Фильм режиссёра Александра Велединского «1993» по мотивам одноимённого романа Сергея Шаргунова хорош тем, что это – первая серьёзная заявка на массовое переосмысление событий российской истории начала 90-х годов. Но, как и всякий первопроходец, Велединской лишь обозначил направление, в данном случае – направление переосмысления, порой прибегая, правда, к ходульным приёмам.
Архетипы начала 90-х
Все персонажи фильма «1993» – архетипичны. Герой Евгения Цыганова, Виктор, олицетворяет падение, в буквальном смысле этого слова, советской технической интеллигенции. В СССР Виктор работал в космической отрасли, участвовал в лунной программе. Он даже на «Луноходе» оставил отпечаток своего пальца. Но гайдаровская шокотерапия бросила его в коллекторное подземелье. Осенью 1993 года он – слесарь в бригаде ремонтников-ассенизаторов.
Но Виктор далёк от рабочих людей. Он то ли не понимает их, то ли презирает. Желая развлечь товарищей по работе, он покупает для них на набережной Москвы-реки проституток. По его мысли, работяги будут не прочь всей бригадой спариваться с девицами в кузове ремонтного грузовика. Однако мужики обижаются на него: мы хоть и без высшего образования, но не животные…
Жена Виктора, Лена (Екатерина Вилкова) – мечущаяся самка. Те, кто жил в 90-е, помнит, как в то время резко изменилась мораль. Так, проституция перестала быть постыдным занятием. Путаны (так с подачи Михаила Шафутинского в 90-е в России называли шлюх – на французский манер) превратились в героинь тех лет. Интердевочка и всё такое… Взрослые матроны могли публично сожалеть об утраченной молодости, ибо эта утрата не позволяет им пойти… в путаны. А в кого ещё? Деньги надо зарабатывать, крутиться, а не на заднице ровно сидеть. Почему путаной быть стыдно, если это приносит деньги и комфорт? Стыдно сидеть в разваливающемся НИИ или пыхтеть на осиротелом, вырванном из плановой экономики, заводе. Стыдно быть бедным – эта моральная максима сформировалась в России в 90-е, да она и по сей день определяет поведение людей в нашем обществе.
Героиню Вилковой, как и всю Россию того времени, разрывают противоречивые желания. Ей хочется и богатства, и семейного уюта, и её кто-то должен всем этим обеспечить. Муж не может. Он не вписался в рыночный поворот. Тогда почему бы не попробовать завести любовника, вписавшегося в новые расклады?
Кстати, о любовнике Лены в исполнении Максима Лагашкина. Он тоже архетипичен. В 90-е годы в России вдруг откуда не возьмись появились разного рода проповедники. Святость идей Адама Смита о справедливости невидимой руки рынка проповедовали в основном те, кто ещё вчера разъяснял студентам основы политэкономии социализма. Тот же Егор Тимурович Гайдар до того, как шокировать наш народ рынком, возглавлял отдел экономики газеты «Правда» и был редактором журнала «Коммунист». Герой Лагашкина, Михаил, занимается тем, что, приезжая в Москву из нефтедобывающего региона, читает лекции дурочкам, одержимым мечтой разбогатеть. Он цитирует им пошлые рыночные банальности из книги Айн Рэнд (Алисы Зиновьевны Розенбаум) «Атлант расправил плечи»: «Деньги – это благоволение Бога». Или что-то типа этого…
Лена пленена харизмой Михаила. Вот это мужчина! Отвечает вызовам времени. И в гостинице шикарной остановился. В гостиничном номере люкс она изменяет мужу Виктору. А почему бы и нет, если он не из числа победителей? Но весь этот адюльтер сорокалетней дамы нелеп, как и засос, который Михаил, тоже не мальчик, оставляет на её шее. И ей приходится этот засос прятать, то повязывая на шею платок, то надевая свитер с воротом. Правда, Михаил оказывается дутым буржуем. Таким же дутым, как и акции его предприятия, которые сгорают на рынке. Лена инстинктивно чувствует, что ошиблась. Приходя в номер гостиницы (уже дешёвой, а не шикарной), в котором её ждёт Михаил, она возвращает ему подаренный им кулон и оставляет его наедине со страстью. И страсть эта приводит его в лагерь «защитников демократии» в ночь на 4 октября.
Архетипичен герой Александра Робака Янс – предприниматель, который не верит ни во что, кроме частной собственности, и которого убивает начинающий бандит-мальчишка. Архетипичны товарищи Виктора по бригаде. Это русский народ, который остаётся в стороне, когда друг с другом схлёстываются «красные» и «белые».
Всё как бы так, как было. Да и не так.
Сложные годы
90-е – сложные годы. Неоднозначное время. Депрессивное? Без всякого сомнения. Страна умирала, как древний ящер, с новым вирусом в клетках. Если кто не знает, это строчка из песни «Наутилуса помпилиуса». Многие из тех, кому, как герою Цыганова, было тогда около сорока, не выдерживали ударов судьбы. Не всем же быть бизнесменами, а проще – делягами, которые пилили на металл заводы, построенные если не при царях-батюшках, так при товарище Сталине. Не всем же возить лосины из Польши, а в Польшу – электроприборы советского производства (да, было такое). Не все же вышли из номенклатуры ВЛКСМ, чтобы скупать за копейки государственные предприятия на залоговых аукционах.
Сорокалетние видели, как рушится то, с чем они связывали свою жизнь, будучи студентами, молодыми специалистами. И если честно, во многом они сами виноваты в собственной катастрофе. Кто помнит поведение перестроечной интеллигенции, тот поймёт, почему. А точнее – поймёт, за что платили в начале 90-х те, кто с середины 80-х ждали, что скоро они заживут, «как во всём цивилизованном мире».
Пошлое было время? Более чем. И песня про три кусочка колбаски – не самая большая тогдашняя пошлость. Главная пошлость тех лет – отказ большей части нашего народа от самости и своего прошлого. Даже не отказ от прошлого, а огульное его оплёвывание: «страна дураков», «гомо советикус». Кстати, незадолго до развала СССР я много времени провёл во Франции, где, приходя в компанию, представлялся “Je suis sovietique” и не напарывался в связи с этим на пренебрежение или на что-то в этом роде. Наоборот – я вызывал интерес как гражданин страны, в которой происходят большие перемены. Это перестроечные журналисты, все эти щелкопёры, которые долгое время жили с антикоммунистической фигой в кармане, создали жупел стыда за всё советское. Владимира Войновича с его «Солдатом Чонкиным» возвели тогда в ранг живого классика и совести… только вот совести чего? Точно не нации, ведь нацию – многонациональный советский народ – сознательно умертвляли, в том числе с помощью Войновича.
Однако рисовать начало 90-х исключительно мрачными красками – приём ходульный. Это было ещё и время надежды. Романтическое время. Недаром 90-е называют лихими. Лихой – значит, молодецкий, удалой. И вот этой лихости Александр Велединский передать не сумел. Наверное, это обусловлено как возрастом режиссёра, так и возрастом автора книги, по мотивам которой снят фильм. Александр Велединский переживал 90-е, будучи в общем и целом зрелым человеком. Любопытно, что в кинематографисты он подался именно в те годы… из кораблестроителей. Но всё же на те события он смотрит, наверное, глазами Виктора. А Сергей Шаргунов, наоборот, был тогда тринадцатилетним подростком, и поэтому не мог быть вовлечённым в задорные процессы 90-х. Он смотрит на события глазами родителей – ровесников Велединского и главных героев книги и фильма.
Романтика гражданской войны
Почувствовать романтизм 90-х могли те, кому тогда было от 20 до 30, и гении – такие, как Сергей Курёхин. Либералы 90-х клеймили оппонентов «красно-коричневыми» и «коммуно-фашистами». И Курёхин, дразня либералов, которые строчили и подписывали одно расстрельное людоедское воззвание за другим, заявлял: «Под фашизмом в чистом виде я понимаю романтизм. Если доводить романтизм до логического конца, он приводит к фашизму. Если вы романтик по ощущениям – вы должны обязательно остановиться. Иначе будете фашистом. Либо следовать до конца и становиться фашистом, либо отрицать романтизм».
В картине Велединского появляются какие-то невнятные «революционеры», панки Алексей «Сид» и Наташа «Нэнси». На парне – футболка с символикой Национал-большевистской партии, ныне запрещённой в России экстремистской организации, а тогда ещё не существовавшей. НБП возникла через год после описываемых событий. Сид и Нэнси – очевидная аллюзия на героев фильма Алекса Кокса о гитаристе “Sex Pistols” Сиде Вишесе и его девушке Нэнси Спанджен. Герой Гэри Олдмена ходит в том фильме, снятом в 1986-м, в такой же футболке, как и Сид в «1993». Ладно. В любом случае эти два персонажа нерепрезентативны.
Панки и прочие представители контркультуры увлекутся политикой позже – после появления НБП. А в самом начале 90-х уличная оппозиция ельцинской власти была другой – посерьёзней. Возглавляла движение «Трудовая Россия». На демонстрации под его красными знамёнами собирались десятки тысяч людей. И нередко эти демонстрации выливались в уличные беспорядки. Доходило до драк манифестантов с милицией. В бой шли старики и юноши – те, кому терять было нечего. «Крупную группу демонстрантов, запертую с двух сторон, жестоко и нарочито грубо избили – били стариков, инвалидов, заслуженных военачальников высокого ранга, всем известных депутатов и писателей», – вспоминал профессор Сергей Кара-Мурза о событиях 23 февраля 1992 года в Москве. «Только помрачением рассудка можно объяснить такую мерзость, такой позор, как избиение молодыми милиционерами стариков ветеранов, вышедших на демонстрацию 23 февраля 1992 года», – отмечал журнал «Москва». «ОМОН был впервые употреблён Ельциным 23 февраля 1992 года. Я был, когда людей там разгоняли с алюминиевыми щитами», – уведомляет Эдуард Лимонов.
В бойню вылилась и московская первомайская демонстрация 1993 года. «Трудовая Россия» отыгралась за 23 февраля 1992 года. Демонстранты, используя как оружие древки знамён, прорывали милицейские цепи, отнимали у стражей порядка шлемы, дубинки и щиты, захватывали милицейские грузовики. В итоге погиб один милиционер – сержант ОМОНа Владимир Толокнеев. А демонстрантов разогнали водомётами.
И это только два эпизода. А их было множество. По сути, в России тлела гражданская война. И её подспудное тление порой вырывалось наружу мощными всполохами. Даже люди, погружённые в сугубо личные проблемы, не могли не замечать их. А вот герои «1993» их почему-то не замечают. В «1993» мы смотрим на поворотные события в истории нашей страны сквозь драму семьи Виктора и Лены. Это – «семейный портрет на фоне горящего дома» (вторая часть названия книги Сергея Шаргунова). А Виктор и Лена – обыватели. Виктор, задавая окружающим вопрос, за кого они, за красных или белых, показывает себя человеком, который, если использовать сленг, слишком долго догонял, в какое время он живёт. Заторможенный он какой-то, как, кстати, и многие другие герои Евгения Цыганова. И эта заторможенность и не позволяет им надеяться.
А участники той гражданской войны в России жили надеждами. Одни, условно – либералы и рыночники, жили надеждой на то, что Россия наконец-то будет переделана по их лекалам, а другие – те, кого либералы и рыночники прозвали «красно-коричневыми», – надеялись на то, что антинародный прозападный режим рухнет, если на него навалиться со всей революционной лихостью, со всей старческой яростью и юношеской удалью, и на его развалинах вырастит новая Россия, очищенная как от застойного маразма, так и от новой накипи рыночной корысти. В октябре 1993 года последние потерпели поражение. Но не проиграли. Борьба продолжилась. И, может быть, она всё ещё продолжается.
Фильм «1993» хорош уже тем, что он рассказал массовой аудитории о событиях 1993 года. В кадре мы не видим того, отчего до сих пор пробегают мурашки по коже – как в центре Москвы танки нашей армии стреляли по зданию Верховного совета. Но Велединский показал, что было у телецентра Останкино и в принципе этого достаточно, чтобы зритель понял, как рождалась «новая русская демократия». Будем надеяться, что «1993» – «первый подход к снаряду». Наверное, правы те, кто утверждает, что «1993» – лучший российский фильм, снятый за последние годы. Однако попытки художественно осмыслить события начала 90-х надо продолжить. Хочется получить другой рассказ. Не семейное, а историческое полотно…
Дмитрий Жвания
