Сейчас многие говорят и пишут, что Исаакиевский собор, дескать, второй «Англетер».* Да, «Англетером» явно веет. Но «нюх» несколько подводит любителей исторических параллелей. «Англетером» пахнет не с Исаакиевской площади. А за несколько сотен метров. С Садовой. От дома Лермонтова.
Садовая, 61. На первый взгляд, обычная петербургская расселёнка. Понурый обшарпанный вид, зелёная сетка на фасаде. Однако, за ней — «призрак» мемориальной доски. Оригинал отличительного знака давно исчез якобы на хранение. Сегодняшняя «доска» — картонная. Повешена градозащитниками. На ней — скромный портрет. И надпись, говорящая о том, что не простая это расселёнка. Что в этом доме в 1836-1837 годах жил, творил, пережил смерть Пушкина, арест и приговор некогда известный поэт — Михаил Юрьевич Лермонтов. Квартира, которую он снял на имя своей бабушки, занимала второй этаж. Активисты вешали доску четыре раза. Все предыдущие экземпляры срывались со стены в преддверии объезда губернатора. Кто-то борется с памятью, но градозащита приняла этот бой, и теперь поэт смело смотрит на гнездо «мундиров голубых» — прямо на окрестный отдел полиции. Глаза в глаза.
У прохожих шок. Контраст между фактом и явью разителен. Дворник давно забыл это место, и тротуар усеян лепестками засохших роз. С недавнего времени, когда все ушли по соседней улице к Исаакию (в створе Большой Подьяческой этот собор прекрасно виден) сюда перестали носить свежие цветы. Такое совпадение.
Здесь мог бы быть музей. И, по идее, должен. Уже сто лет, как в Петербурге нет музея Лермонтова. В 1917-м году его выселили из здания Николаевского кавалерийского училища. Теперь в этом здании неопрятный торговый центр, зато проспект называется Лермонтовским. Музей был выселен в никуда — у Лермонтова ныне лишь комната в Пушкинском доме. Сейчас вблизи Садовой кричат о другом музее. В то время, как на их глазах исчезает последний лермонтовский адрес. Дом на Садовой — действительно последний. Все остальные уничтожены, либо перестроены. И вот стрела экскаватора грозит замахнуться и над последним островком памяти.
Всё дело в том, что дом «уходит» под апарт-отель. И не кому-нибудь, а Мариинскому театру. У этого театра нехорошее реноме: для постройки его нового здания, больше похожего на огромный стеклянный сарай (или торговый центр в спальном районе), был снесён целый квартал в центре города. И вот театр наращивает аппетиты: под его отели в городе отдают объект за объектом. При том, все эти объекты просто стоят. Инвестор ждёт, когда состояние их ухудшится и можно будет ломать дома изнутри беспрепятственно? Доведение дома до аварийности, заброшенности, запустения-– проверенная многими «хозяевами» бедствующих зданий тактика. Не избежал этой участи и лермонтовский дом.
Первые разговоры о том, что он станет элитной гостиницей, пошли ещё лет восемь назад. Потом они стали звучать всё громче, раздаваться всё чаще. Практически сразу же после расселения (в 2012 году) произошла утечка из коридоров власти — стало известно, что дом передаётся Мариинскому театру. В ответ на активистские, журналистские и депутатские вопросы власть юлила, как могла. Отписки «успокаивали» тревожащийся люд: мол, ничего ещё не решено, не передано, и соглашение не достигнуто. Однако пока чиновники вертелись, как ужи на сковородке, автор этих строк по своим каналам выяснила, что завхоз театра уже посетила объект и приняла имущество по описи. Всё приняла, кроме балясин парадной лестницы — они были украдены мародёрами при деятельном участии местной ЖЭС. Преступная группа была поймана всё теми же градозащитниками, уголовное дело, вроде бы, завелось, но злоумышленники были торжественно отпущены со скамьи подсудимых в честь 70-летия Победы. Шум был громким, но до исаакиевского масштаба не дорос.
Дальше юлить и врать было бесполезно, и на очередной запрос был получен-таки чёткий ответ о том, что 18 мая 2016-го своим распоряжением Территориальное управление Росимущества передало участок из городской в федеральную собственность, а месяцем позже (3 июня) объект и оный участок были закреплены на правах оперативного управления за ФГБУК «Государственный академический Мариинский театр». Театр будет вести «приспособление» здания к современному использованию. Что значит это приспособление — градозащита прекрасно знает. Уже который дом «потрошат» изнутри, оставляя лишь фасадные стены. А нередко и сносят. Пока вы читаете эти слова, пылят «приспособленные» руины на улице Глинки. Можно сходить и ознакомиться с процессом «приспособления». Ходьбы — всё те же несколько минут.
Тревогу ратующих за дом горожан усиливает то, что акту передачи скоро будет год, а всё ещё нет проекта. И даже проекта консервации. Не всё так быстро? Но время, союзник которому — разрушение не законсервированного толком дома петербургскими осадками, работает быстрее. В изувеченной парадной течёт насквозь стеклянный купол-«фонарь». Все стены в подтёках. Сетка на фасаде — вот и вся консервация. Похоже на доведение до аварийности? Очень похоже.
Отдельные активисты, помимо написания писем, петиций, текстов в газеты и стихов, проведения поэтических чтений и массовых пикетов, предпринимают отчаянные попытки прорваться к Валерию Абисаловичу Гергиеву. Но он предпочитает проводить время в Сирии, дирижируя на руинах другого, уже уничтоженного города. Поэты пишут ему стихи «Разрушитель на развалинах Пальмиры». Он их не читает. Ответственные лица прячутся за кулисами — театр полностью скрывает свои намерения относительно сохранения дома и его мемориальной ценности. И это наводит на мысли, что намерения отнюдь не добрые. До градозащитников долетают тексты всё тех же чиновничьих отписок. И они на редкость циничны.
Музея в последнем доме Лермонтова не будет. Перепланировка будет полной, а значит, мемориальная квартира приговорена к уничтожению. Защитникам дома сообщают, что местоположение оной квартиры невозможно определить (хотя, КГИОП прекрасно знает, что в предмет охраны дома-памятника входит второй, мемориальный этаж), что в доме не сохранилось ровным счётом ничего (в то время, как историческая планировка квартиры в доме, не прошедшем советский капремонт, сохранилась), что в музее нечего хранить (аргументов о том, что экспозицию можно сделать на основе дубликатов и копий, да и сами стены — это музей, не слушают).
Согласно планам «ответственных за безответственность» чиновников, Лермонтов из своей квартиры переедет… на первый этаж. В помещение бывшего зоомагазина. В планах городского руководства — создание в здании «мемориальной зоны» площадью 50 квадратных метров. Что это будет? Кофейня или сауна с тремя портретами поэта? Вечно закрытая комнатка? Адресаты вопросов молчат. Идёт время. Течёт вода, сыплется штукатурка в парадной. Якобы изъятые балясины пылятся «на хранении» то ли в отделе полиции, то ли в КГИОП. Где-то так же пылится мемориальная доска с фасада. Дом уже порядком ограблен. И скоро его могут разграбить полностью. Однако скользящие с Исаакиевской площади люди пока не видят, что вот он, второй «Англетер». За один музей ратует целая площадь, другой, даже в преддверии экскаватора, не нужен практически никому.
Примечание:
* Автор имеется в виду снос здания, построенного в начале XIX века на Исаакиевской площади (архитектор неизвестен), которое вначале использовалось как доходный дом, а затем, с 1876 года как гостиница, в 1911 году получившая название «Англетер», а в 1948 — «Ленинградская».
Когда в 1987 году стало известно, что здание гостиницы решено снести, в защиту памятника истории выступила городская общественность. Громкие акции были организованы группой спасения памятников истории и культуры Ленинграда. Несколько дней (с 16 по 18 марта) проходил пикет, группу поддержали многие известные деятели культуры. Через месяц после сноса состоялся митинг «Месяц памяти „Англетера“», собравший около двух тысяч человек.
