Иннокентий СУРГУЧЁВ
Культ личности
Господствующая либерально-гуманистическая парадигма современного мышления фетишизирует личность. Под личностью понимают нечто абсолютное, что должно внушать каждому, кто берётся о ней рассуждать, священный трепет. О личности говорят так, как раннее, в седом средневековье, с его истовой религиозностью, фундированной патриcтическими представлениями*, говорили о Боге, безличном, выходящем за пределы какого-нибудь обозначения.
Каждый раз, когда в рамках социологии исследователь пытается рассмотреть проблему личности без теологического пафоса, ему делают втык — не надо путать божий дар с яичницей! Божий дар, разумеется, — личность, а яичница — те коннотации, которые де пытаются к ней привязать дотошные скептики.
При такой постановке вопроса, фактически дистанцирующей человека от социального контекста (то есть образа жизни общества), личность превращается в пустой знак, мифологему, преследующую нас со страниц одобренных академическими кругами пособий по гуманитарным наукам, из сообщений СМИ, рассуждений журналистов и политиков, от которых, по сложившейся привычке, требуют не правдивости, а красноречия.
Именно в потоке официозного красноречия понятие личности, обретая статус чего-то значимого самого по себе, окончательно размывается, перебираясь из гуманитарной области (социологии, истории, культурной антропологии отчасти философии) в пространство секулярной теологии, где не нужны боги, но необходимы сакральные слова для молитв. «Права личности непререкаемы» — это уже не тезис, а молитва.
Потому особенно важно (если мы берёмся за нелёгкое дело рассмотрения личности как элемента социальной действительности, отчасти формирующей его, отчасти формируемой его воздействием) рассмотреть институции, способствующие интеграции человека в общество.
Вопрос социализации — не досужий вопрос, волнующий лишь тех, кто мечтает разработать систему социальной инженерии: вопрос социализации — это вопрос о том, какими путями человек соединяется с человечеством, знакомится с политической и интеллектуальной ситуацией своего времени, берёт на себя некоторую роль в происходящих конфликтам (принимает ту или иную сторону).
Размышляя о социализации, мы напрямую касаемся того, почему человек, вступая в общество, использует для коммуникации маскировку, позволяющую ему говорить в унисон с абстрактным большинством, фрагментом которого он, через повторение присущего тому большинству ритуала, становится. Мы также можем представить себе механизм формирования большинства (субкультуры, организации, партии, группировки, круга общения) и осуществляющегося внутри него взаимодействия между различными индивидами. Вопрос социализации даёт нам ключ к объяснению: что делает тот или иной человек, какая стихия внушает ему правильный алгоритм действия.
Коммуникация — ключ к реальности
Процесс коммуникации начинается с раннего детства, когда человек впервые сталкивается с другими подобными себе существами, приобретая через наблюдение и научение речь, жесты, манеры поведения — первые черты того, что принято называть характером. Человек воспринимает те условия общения, какие сложились в изначальной для него среде, обычно семье. Фундамент для опыта социализации даётся среди близких людей.
Наметив первые черты понимания действительности, ими он не может уже ограничиться, стремясь к новому опыту, к расширению коммуникативного пространства. Детские сад и начальная школа дают зачатки представления о социальном в широком смысле. В общении с сверстниками индивид сталкивается с иными типами существования, отличными от тех, что обособились в его семье. На данном этапе человек познаёт общие понятия о сложившемся порядке, в его сознание входит примитивное экономическое различение (бедность и богатство), складываются зачатки социальной иерархии, вводятся аксиологические понятия — что норма и что табу.
Далее, развиваясь, человек находит общество вне той среды, что создана вокруг него помимо его воления. На сознание воздействуют средства массовой информации. С их подачи в представления ребёнка включается политика.
Начиная с подросткового возраста проявляется стремление оспаривать привычные рамки общества, определённые пределы образовательного учреждения или местности.
Через опыт коммуникации, реконструирующей реальность, формулируются перспективы для дальнейшего развития. Приходит понимание нужного позиционирования, наиболее оптимального для взаимодействия со средой. Разумеется, первоначальные рамки расширяются; осознавая себя частью целого, индивид не перестаёт подвергаться его влиянию. Через расширение круга общения и самообразование приобретаются новые представления о действительности. Не всегда человек способен уловить их источник. Что-то он принимает как своё, на самом же деле оно, как суждение, есть результат неуловимого манипулятивного давления.
При помощи языка человек вступает в круг представлений, формирующих структуру общества, он усваивает её на некотором уровне и находит в ней своё место. Но, как то нередко получается, недостаточная внимательность к действительности, невежество или неумение построить мышление вне культурных и идеологических парадигм среды, а также отсутствие критического мышления, способствующего глубокой рефлексии над текущими обстоятельствами, вводят человека в заблуждение, мистифицируя вектор его развития.
Для того чтобы понять, из-за чего человек делает правильные и неправильные выводы о себе, придётся обратиться к институтам социализации, непосредственно влияющим на формирование сознания человека.
Мишель Фуко, занятый исследованием воздействия исторического контекста на современные социальные институты и типажи, пришёл к выводу, что если упразднить исторический опыт коммуникации (диспозиции мышления), дающий человеку понятие нормативного, мы упраздняем самого человека: то, как себя мыслит личность, есть отражение того, в каком контексте общество обозначило личное, как оно вменяется в качестве сущности (1).
Образование: школа как конвейер
Выше я уже отметил, что первый опыт социализации даётся человеку в границах небольшого мира, с которым он связан узами кровного родства — в семье. Случаются, конечно, ситуации, когда этап семейной жизни устраняется из-за смерти родителей, а чаще всего из-за того, что родители отказываются от ухода за детьми; в таком положении ребёнок сразу попадает в коллектив. Как правило, дети из приютов и интернатов хуже социализируются, нежели их ровесники, воспитанные у домашнего очага.
Часто говорят о том, что ребёнку для благополучной интеграции в общество необходим родительский контроль. Можно поддержать данную точку зрения, но с поправкой, что делать акцент необходимо не на спасительном родительском контроле, так как известны многочисленные случаи, когда именно из-за него процесс социализации человека в подростковом и даже юношеском возрасте сталкивался с психологическими преградами, а на эксклюзивности воспитания, позволяющей установить с ребёнком тесный контакт. В нём, находясь под заботой родителей или близких людей, заменяющих их, ребёнок лучше способен усвоить правила общения, тонкости образовательного процесса, те ценности, что исповедуются в обществе.
Образовательная система не может дать такого ощущения эксклюзивности, она ориентирована на взаимодействие не с одним учеником, а целым коллективом, соответственно, акцент делается скорее на общее усвоение дисциплинарных норм, общую успеваемость, так что образуется ситуация создания авангарда и арьергарда: успешных учеников и аутсайдеров.
Инклюзивный характер всеобщего образования оказывается проблемой не только в случае с детьми, лишёнными родителей или растущими в неблагополучных семьях; дети из обычных семей, в которых далеко не всегда ребёнок может получить достаточное количество внимания со стороны родителей, оказавшись в школе в меньшей степени бывают втянуты в позитивный образовательный процесс и в большей степени — в негативный процесс социализации, то есть во взаимоотношения с одноклассниками, нередко строящиеся на иерархическом принципе.
В отличие от семьи, связи с каковой начинают заметно сокращаться с подросткового возраста, общество одноклассников (в более узком смысле) и ровесников (в более широком), всё заметнее вторгается в жизнь человека.
Вторжение может оказывать положительное воздействие: именно контакт с другими детьми, далеко не всегда однозначно удачный, заставляет ребёнка задуматься о структуре общества, как совокупности индивидов, о том, какова может быть его роль в нём, и что бы в переживаемом положении он желал изменить.
Но нередки случаи, когда коллектив сверстников проявляет жестокость по отношению к тому, кто не вписывается в его среду, а ребёнок-аутсайдер подменяет рефлексию игнорированием происходящих вокруг событий. Неспособность адаптироваться в коллективе может привести как критическому осмыслению ситуации и своей роли в ней, так и к процессу десоциализации или деформированной социализации, то есть к тому, что обычно именуется замкнутостью. В таком состоянии ребёнок либо ищет какие-то альтернативные способы интеграции в общество, либо, что называется, уходит в себя, подменяя общение с ровесниками затягивающим увлечением: то может быть учёба, а может и мир компьютерных игр, кино, мультипликации.
Именно десоциализация оказывается одним из главных источников формирования фэндомов и субкультур у подростков, так уход в себя трансформируется в попытку альтернативной интеграции через коллектив людей с похожими увлечениями.
Маска и лицо. Массовая культура — источник ложной идентичности
С 12 и до 16 лет идёт бурный процесс формирования личности подростка. В школьном коллективе подросток стремится поднять или укрепить свои позиции, приходит понимание социального статуса как неизбежной стадии объективации в обществе. Нередко влияние в школьной среде переходит от физически развитых учеников (задир), выступающих в роли школьных тиранов, к не столь агрессивным, но способным завоёвывать доверие ровесников за счёт харизмы.
Переходный возраст интересен тем, как устоявшиеся образы социальной действительности, развивающейся в условиях капиталистического способа производства, вторгаются в сознание подростка, фундируя его представление о себе и отношение к другим людям: одноклассникам, ровесникам, товарищам со двора, учителям и родителям.
Капиталистическая система отношений, отсылающая к культу успешности как залогу для стабильно высокого положения в социуме, подталкивает многих подростков искать дружбы более состоятельных ровесников, тех из одноклассников, кто пользуется уважением в школьном коллективе, ориентироваться в выборе первых отношений также на финансовую состоятельность и общественный авторитет — популярность.
Выстраивающаяся перспектива бьёт по той части подростков, что из-за финансовой несостоятельности родителей, а также из-за отсутствия выраженных лидерских качеств не способны стать центром притяжения, а проблемы с коммуникацией мешают им влиться в компании ровесников или хотя бы привлечь к себе внимание лидеров в группе. Как правило, за ними закрепляется роль аутсайдеров.
Те из них, кто оказываются способны адаптироваться в системе межличностных отношений (скажем, при помощи знаний и навыков), в будущем имеют перспективы для интеграции в социальную структуру; те же, кто бессильны сопротивляться стигматизации, испытывают в дальнейшем процессе социализации проблемы, связанные с трудоустройством и обучением: человек привыкает к стрессовому состоянию, в которую его поставил неудачный прецедент контакта с ровесниками; то положение, в какое он был определён в локальной среде, связывается с привычным для него представлением о себе и становится типичной позой в коммуникативном акте.
Его будущее на рынке труда — низкооплачиваемые специальности, незначительные должности в государственных учреждениях и частных корпорациях, нередко дешёвый наёмный труд. Вся жизнь человека оказывается привязанной к надетой на него в отрочестве или юности маске.
Маска, как средство закрепления статуса за индивидом, имеет источник не только в прямом давлении среды. Личность, как социальную маску, формирует в немалой степени массовая культура, представленная через интернет (в особенности последние десять лет), телевидение, кинематограф, распространяющуюся через различные средства популярную музыку. Можно говорить о некотором продолжающемся влиянии популярной литературы ( в особенности, если речь идёт о подростках и юношестве, проявляющих повышенный интерес к таким жанрам, как фэнтези, детектив, научная фантастика).
Роль массовой культуры в работах, посвящённых педагогике, обыкновенно преуменьшается: говорят преимущественно о негативном влиянии. При таком взгляде, особенно характерном для консервативных исследователей, упускают преемственность массовой культуры современности от популярной культуры XIX-XX столетий. В ней так же, как в так называемом масскульте, через мифологизированный нарратив подросток знакомился с спецификой взрослой жизни.
Положительная сторона массовой культуры состоит в том, что она выполняет ту же функцию, что популярная культура в Новое время и народная культура ещё раньше: она в простой и увлекательной форме позволяет юному человеку соприкоснуться с опытом современного общества — его противоречиями, трудностями, фантазмами, видением прошлого и будущего.
Массовая культура приглашает молодого человека в незатейливой, развлекательной форме обратиться к актуальным вопросам, она выступает как наиболее эффективное пространство социализации, способное более доступным и менее ригористическим языком, нежели в школе или семье, показать юноше образ современности.
Проблема массовой культуры состоит вовсе не в том, что она ничему не учит молодого человека — скорее её проблема в безыскусной форме общения, как бы демонстративно отказывающейся от всякой «сложности», «зауми», нередко скрывающей неявный идеологический подтекст, фундирующий в обществе определённые типы поведения. Язык массовый культуры работает как средство преобразования идеологических концептов в нормативные парадигмы мышления
Массовая культура, именно в силу ориентации на обыденный язык, оказывается в зависимости от идеологического контекста, реализующего с её помощью необходимое социальное программирование.
Функция массовой культуры, как зашифрованного идеологического вмешательства, явно просматриваются в таком феномене, как современные молодёжные субкультуры, большая часть которых — продукт увлечения популярной музыкой, литературой, развлечениями вроде компьютерных игр, иногда хобби (реконструкторы и так называемые клубные детишки).
Чуть раньше я уже заметил, какую роль субкультуры выполняют в социализации подростков и юношей, представляя собой клубы по интересам, облегчающие коммуникативные процессы между замкнутыми индивидами, с трудом адаптирующимися к общению со сверстниками. Не менее важно подчеркнуть, что в процессе социализации увлечение субкультурами может носить и обратную роль: посредством транслируемых внутри субкультуры стереотипов, индивиду, ещё не определившему границы индивидуальности, внушается презрение к людям, не разделяющим его интересы, выкристаллизованные с топосе субкультуры; обращаясь к общности воззрений, образованной из общности увлечений, внушается регламентированный тип поведения, соответствие которому авансирует доверие в сформированной внутри субкультуры среде общения — «тусовке». Наоборот, отказ соответствовать во внешности или поведении установленному стандарту, приводит к остракизму.
В девяностые-двухтысячные годы, в период интенсивной коммерциализации субкультурой сферы, редуцированные до брендового различения музыкальные субкультуры преподносились в массовой культуре в виде популярной типологизации подростков: так, с некоторыми субкультурами связывалось представление об агрессивном поведении (панки, скинхеды, рэперы, а с другими о мирном и безобидном (эмо, готы, хипстеры) (2).
Субкультурам приписывались отчётливые идеологические и мировоззренческие характеристики, как правило весьма незначительно связанные с их происхождением и текущим состоянием, но обязывающие подростка соответствовать избранному типу поведения, привязанному к популярному образцу. Декларируя раскрепощение как суть вовлеченности в субкультуру, де-факто через типологизацию внедрялись дисциплинарные механизмы.
Итог: закабаление дурной индивидуальностью
После двадцати-двадцати пяти лет, увлечение субкультурами для большинства либо уходит в прошлое, либо человек перестаёт себя открыто ассоциировать с какой-либо существующей группой, даже если качественно не меняет образ существования, интересы, внешность.
Указанное время — период становления полноценной социальной единицы. Силы человека уходят на учёбу или закрепление в полученной специальности. Человек подводит первые итоги когда-то начатого им пути к жизненному полилогу. Анализирует позицию, обретённую как результат получения среднего или высшего образования. Ни к чему не обязывающий аттестат зрелости уже пылится на полке, обязательства внушаются необходимостью утвердить за собой экономическое благополучие.
В социологических опросах, темой которых становятся приоритетные в настоящее время профессии и, в общем, отношение к институту высшего образования, всё явственнее просматривается тенденция выбирать специальности, востребованные на рынке труда и обеспечивающие стабильный доход. Наличие диплома о высшем образовании превращается в гарантию относительно устойчивого существования в обществе: образование отождествляется с социальным статусом. Оно обращается в фетиш, если речь идёт о престижных вузах, где получение диплома равносильно зелёному свету в бизнесе или государственной службе.
Современный студент (как правило) оценивает не столько знания, какие он получил в учебном заведении, сколько возможности, образующиеся у него после завершении учёбы (3).
Коммерциализация высшего образования растёт пропорционально складыванию в обществе системы, чётко фиксирующий не уровень подготовки специалиста в процессе обучения, а уровень престижности учебного заведения: де-факто, институты и университеты превращаются в бренды.
В элитных учебных заведениях в процессе коммерциализации качество обучения может даже повыситься, но всё равно полученные в нём знания оказываются не только и не столько полезными для общественной деятельности навыками, сколько признаками принадлежности к зажиточной прослойке. Так социальное неравенство подчёркивается через качество и место обучения: кто закончил не самый престижный ВУЗ, имеет меньше шансов на успешное трудоустройство по специальности, чем его более состоятельный коллега.
Образование как механизм социализации может стать инструментом для репрессивной стратификации. Подчёркивается разделение на лучших и худших, успешных и не успешных.
Для того, кто желает совмещать получение специальности с развитием своих возможностей, неизбежным выходом представляется самообразование. Если человек активно занят самообразованием, развивает речь и доводит полученные в ВУЗе навыки до совершенства, дополняя их собственным интересом, он способен расширить горизонт своих возможностей даже в рамках беспощадной ко всему, что не вписывается в критерии успешности, социально-экономической системы.
Активное самообразование оказывается действенным средством против уныния. Промежуточные итоги взаимодействия с социальной средой в таком случае менее способны оказать подавляющее воздействие — не устраняется перспектива интеллектуального прогресса.
Позиция социального критицизма, к которой я прибег в данной работе, как к верному средству для разоблачения официальных институтов социализации, фиксирующих личное пространство личности в идеологическом контексте, требует активного противостояния квазииндивидуалистическому пафосу, скрывающему давление на индивида дисциплинарной структуры капитализма.
Противостоять тенденции, навязывающей под видом необходимости встраивание в иерархическую лестницу, принятие себя как стереотипа, можно лишь через неуёмное стремление к просвещению и привязанного к его плодам праксису.
Социализация для одного человека может означать растворение в посредственности, подчинение капиталистическому императиву, требующему от одних поддержания высокого статуса, превращающего сам быт в фетиш, а от других — вписанности в границы незамысловатого быта. Третий же может при помощи аппарата критического мышления выстроить оппозицию к существующим стереотипам, дистанцироваться от привычной типологизации. Способность человека разорвать узы накладываемого на него контекстуального содержания заключается в способности к расширению контекста.
Просвещение, самообразование, конечно, далеко не являются панацеей от всех противоречий, касающихся становления человека в социуме, поисков того, что он мог бы назвать личным пространством и на чём мог быть выстроить личность. Нельзя предаваться наивному самообману, утверждающему будто всё происходящее с человеком зависит только от него самого. Мы уже убедились, что сам он есть совокупность осмысления социальных процессов, участником и свидетелем каковых неминуемо оказывается лично или погружаясь в генеалогию культурного пространства.
Тем не менее, человек способен выходить за границы того, что вменяется ему внешними инстанциями, двигаться к новому горизонту мышления (с новыми открытиями, впечатлениями, переживаниями). Отдаваясь самообразованию (не утрированному до утилитарного назначения), ломающему любые интеллектуальные цепи, человек вырабатывает иммунитет к редукционизму общественного мнения.
Проблемы начинаются тогда, когда человек не ищет новых средств коммуникации, останавливаясь на некотором достигнутом уровне или на том уровне, на котором ему внушили остановиться ради искусственного вписывания в фиктивную целостность — не общества, исполненного многообразия, а одинаково серой толпы.
Немецкий философ и литературовед Вальтер Беньямин в работе «Происхождение немецкой барочной драмы» вывел знаменитый афоризм — «Истина — это конец интенции» (4). Попробую развернуть его в ключе нашего разговора: та истина, которую готов принять о себе человек из внешнего источника, не различая себя и отчуждённый от него образ, транслируемый для манипуляции его действиями (подчинения «здравому смыслу» и т.д.), оказывается концом социализации как интенции к максимально полному соприкосновению с интеллектуальным опытом человечества.
В осознанном стремлении постичь как можно более глубоко многообразие обнаруживается цель социализации человека: социализация есть проникновение в ткань общественной стихии, познание общества как целостности. Стремление к высшему означает пренебрежение к ложному, а потому желающий познать себя не должен цепляться за мифологемы, вменяющие ему стандартизированные пути самопознания, на самом деле — самозабвения.
Фреска из разрушенного два тысячелетия назад города Помпеи: Нарцисс, сидящий напротив своего отражения, а за ним влюблённая и печальная нимфа Эхо — метафора фальшивого культа личности. В ней лаконично выражена идея о забвении другого ради себя — мнимого центра мироздания. Мы не в силах оценить роль коммуникации как неизбежного диалога.
Порок человека — тяга к дурной индивидуальности. Спасения — стремление к другому человеку, к человечеству.
Примечания автора:
1. Первой работой Мишеля Фуко, появившейся на русском языке, была книга «Слова и вещи» (1969, русский перевод 1977). Она завершалась загадочной фразой: быть может, когда сменятся диспозиции нашего современного мышления, «человек исчезнет, как исчезает лицо, начертанное на прибрежном песке».
2. К примеру, тенденциозные работы Гущина В.А. посвящённые готической субкультуре. Много раз критикуемые представителями самой субкультуры.
3. Прошу обратить внимание на статью Игоря Коровина в «Росбалте» от 13.12.2012 «Почему они не хотят делать карьеру»: «Студент убежден, что «нормальные» деньги и статус зависят не от профессионализма, а от сословной и клановой принадлежности. Что получают их тупые люди с купленными дипломами. Что ему в карьере поможет случай, и почти никогда — знания. Отсюда два простых вывода: 1) нужен только диплом, и учеба в вузе сводится к его постепенному выкупу; 2) карьеру без связей делать бессмысленно, а со связями — бессмысленно вдвойне. Как там говорил незабвенный Оскар Уайльд? “Если ты джентльмен, ты уже всё знаешь, а если нет — знания тебе только вредят”». Примечательно, что сам автор статьи, как то следует из текста, так же склонен к утилитарному отношению к образовательному процесс.
4. Вальтер Беньямин. М. 2002. Агриф.
Примечание редакции:
* Патристика (от греч. πατήρ, лат. pater — отец) — философия духовно-религиозных лидеров христианства (отцов церкви) до VII века. Патристика внесла огромный вклад в формирование этики и эстетики позднеантичного и средневекового общества.
Другие тексты автора:
Иннокентий СУРГУЧЁВ. Попы марксова прихода
Иннокентий СУРГУЧЁВ. Семья — буржуазный пережиток
Иннокентий СУРГУЧЁВ. Необходима тотальная ревизия бытия
Иннокентий СУРГУЧЁВ. Нигилизм и социальная революция
Иннокентий СУРГУЧЁВ. От нигилизма к сопротивлению
Иннокентий СУРГУЧЁВ. От русского радикализма к нигилизму
