Алексей ЛАПШИН
Перебирая возможные варианты определения боли, нельзя не заметить двойственности этого явления. Боль — и грозное напоминание о смерти и одно из главных проявлений жизни в природе.
Поскольку способность чувствовать телесную и душевную боль является врождённым свойством людей, страдание нельзя рассматривать как некое противоестественное состояние. И физическая болезнь, и внутренняя драма, есть неизбежное следствие обособленности конкретного человека от внешнего мира. Боль, искусственно причинённая насилием, не исключение, так как и она имеет причину в противоположности между живыми существами.
Согласно авраамическим религиям, после изгнания из Эдема, страдания становятся неизбежными спутниками людей. О мире полном боли и зла говорят и другие великие традиции. Однако учения Индии или Китая сосредоточены на том, как выйти из негативного потока бытия, чтобы обрести Знание и покой. Этим они принципиально отличаются от монотеизма. В авраамизме и, в первую очередь, в христианстве, страдания могут стать дорогой познания и возвращения к Богу. Наиболее сильно эти представления выражены в культе святых великомучеников, переносивших и внутренние и физические терзания.
Собственно, вся христианская философия, этика, имеют основание в крёстных муках распятия. Хотя, разумеется, страдание в христианстве не самоцель, а следствие жертвенного выбора человека. Тем не менее, именно на отрицании культа страданий во многом построена критика христианства и, вообще, монотеизма. Остановимся на этой теме несколько подробнее.
Затеяв разговор о страданиях в контексте традиционных учений, я намеренно не стал проводить границу между физической и душевной болью. Между тем, начиная, примерно с XVIII века в цивилизованном обществе такая граница обычно проводится достаточно чётко. Многие современные психологи даже рассматривают боль и страдания как различные понятия. Боль они относят к физиологическим проявлениям, страдания — к «душевным». Это различение сыграло немаловажную роль в критике христианства, развернувшейся в Новое и Новейшее время. Критика эта ведётся в основном с двух различных позиций. Одну из них можно условно назвать ницшеанской, другую — либеральной.
«Ницшеанцы», называющие христианство религией слабых, так или иначе апеллируют к язычеству. Сверкающим идеалом для них, как правило, является Древний Рим, олицетворяющий мужество, волю и власть. И сам Ницше, и его многочисленные прямые и косвенные последователи, множество раз проклинали христианство за то, что оно якобы искореняло культ силы на Западе.
Но уже Освальд Шпенглер совершенно справедливо указывал на очевидные нестыковки в ницшеанском антихристианстве. Автор «Заката Европы» говорил о крестовых походах, героическом рыцарстве, приходившихся как раз на эпоху, когда влияние христианской церкви на общество было наиболее сильным. И это лишь один удачный исторический пример из многих возможных. Фундаментальное же заблуждение ницшеанской критики в том, что христианство превозносит не сами страдания, а победу, торжество над ними! Здесь нужно опять вспомнить о великомученичестве, но прежде сделаем небольшое отступление в область психологии.
Появление страха напрямую связано с опасностью насилия, боли. Человек всем своим существом не хочет испытывать боль, поэтому и боится. Таким образом, страх перед насилием непосредственно влияет на состояние души, причиняет ей страдания.
На первый взгляд, это самый простой случай пересечения физических и душевных болевых ощущений. Внешнее тут слишком явно доминирует над внутренним. В действительности, боль в любых своих проявлениях, всегда является следствием внешнего доминирования, тотального преобладания большого мира над отдельным живым существом. Об этом я уже говорил в начале. Связующим звеном между физической и душевной болью выступает страх. Вопрос в том, в силах ли человек победить свой ужас, а значит и боль.
Смысл мученичества в христианстве как раз и заключается в преодолении страха и боли во всех их возможных воплощениях. Святой великомученик — это победитель внутренних сомнений, терзаний и физических пыток. И главное, победитель в противостоянии с внешним миром. По сути, он и является тем самым сверхчеловеком, путь к которому искал Ницше, заблудившийся в своих красивых, но бесплодных фантазиях.
В отличие от «ницшеанцев», либералы стоят на позициях последовательного агностицизма. Метафизического измерения человека для них не существует; есть просто индивидуум со своими естественными потребностями, интересами и правами. В соответствии со своими убеждениями, либералы воспринимают страдание как зло, которое необходимо минимизировать, а в перспективе — искоренить полностью. Страданиям, боли — не место в гедонистическом обществе потребления.
Идейный либерал закономерно становится противником христианства и вообще религиозного мировоззрения. Максимум на что он готов согласиться — это фольклорное присутствие религий где-нибудь на периферии социальной жизни. Либералы помнят, что, находясь под влиянием религии, общество не считало себя самоценным, а это для их идеологии категорически неприемлемо.
На самом деле мировой клерикализм давно уже сам попал под влияние неогуманистических доктрин. За редким исключением клерикалы теперь видят в либералах лишь своих конкурентов, а не антагонистов. Задача и тех, и других — удержание общества в рамках порядка «рациональности» и «блага». Отличают их только способы достижения цели.
Конечно, более «современные» либералы ведут себя агрессивнее конъюнктурных клерикалов. Вместо священников людям навязывается новая армия утешителей, так называемых психоаналитиков. Приём у этих специалистов — плохо завуалированная пародия на исповедь. Происходит подмена смысла. Если исповедь подразумевает раскаяние, острое переживание внутренней боли, то приём у психоаналитика, напротив должен избавить человека от волнений, «стресса».
Страх перед смертью, болезнями, физической болью, идеологи общества зрелищ пытаются растворить в некоем бесконечно льющемся «позитиве» карнавального бытия. Реальное насилие, царствующее в мире, перемещено для обывателей в виртуальное пространство. Точнее, создана великая иллюзия такого перемещения.
Вся эта политика по искоренению страданий вовсе не предназначена для создания вечного общества свободы, равенства, братства. Нынешним хозяевам дискурса нужен стерильный человек-потребитель, не обременённый лишними переживаниями, тем более какой-то там болью. Попытка заставить людей забыть о страданиях противоречит самой природе человека, как единственного живого существа способного к осмысленному различению себя и внешнего мира. Ведь боль рождает волю к сопротивлению!
Впервые опубликовано в журнале «Опустошитель» №8
Другие главы из книги «Явление смыслов»:
«Современностью» оказывается то, что навязано нам извне / глава
Буржуазные установки намного ближе к женскому началу / глава «Бог и семьи»
У апологетов капитализма и марксистов одно направление мышления / глава
