сомнения, принадлежала к их числу и французская «Энциклопедия или толковый словарь наук, искусств и ремёсел». Её семнадцать томов, печатавшиеся на протяжении почти трех десятилетий, стали для своего времени интеллектуальным бестселлером.
Первый удар по Бастилии
Первый том «Энциклопедии» увидел свет 260 лет тому назад, 28 июня 1751 года. С этого дня идёт отсчёт времени издания, изменившего взгляд на мир, отразившего в себе все достижения и противоречия «блистательного» XVIII века, века галантного, но и века Просвещения. Издания, ставшего наряду с бессмертными литературными и публицистическими шедеврами Вольтера, Шарля-Луи Монтескье, Жан-Жака Руссо, Клода Гельвеция, Поля Анри Гольбаха, Пьера Бомарше и Пьера Шодерло де Лакло первой ступенью к разрушению Бастилии, к Великой французской буржуазной революции, начертавшей на своих знаменах бессмертный лозунг «Свобода, равенство, братство».
История выпуска и распространения «Энциклопедии» заслуживает отдельного большого разговора: цензурные запреты, инспирированные иезуитами, гонения церковных и светских властей, аресты и преследования, неизбежные споры внутри авторского коллектива – той самой неформальной «республики философов», негласным президентом которой все они признавали самого авторитетного из своей среды, фактического руководителя и редактора «Энциклопедии» Дени Дидро. Подпольные типографии, запреты печатать и распространять отдельные тома, изъятия тиражей, официальное осуждение Папой Римским – все это могло бы стать основой прекрасного авантюрного романа. Как и попытки – заметим, весьма успешные – интересного, умного и тонкого кавалера, любимца парижских дам Дидро использовать свои связи в высшем обществе и своё знание тонкостей политической кухни для продвижения проекта. Чего стоит одно лишь заступничество королевской фаворитки маркизы Помпадур, очарованной красноречием и мужским обаянием философа, позволившее добиться возобновления «Энциклопедии» вопреки позиции королевы, фанатичной католички Марии Лещинской, а возможно и специально в пику ей. Или использование желания свежевоцарившейся Екатерины II выглядеть своей в глазах просвещенного европейского общественного мнения. Энциклопедистам удалось добиться от неё заявления о намерении перевести печатание «Энциклопедии» в Ригу или Петербург, подальше от зорких глаз королевского министра полиции Габриэля де Сартина, что вынудило французские власти пойти на попятный и во избежание международного скандала разрешить выпуск последних десяти томов самой знаменитой книги того столетия. И подобных эпизодов в борьбе создателей «Энциклопедии» за спасение и дальнейшие развитие своего главного детища было немало.
Культура счастья
Кем же был этот сын ножовщика из Лангра, самоучка, не только сам поднявшийся на борьбу против суеверий, предрассудков, ханжества и феодального рабства, но и сумевший, говоря ленинскими словами, повести за собой на «решительную битву против всякого средневекового хлама, против крепостничества в учреждениях и идеях» лучшие умы своего времени? Как ему это удалось?
Жизнь Дидро, ход его мысли, содержание философских трудов и блестящих своими парадоксами и диалогами литературных произведений невозможно понять, если не разобраться в ключевом для философа вопросе – в вопросе о том, что есть человеческое счастье, как оно увязывается с наслаждением, моралью, естественным правом, общей полезностью и человеческим воспитанием в социуме: «Счастье – цель жизни; вот тайное признание сердца человеческого… дело не касается того, чтобы преобразовать природу, но чтобы управлять ею общей склонностью. Видеть счастье там, где его нет, или там, где оно есть на самом деле, но обманываться в средствах достижения его – вот что может принести зло человеку…Страдание всегда зло, наслаждение всегда благо; но не бывает чистого наслаждения. Наслаждение принимает всякие формы. Стало быть, важно знать цену вещам, за которыми оно может последовать, дабы мы не колебались, когда нам придётся принять его или отвергнуть, жить или умереть… В чём же будет, следовательно, заключаться первый шаг нашей нравственной философии, если не в том, чтобы отыскать, в чём же состоит истинное счастье?» Эти строки из статьи, написанной Дидро для «Энциклопедии», показывают, что его заботило, что составляло для него самое важное…
Будучи историческим оптимистом, верящим в неизбежность прогресса в развитии общества, Дидро полагал возможным построить на природных отношениях новую человеческую общность. «Доброта есть счастье, а не заслуга. Вот какой поворот придаёт Дидро безразличию природы к отношениям добра и зла. Всё, что нам нужно, это пользоваться этим счастьем, — отметил в своем незавершенном исследовании известный советский философ-марксист Михаил Лифшиц. — Вот здесь, видимо, есть область неясно допускаемой свободы выбора. Мы можем пользоваться или не пользоваться этим счастьем. Может быть, культура счастья — быть добрым. Но первое её условие — не воображать, что твоя доброта есть заслуга, великое преимущество, относящее тебя к иерархии «добрых»…
Мораль неотделима от пожертвования, говорит Дидро, но пожертвование в его глазах должно быть не расчётливым, а непосредственным, непосредственно-положительным деянием. Есть наслаждение в том, чтобы приносить пользу другим, но есть высшее наслаждение в том, чтобы не рефлектировать это наслаждение, не накапливать его в себе, не для себя приносить пользу другим, а именно для других».
Всячески приветствуя, поддерживая словом и делом непосредственное, материальное и духовное сотрудничество людей, Дидро чётко видит и оценивает существование «цивилизованной морали, построенной на эгоизме, на иерархии, на взаимной эксплуатации». Фактически, задолго до Маркса и Энгельса, французский просветитель предсказал то самое господство отчуждения, которое поразило мир победившей буржуазии и с которым мы сталкиваемся и поныне, в частности, в современной российской жизни, столетия спустя, на другом конце континента.
«Но принцип Дидро выше, ибо он дает положительное выражение второй, человеческой природе. Он обосновывает революционный темперамент как выход, не противоречащий разуму. Только отсюда можно понять и жизнь Дидро, — тонко подметил Михаил Лифшиц. — Сколько его упрекали в нерасчётливости, в неумении пользоваться своими силами… он часто подтверждал своё учение примером, позволяя другим пользоваться собой и широко расточая свои умственные дары с намеренной безрасчётностью. Он хотел быть рыцарем, не придающим значения своим преимуществам, и был им. Ни о чём не жалеть — девиз Дидро!
Дидро плохо пользовался своими дарованиями. Но вокруг него было слишком много людей, которые умели хорошо пользоваться своими, гораздо менее блестящими, качествами, а заодно и чужими. Он не хотел расчёта, считал подлым расчётливо пользоваться своими качествами. Он искал непосредственности. Мудрости Дидро в его личной жизни, его безразличию к успехам и терпимости к людям, эксплуатировавшим его труд и его духовное богатство, можно только завидовать. Да, так без ревности, без досады должен жить настоящий мудрец… Мысль сама по себе даёт величайшее удовлетворение, как и поступок, удовлетворяющий требованиям нашей общительной натуры».
Незабытые идеи
Деятельность великого человека не забыта и поныне, причём не только почитателями его огромного таланта, восторгающихся его постоянной заряженностью на поиск истины и его подлинно «революционным темпераментом», но и идейными противниками. Выступая 28 июня (день в день!) со специальной проповедью в Успенском соборе Московского Кремля, патриарх Московский и Всея Руси Кирилл (Гундяев), вспомнил о французских просветителях, говоря о «заблуждении некоторых философов, которые утверждали, что человек рождается и приходит в этот мир чистым, и все остальное зависит от того, как его воспитать, в какие условия поместить, какие педагоги у него будут, какие социальные условия существуют». В марте прошлого года, говоря о том же самом теми же словами, г-н Гундяев назвал и имя этого «некоторого философа»: «мнение Дидро было не более чем прекраснодушным взглядом на человека, который приходит в мир якобы святым. А отсюда следовало очень простое заключение: ничего не нужно делать, не мешайте человеку быть свободным — он сам свободно разовьёт свой потенциал; снимите все табу, все ограничения, в том числе религиозные. Нередко религиозные ограничения связывали с таким понятием, как тирания. Вначале подобные взгляды вошли в сознание французского общества и во французскую политическую культуру, а затем через французскую революцию перешли и в Россию, когда сам факт существования христианской морали стал восприниматься как некая тирания над личностью».
Что ж, г-н Гундяев, как умный сын и образованный вождь своего класса, чётко уловил идейную линию (то, что Маркс назвал «социалистической тенденцией материализма»), которая от энциклопедистов через французских якобинцев и европейских марксистов нашла своё конечное воплощение в русском большевизме. Линию борьбы за свободу личности, за её человеческое достоинство, свободное от любой эксплуатации, от тирании невежества, от господства предрассудков. То, за что отдал без остатка всю свою жизнь Дени Дидро. То, для чего 260 лет тому назад началось издание французской «Энциклопедии».
