Одна знакомая продавщица мороженного рассказала мне поучительную историю о русском национальном характере. Её сменщица как-то раз напилась на рабочем месте, на улице, не отходя от своего холодильника. Когда вечером хозяин товара приехал за своей работницей, то нашёл её спокойно спящей на земле. На прилавке же лежала кучка банкнот и монет. Покупатели сами брали товар, оставляли за него деньги, а если требовалось, сами же отсчитывали себе сдачу. После подсчёта выяснилось, что количество проданного товара точно совпадает с той суммой, которую прохожие люди выложили на прилавок. Речь, конечно, не о выдающихся математических способностях россиян. Милосердием и заботой такое поведение тоже нельзя объяснить. Взаимоуважение – не самая сильная сторона российского общества. Это, скорее, проявление солидарности с проигравшими и падшими людьми.
Грех было бы не воспользоваться этой русской национальной слабостью. Многие отечественные идеологи и политологи активно её эксплуатируют. Именно поэтому от первых лиц государства мы слышим постоянные жалобы на притеснения со стороны бесчисленных врагов. И если американские специальные службы скорее склонны приписывать себе подвиги на стороне, которых они не совершали (вроде тех же арабских революций), то наши чаще жалуются на жизнь и любят напоминать о своих неудачах. ЦРУ нужно отчитаться перед налогоплательщиками за потраченные средства, а нашим деятелям отчитываться ни за что не приходится. Их задача – вызвать сочувствие сограждан. То есть, следуя национальной парадигме, предстать перед всем честным народом в образе «униженных и оскорблённых». Выдавить скупую мужскую слезу, чтобы воскликнул народ: «Несчастные, мы всё вам простим, только не плачьте! Ведь вам так тяжело отбиваться от всего враждебного мира, да ещё и нами, дураками, править». И вот, российские власти стонут о засилье иностранных агентов во всех сферах жизни российского народа. Люди слушают их, читают брошюрки сомнительных политологов о «мировом жидо-масоно-империалистическом закулисье», и сердца их наполняются праведным гневом. И не приходит им в голову вопрос: а куда же смотрели наши проницательные разведчики и всемогущие специальные службы? Даже если отречься от «лихих девяностых» с их «низкопоклонством перед Западом». Чем занимались чекисты последние тринадцать лет? Как же они позволили расплодиться иностранным агентам в таких масштабах? Кто ответит за такой вопиющий непрофессионализм?
Где он, русский Джеймс Бонд (Женя Бондарчук по-нашему), который спустился бы с самого высокого американского небоскрёба по верёвке, как заправский промальпинист, запрыгнул бы в окно Хиллари Клинтон, замочил бы всю её охрану, водрузил бы ей на спину утюг и вынудил бы раскрыть всю сеть продажных агентов в рядах оппозиционеров? Где этот герой? Хотя бы в кино. Его место занимает русский народный любимец Данила Багров из фильма «Брат 2». Как мы помним, он впрягается за брата своего однополчанина, некоего хоккеиста. Хоккеист по наивности своей подписывает кабальный договор во время устройства на работу в НХЛ. Этот человек, не способный ни на благодарность, ни даже на элементарное гостеприимство, барахтается в своей жизненной ситуации беспомощно, как тюлень на берегу. Ради него наш Данила убивает кучу случайного народа, многих из них он валит так быстро, что зритель не успевает и лиц их разглядеть. Последней его жертвой становится некий безымянный господин. Ему не посчастливилось быть партнёром по шахматам главного американского злодея в тот момент, когда в кабинет ворвался наш герой. После этого Данила Багров читает американцу нотацию: «Вот ты обманул кого-то, денег нажил, и чего, ты сильней стал? Нет — не стал! Потому что правды за тобой нет! А тот, кого обманул, — за ним правда. Значит, он сильней». То есть сила – в правде, а правда у того, кого обманули. Перефразируя известную русскую поговорку, можно выразить главный посыл фильма так – нас обманывают, а мы крепчаем. Не удивительно, что «Брат 2» стал таким популярным и цитируемым в России. Может быть, это и есть неформальная русская национальная идея – быть жертвой.
Наверное, у такой жизненной позиции есть симпатичные стороны. Не в этом суть. Суть в том, что при анализе внутриполитической ситуации необходимо делать скидку на привлекательную для русского человека силу унижения и на то, как ею пользуются сильные мира сего. Взять тот же «инцидент 6 мая». Даже если не задаваться вопросом «кто первый начал», что же получается? Простые безоружные люди срывали у омоновцев, экипированных подобно средневековым рыцарям, шлемы, забирали у них дубинки. А Максим Лузянин даже умудрился голой рукой сколоть эмаль с полицейского зуба, умело обойдя препятствия в виде щита, резиновой палки, пластикового забрала и товарищеского плеча в полицейской форме. И вот, судья-рефери отправляет победившего драчуна-любителя на нары, а проигравшему профессионалу вручает отдельную квартиру в Москве. Гнать бы надо такого бойца из органов, по идее. Но с политической точки зрения выгоднее вручить ему роль пострадавшего. Потому что за жертвой – правда, как мы уже выяснили. В информационной войне вокруг “Pussy Riot” тоже часто велось состязание «кто кого перестрадает». Поэтому мужественное и непринуждённое поведение девушек на скамье подсудимых в глазах многих россиян стало ещё одним неформальным доказательством их вины. Стремление к жертвенности принимает самые причудливые формы. Александр Солженицын в «Архипелаге ГУЛАГе» отмечал, как легко и безропотно сдавались советские люди на милость «органам». Одну из глав своей книги он почти целиком посвятил этому вопросу.
«Ведь кажется, достаточно разослать всем намеченным кроликам повестки — и они сами в назначенный час и минуту покорно явятся с узелком к чёрным железным воротам госбезопасности, чтобы занять участок пола в намеченной для них камере. (Да колхозников так и берут, неужели ещё ехать к его хате ночью по бездорожью? Его вызывают в сельсовет, там и берут. Чернорабочего вызывают в контору.)»;
«Наоборот, к латышу Андрею Павлу под Оршей пришло НКВД его арестовать; он же, не открывая двери, выскочил в окно, успел убежать и прямиком уехал в Сибирь. И хотя жил он там под своей же фамилией, и ясно было по документам, что он — из Орши, он НИКОГДА не был посажен, ни вызван в Органы, ни подвергнут какому-либо подозрению»;
«Люди, случайно попавшие под облаву или на квартиру с засадой и имевшие смелость в те же часы бежать, ещё до первого допроса — никогда не ловились и не привлекались; а те, кто оставался дожидаться справедливости — получал срок. И почти все, подавляюще, держались именно так: малодушно, беспомощно, обречённо. Редкие умницы и смельчаки соображают мгновенно. Директор геологического института Академии Наук Григорьев, когда пришли его арестовывать в 1948 году, забаррикадировался и два часа жёг бумаги»;
«В 1927-м году, когда покорность ещё не настолько размягчила наши мозги, на Серпуховской площади днём два чекиста пытались арестовать женщину. Она схватила фонарный столб, стала кричать, не даваться. Собралась толпа. (Нужна была такая женщина, но нужна ж была и такая толпа! Прохожие не все потупили глаза, не все поспешили шмыгнуть мимо!) Расторопные эти ребята сразу смутились. Они не могут работать при свете общества. Они сели в автомобиль и бежали. (И тут бы женщине сразу на вокзал и уехать! А она пошла ночевать домой. И ночью отвезли её на Лубянку.)».
А вот самый показательный случай.
«Священник отец Ираклий в 1934 г. поехал в Алма-Ату навестить ссыльных верующих, а тем временем приходили его арестовывать. Когда он возвращался, прихожанки встретили его на вокзале и не допустили домой, 8 лет перепрятывали с квартиры на квартиру. От этой загнанной жизни священник так измучился, что когда его в 1942-м всё-таки арестовали — он радостно пел Богу хвалу».
Все эти общеизвестные цитаты я привёл для того, чтобы показать, как далеко могут завести поиски «силы» и «правды» через культ жертвенности и беспомощности. Чтобы окончательно пригвоздить русский национальный характер к «доске позора», приведу ещё одну цитату, теперь из книги Максима Горького «Детство»: «Долго спустя я понял, что русские люди, по нищете и скудости жизни своей, вообще любят забавляться горем, играют им, как дети, и редко стыдятся быть несчастными».
На самом-то деле, гвоздить никого не хочется, тем более, что молодое поколение начинает радовать своей установкой на успех, своей дерзостью и непочтительным отношением к авторитетам. Эти же качества могут и бесить, но постепенный отказ от положения жертвы внушает надежду на перемены к лучшему. Но пока национального превращения не случилось, нужно в своих рассуждениях делать ссылку на то, как важно, порой, русскому человеку почувствовать себя беспомощным, как сладок для него бывает вкус поражения. Точно также как магнит, расчленённый на части, сохраняет деление на полюса, в рассуждениях о внутренней политике появляются те же образы, что и в представлениях о политике внешней. Так внутри самой российской державы появляются полюса «всемогущего закулисья» с одной стороны и «полной обречённости» — с другой. И вместо «заговора империалистов», которые насылают на нас эпидемии, митинги, кризисы и ураганы, выступают «безукоризненные, вездесущие и всезнающие спецслужбы», которым известно о каждом телодвижении любого гражданина.
Конечно, в двадцатом веке наши доблестные чекисты по части контроля за гражданами отличились перед всем миром. И современные их возможности опасно недооценивать, но и идеализировать их также не менее опасно. Между тем, даже во времена своего расцвета КГБ не было застраховано от необъяснимых проколов, то есть, попросту говоря, от знакомого нам всем родного бардака. Вот вам пара историй от знакомых мне людей. В середине восьмидесятых годов одного моего друга вызвали в штаб-квартиру КГБ на Литейном проспекте. Он был виновен в коллекционировании фашистских значков, пряжек, чашек и прочей немецкой утвари времён Второй мировой. Хранение предметов с нацистской символикой расценивалось в советские времена как «пропаганда фашизма» и было поддержано конкретной статьёй уголовного кодекса. Сами гэбисты, конечно, понимали, что мой друг не несёт большой опасности советскому строю, поэтому, как это часто бывало тогда, его поставили перед выбором – тюрьма или армия. Горе-коллекционер, конечно, выбрал армию и не пожалел. Сначала его отправили в учебку на Урал. Ну, а оттуда — прямиком в ГДР. Куда же ещё можно отправить человека, если он так живо интересуется фашизмом? Его часть была расквартирована в казармах вермахта времён Третьего Рейха. Первое что сделал мой друг – скрутил со шкафчика эмблему с фашистским орлом.
Другой пример тоже относится к армейской службе в ГДР. Отправился парень служить в немецкий городок. И вот как-то раз приехал навестить его родной брат. Отпустили парня с братом в увольнение. И как-то так получилось, что задержался он и не успел к вечерней проверке. Стали выяснять, куда подевался боец. Пошёл погулять с братом. Каким таким братом? И тут выясняется, что брат у него несколько лет назад устроился матросом на сухогруз, вышел в шведском порту, да так и не вернулся. То есть он – типичный «невозвращенец», «отщепенец» и «предатель родины». У командиров перед глазами сразу нарисовалась картина, как братья пересекают государственную границу с ФРГ, и их боец в Бонне на пресс-конференции в форме советского солдата рассказывает о том, что танковая часть дислоцирована в маленьком немецком городке для того, чтобы скрыть установку в этом месте ракет средней дальности. Можно представить, каково было счастье командиров, когда боец вернулся в родную часть. После этого парня отправили дослуживать в СССР. Но возникает недоумённый вопрос – а куда Большой Брат раньше смотрел? При условии, что советский человек заполнял бесчисленные анкеты на каждом шагу, этого не должно было случиться в принципе. А ведь дисциплина и профессионализм среди чекистов в те времена был не в пример нынешним сотрудникам ФСБ.
Повторюсь, это – не повод для расслабления. Но поправку на бардак в своих рассуждениях нужно делать обязательно. Взять, к примеру, мутную историю с арестом Леонида Развозжаева. Каждый ход в этой партии ставит гроссмейстеров политических розыгрышей в тупик. Почему его взяли не раньше, а позже, терпеливо дождавшись, пока Развозжаев отметится в украинском отделении управления верховного комиссара ООН по делам беженцев и даже оставит там свои документы? Почему после пропажи он выходил в интернет? И главное – почему ему позволили возле здания суда под камеры сделать скандальное заявление о похищении и пытках? В поисках ответов люди обычно исходят из того, что ФСБ чётко и сознательно контролировало каждый ход в этой партии. Может быть, так оно и есть, но в своих рассуждениях нельзя отбрасывать вероятность того, что «органы» не рассчитали, не доглядели, не состыковали, банально прохлопали – что они не всезнающие и не всемогущие.
В этом смысле Россия действительно — страна возможностей. Здесь может произойти всё что угодно. Это повод для тревоги когда, казалось бы, ничего уже не может случиться, и оправдание надежде, когда надеться вроде бы и не на что.
