Андрей ШЛЯХОВ
Приятно осознавать, что наши предшественники думали о том, каково нам придётся в жизни, которую они называли будущей, а мы считаем настоящей. Речь, правда, идёт не о таинственном Нострадамусе или бабе Ванге, а о мыслителях совсем иного рода. Этих людей рано ещё называть предками. В их биографиях пока проставлены только даты рождения. Да и предостережения их нельзя назвать предсказаниями в привычном понимании, потому что предрекают они не конкретные какие-то события, а точку неопределённости – ту самую, в которой мы сейчас и балансируем. Участники арабских революций, международных «оккупаев», британских погромов, да и наши оппозиционные активисты действуют в точном соответствии с доктринами «Чёрного лебедя» от Нассима Талеба и «Медиавируса» от Дугласа Рашкоффа. Два этих автора исходят из похожих предпосылок и наблюдений, но приходят к противоположным выводам. Этим-то они и дополняют друг друга.
Метафора Нассима Талеба
Нассим Талеб – математик и трейдер ливанского происхождения – настоящий аристократ в интеллектуальном, а не в банально-социальном смысле этого слова. Он занят тем, что собирает улики непредсказуемости того мира, в котором мы живём. Мир логичен, когда мы оглядываемся назад и видим, как незначительные, пустяковые случаи или совпадение банальных происшествий приводят к кризисам, войнам и революциям. Но разглядеть мизерную предпосылку, запустившую глобальную цепную реакцию современникам, как правило, не удаётся. «Но мы ведём себя так, будто можем предсказывать исторические события, или даже хуже — будто можем менять ход истории. Мы прогнозируем дефициты бюджета и цены на нефть на тридцатилетний срок, не понимая, что не можем знать, какими они будут следующим летом. Совокупные ошибки в политических и экономических прогнозах столь чудовищны, что, когда я смотрю на их список, мне хочется ущипнуть себя, чтобы убедиться, что я не сплю. Удивителен не масштаб наших неверных прогнозов, а то, что мы о нём не подозреваем. Это особенно беспокоит, когда мы ввязываемся в смертельные конфликты: войны непредсказуемы по самой своей природе (а мы этого не знаем). Из-за такого непонимания причинно-следственных связей между провокацией и действием мы можем с лёгкостью спровоцировать своим агрессивным невежеством появление Чёрного лебедя — как ребёнок, играющий с набором химических реактивов».
«Чёрный лебедь» – метафора. Этим термином собственного изобретения Нассим Талеб обозначает те явления, которые могут повлиять на нашу жизнь, но мы не подозреваем об их существовании. Европейцы были убеждены в том, что все лебеди белые, пока не открыли Австралию и не нашли чёрную их разновидность. В каждой области знания скрыты такие «чёрные лебеди». Даже самые осведомлённые и продвинутые спецы не учитывают их в своих расчётах, потому что не подозревают об их существовании. Невозможно предсказывать события на основе предыдущего опыта, считает Талеб. В качестве примера он ссылается на судьбу другой птицы – индюшки. Всю свою жизнь она сидит в клетке, которую регулярно чистят, получает воду и корм. Разве может индюшка, исходя из своего опыта, предсказать самое главное событие, самого толстого «чёрного лебедя» своей жизни, когда ей свернут шею и отправят в суп? Вопрос, конечно, риторический. «Её уверенность возрастала но мере того, как увеличивалось число дружеских угощений, и её чувство безопасности тоже росло — хотя судный день неотвратимо приближался. Как ни странно, чувство безопасности и риск достигли максимума одновременно!».
Человечество, туго повязанное информационными нитями – это одна большая индюшка в ожидании своих «чёрных лебедей». Их число растёт по мере разрастания информационной сферы, в которой мы живём. Чем сложнее становится система, тем большее влияние оказывают на неё случайные, незначительные события. Талеб шокирует тем, насколько зыбок и неуправляем тот мир, в котором мы живём. Самое надёжное состояние в нём – это положение раскачивающейся лодки, которая “fluctuat nес mergitur”, то есть непотопляема.
«Другой пример — страны с диктаторскими режимами, такие как Сирия или Саудовская Аравия, где, на первый взгляд, всё очень стабильно. Однако риск того, что страна сорвётся в хаос, гораздо выше для этих государств, чем для той же Италии, где со времён Второй мировой войны в политике творится нескончаемая чехарда», – написал Талеб в 2007 году.
Возможностью предсказывать исторические события Нассим Талеб озадачился в юношеские годы, когда сидел под артобстрелом в подвале родительского дома в Бейруте и читал «Берлинский дневник» американского радиокорреспондента Уильяма Ширера. Значение этой книги заключалось в её сиюминутности. Автор описывал события 1934-1941 годов в Берлине. Он не знал, что произойдёт в следующий день, поэтому излагал факты беспристрастно, то есть не совсем так, как впоследствии их пересказывали историки. «Некоторые комментарии были весьма познавательными, особенно те, что иллюстрировали уверенность французов в недолговечности власти Гитлера, – отсюда их неподготовленность и скорая капитуляция. Никто не догадывался о масштабах грядущей катастрофы». Юный Нассим читал и вспоминал, как ещё один или два года назад школьные учителя истории рассказывали ему и его одноклассникам об особом пути Ливана. Считалось, что веротерпимость и толерантность –главная особенность национального ливанского характера. Ведь в этой стране тысячу лет спокойно уживались мусульмане, иудеи и христиане разных мастей. Все были уверены, что межконфессиональные конфликты в Ливане просто невозможны. Сейчас об этом странно даже слышать. А в начале к гражданской войне как её участники, так и беженцы от неё относились как к временному недоразумению. Даже эмигранты не решались далеко отлучаться от родины. В полной уверенности, что война закончится со дня на день, что очередное перемирие вечно, беженцы снимали на ближайшем острове Кипре номера в гостиницах. Это продолжалось годами. Люди годами не могли принять ситуацию, основываясь на доводах: «это – абсурд», «ничего не предвещало», «это не может продолжаться долго» и т. д.
Нассим Талеб задался целью проверить, насколько ожидаемыми были самые глобальные исторические события: войны, революции, кризисы. Оказалось, что каждый раз они сваливались, как снег на голову. Их разрушительная сила объяснялась их редкостью. Индюшку тоже не каждый день бросают в суп. «История не в теории проезжалась по моей шкуре, и читал я про человека, который явно переживал историю, находясь в её гуще. Я пытался представить себе картину будущего и понимал, что она неясна. И ещё я понимал, что, если когда-нибудь захочу написать о событиях тех дней, они предстанут более… историческими. Между до и после лежала пропасть». Истоки этой пропасти Нассим Талеб ищет не только в истории, но и в особенностях социального устройства мира людей, восприятия и познания мира человеком. Он берёт себе в союзники греческого скептика Секста Эмпирика, арабского скептика Аль-Газали, ловеласа Казанову, математика Мандельброта, философов Юма, Карла Поппера, ссылается на новейшие исследования в области психологии, социологии.
Несмотря на то, что Талеб произвёл колоссальную работу с источниками, его речь течёт легко и красиво, вызывая приятное послевкусие, как хорошее вино. Он понимает, что предвзятость, глубоко укоренившаяся в человеческой натуре, часто не позволяет вовремя разглядеть угрозу очередного «чёрного лебедя». Талеб знает, что любое сообщение СМИ содержит интерпретацию, от которой впоследствии практически невозможно избавиться. Чтобы сохранить чистоту восприятия, он устроил себе информационную аскезу. Нассим Талеб не читает газет, не даёт интервью, не смотрит телевизор и любую видеопродукцию в принципе. Он понимает, что обрести первозданную чистоту восприятия ему не удастся, но старается приблизиться к некоему идеалу.
Сёрфинг Дугласа Рашкоффа
Если Нассим Талеб наблюдает за информационными потоками с высоты птичьего полёта, как самый настоящий чёрный лебедь, Дуглас Рашкофф, подобно сёрферу, стремится «оседлать волну». «Пусть сильнее грянет буря!» – взывает информационный «буревестник». Название его книги «Медиавирус» звучит устрашающе, но Рашкофф видит в нём не болезнь, а надежду. Понятие, которое стоит во главе его мировоззрения, не имеет никакого отношения ни к вирусной рекламе, ни к компьютерным вирусам.
«Если мы хотим понять инфосферу как расширение планетарной экосистемы или хотя бы как питательную среду, в которой развиваются новые идеи нашей культуры, тогда мы должны признать тот факт, что медиа-события, вызывающие подлинные социальные перемены – это не просто троянские кони. Это медиавирусы».
Рашкофф, действительно, представляет инфосферу как экосистему, по сложности уже не уступающую природной среде. Подобно биосфере, она также с трудом прогнозируема и не управляема. Причину в этом автор видит не столько в её сложности и разветвлённости, сколько в наличии обратной связи и эффекте итерации. В результате система может внезапно усилить до глобального масштаба самое незначительное или обычное происшествие. Так же «заводится» акустическая система, разражаясь на малейший шорох оглушительным грохотом и визгом. Если это будет продолжаться долго, аппарат выйдет из строя.
Рашкофф предлагает не ждать милости у природы, а изготавливать медиавирусы самостоятельно в домашних условиях. Правда, никому не известно, какая именно провокация вызовет информационную эпидемию, но у того, кто занимается их производством постоянно, больше шансов поднять волну. Самый наглядный пример – у нас перед глазами. Ни одна из акций “Pussy Riot” не вызвала такого отклика, как их танцы на амвоне. По всей видимости, для них самих большим сюрпризом была такая бурная реакция именно на этот их перформанс. Или взять, к примеру, Движение сопротивления имени Петра Алексеева. Из множества остроумных и актуальных акций громче всего «выстрелил» плакат на Невском проспекте «Валя, отвали!» Почему мемом стало именно это действие, не могут толком объяснить и сами организаторы.
Итак, Дуглас Рашкофф активно приветствует расшатывание устоев современного общества с набором фальшивых ценностей. Медиавирусы, по мнению Рашкоффа, призваны заставить современную полупарализованную, неэффективную экономическую и политическую систему мутировать.
«Медиавирусы распространяются тем быстрее, чем сильнее они пробуждают наш интерес, и их успех зависит от того, каковы сильные и слабые стороны их организма-хозяина, то есть поп-культуры. Чем более провокационны “картинка” или знак – будь то заснятые на видео бесчинства полиции или новый текст известного рэппера – тем дальше и быстрее они путешествуют по инфосфере. Если образ нам не знаком, мы не можем автоматически среагировать на него. Сам наш интерес, сама наша “зачарованность” образом сигнализируют о том, что мы не обладаем культурным “иммунитетом” к новому вирусу. С другой стороны, успех мемов, скрытых внутри вируса, зависит от того, насколько мы юридически, морально и социально податливы. Если наша позиция по отношению к расизму, праву полиции применять силу, проблеме наркотиков и свободе слова не является однозначной, иными словами, если наш общественный “код” повреждён, тогда у мемов-захватчиков, скрытых внутри медиа-вируса, практически не будет проблем просочиться в нашу запутанную командную структуру».
Рашкофф противопоставляет медиавирусы пропаганде. Пропаганда в стремлении быть убедительной, доходчивой, упрощает ситуацию, тем самым искажая её. Вирус же, наоборот, заставляет сомневаться, отказываться от простых решений.
Автор подробно описывает историю и методы информационной партизанщины. Рашкофф помнит ещё, как медиаактивисты врезались в телевизионные кабели, чтобы подключить видеомагнитофоны со своими провокационными записями. Наше время предоставляет богатейший арсенал информационного оружия. Это и любительские ролики, выложенные в интернете, и подрисовывание рекламных плакатов, и клипы, и ток-шоу. Даже детские передачи и мультики могут содержать опасные для системы мемы. Удивительно, насколько своевременной оказалась эта книга. Хотя написана она была в 1995 году, когда интернет только начинал входить в дома, а о социальных сетях не было и речи. Тема исследования и выводы удивительно своевременны. Рашкофф делает множество ценных наблюдений. Это ценнейшее пособие для информационных партизан.
А как приятно наблюдать за информационными баталиями предвыборной президентской кампании в Штатах! Наши палестины представляются после этого замороженной пустыней. Дуглас Рашкофф подробнейшим образом разбирает стратегию Билла Клинтона и Джорджа Буша, указывает, как PR-акции оборачиваются против своих изобретателей. Автор «Медиавируса» рисует картину мира, в котором политтехнологи — не владыки умов, а всего лишь игроки разной степени удачливости. Иногда, чтобы свести на нет старания консультантов по связям с общественностью, достаточно бывает показать приготовления известных политиков к выступлениям.
«Мы смотрим, как они беспомощно сидят, пока на них наводят глянец. Они нервно перечитывают свои речи, тявкают на своих ассистентов, чтобы те принесли им чего-нибудь попить, и вообще выставляют себя на посмешище. Эти кадры обнаруживают, что они донельзя человечны, особенно в сравнении с тем, как донельзя фальшиво они начинают себя вести, когда понимают, что камера включена».
***
Меня в обеих этих книгах озадачила моя собственная реакция на них. Каждое доказательство непредсказуемости и неуправляемости современного мира вселяют чувство уверенности и удовлетворения. Но ведь балансирование в точке неопределённости, казалось бы, не должно удовлетворять ни борцов, ни консерваторов, ни активистов, ни обывателей, ни правых, ни левых. Мне кажется, я понял, в чём прелесть такой экзистенциальной эквилибристики. Неопределённость – это возможность. Конечно, никому не дано предугадать, чем эта возможность обернётся. Но невозможность – это смерть. Определённо.
