Каждая более-менее внушительная социально-политическая идея была основана на какой-нибудь подходящей утопии. По крайней мере, так было принято у нас последние две-три тысячи лет. Карл Поппер считал эту практику порочной. По его мнению, стремление к идеальным мирам мешает разглядеть и оценить мир материальный, в результате сильно страдает эффективность людей в конкретных ситуациях. Я Поппера в принципе поддерживаю, но не устоял перед соблазном составить свою собственную утопию в надежде, что она станет последней и лишит значительности все остальные.
Почувствовать себя Троцким…
Когда мне было пятнадцать лет, мне удалось почувствовать себя Троцким. Правда, тогда я об этом и догадываться не мог. В одна тысяча девятьсот восьмидесятом году в глазах ученика восьмого класса Троцкий был исключительно отрицательным историческим персонажем, иудой революции и демоном оппортунизма. У меня, правда, взгляды тоже не отличались безупречностью с точки зрения марксизма-ленинизма. Я решил вывести, ни много, ни мало, главную историческую закономерность. И мне это удалось. Итак, дано: первобытно-общинный строй длился порядка десяти тысяч лет, рабовладельческий – три тысячелетия, феодальный – полторы, капиталистический выродился уже через двести лет после возникновения, социалистический, как мне тогда казалось, исчерпал себя к шестидесятелетию Великого Октября. Спрашивается, когда на смену социализму придёт новая социально-политическая формация? По моим расчётам, это должно было произойти к двухтысячному году. Потому что каждый общественный строй оказывается короче предыдущего. В конце концов, социальные формации начнут сменять друг друга постоянно, беспрерывно порождая революционные ситуации. Что и требовалось доказать. Чем не перманентная революция? Правда, для ученика восьмого класса в восьмидесятом году это понятие не имело смысла. Подробности мировоззрения Льва Троцкого советскими пропагандистами не разглашались. И слово «перманент» связывалось, скорее, с разновидностью женских причёсок. Мораль этой истории не в том, что советский школьник в пятнадцать лет сравнялся по силе мысли с революционером мирового масштаба. Я опирался на такие сомнительные марксистские категории, как «общественный строй», почерпнутые из школьной программы, у Троцкого ход мысли был совершенно иным, а аргументы более весомыми и обстоятельными. Но аргументы и факты – это расходный материал для строительства идей, которые возводятся по желанию заказчика. И таким заказчиком становится каждый из нас.
На ход размышлений советского восьмиклассника и Льва Давидовича (да простят его фанаты мне такое дерзкое обобщение) повлияли не внешние обстоятельства, а природная склонность к категоричности, некоторой авантюрности, любовь к парадоксам и вкус к переменам. С годами я не раз убеждался в том, что политические пристрастия людей зависят не столько от исторического момента или обстоятельств жизни, сколько от психологической предрасположенности людей. Конечно, сплошь и рядом можно наблюдать, как человек по недоразумению втягивается в протестную или корпоративную, чуждую ему ситуацию, но это может произойти только по принуждению или недоразумению, помимо его желания. Взять, к примеру, Иосифа Джугашвили. Да, он попал в ряды революционеров, ему даже удалось сделать себе на этом поприще карьеру, но во всей полноте его «таланты» раскрылись в деле насаждения стабильности. Похоже, история, перетасовывая фигуры, вытаскивает из колоды такие характеры, которые соответствуют ситуации. Вот так и живём – то революционеры выносят мозг консервативным согражданам своими безумными затеями, то консерваторы душат революционеров своей стабильностью. Не так давно мои догадки нашли научное подтверждение.
Борьба блондинов с брюнетами
В американском городе Линкольн штата Небраска был поставлен эксперимент с участием сорока шести человек, имеющих чёткие политические убеждения. Сначала они выразили своё отношение к таким вопросам, как запрет на аборты, война в Ираке, школьные молитвы, внебрачный секс, ношение оружия, миграция, порнография и т. д. Таким образом людей разделили на консерваторов и либералов, а потом стали показывать им пугающие фотографии, вроде паука, ползающего по лицу, окровавленного человека или открытой раны с личинками мух. При испуге у участников эксперимента увеличивалась электропроводимость кожи. И это были в основном консерваторы. Либералов застращать оказалось сложнее. Потом выяснилось, что у консерваторов увеличены миндалины. Их ещё называют «центром страха» в мозге человека. Выходит, что политические пристрастия во многом обусловлены генетически. Одни и те же раздражители могут вызвать у разных людей страх, гнев, воодушевление или сострадание. А политическое обоснование своей реакции они подбирают задним числом.
В свете этого открытия, политическая борьба представляется как соперничество брюнетов с блондинами. Навязывать свои врождённые особенности другим глупо и бесперспективно. Хорошо, если встречаются прирождённые руководители с идеальными исполнителями. Такое идеальное сочетание, напоминающее привязанность старых любовников, в обществе встречается далеко не всегда. Им хорошо друг с другом, но индивидуалистам и субъектам с независимым нравом такие общественные взаимоотношения могут показаться унизительными. «Борцы за справедливость» бросаются разнимать «социальных любовников», чем вызывают конфуз и гнев на свои головы с обеих сторон. Подобным образом поступают участники активно-пассивного альянса, когда из благих побуждений стараются неусидчивого от природы человека «стабилизировать» и «определить». Подобные конфликты множатся вместе с усложнением общественных отношений. Одному гражданину приносит глубочайшее удовлетворение, если путь на работу не меняется десятилетиями, а другой чувствует себя спокойно только в том случае, если ночует каждый раз на новом месте. Одни жизнь готовы положить на историческую реконструкцию «Золотого века» по преданиям старины глубокой, а другие живут от одного высокотехнологичного дивайса до другого. Патриоты и космополиты, скептики и фанатики, западники и славянофилы, верующие и атеисты не смогут договориться просто потому, что они по-разному устроены.
Как добиться согласия, если у каждого человека — своя собственная утопия? Создать ещё одну, которая нейтрализует сама себя. Отчасти мы в ней уже живём. Мы рады быть пойманными её социальными сетями. В чём же её прелесть, кроме возможности мгновенного обмена фотками и пиратским контентом? Каждый участник может выстраивать свой собственный социум. Конечно, в реальной жизни мы проделываем нечто подобное. Мы выбираем себе круги общения, но постоянно натыкаемся на территориальные, социальные, гендерные, религиозные, национальные ограничения. Вместе с государственными границами социальные сети размывают многие баррикады в наших умах.
Территория свободы
Нас приучили к тому, что надо точно определиться, кто ты такой – левый или правый, русский или чёрный, гностик или агностик, иудей или эллин, буржуй или пролетарий, тупо- или остроконечник. А что если яйцо круглое? Тогда это противопоставление снимается. Оно, конечно, не уходит совсем, а переходит в другую плоскость – “Facebook” или «ВКонтакте»? “Twitter” или “Google+”? А, может быть, ещё что-нибудь новенькое? Пусть все эти виртуальные поделки далеки от совершенства, первые летательные аппараты тоже оставляли желать лучшего. Но они показали, что оторваться от земли возможно в принципе.
Основатели сетей не изобретают новых идеологий. Их заботит, чтобы платформа было удобна для пользователей и застрахована от технических сбоев. А пользователи уже сами решат, какие затеи продвигать и по каким интересам объединяться. В результате появляются люди, для которых национальность имеет меньшее значение, чем отношение к анимэ, музыкальные вкусы сближают больше, чем кровное родство, а политические пристрастия оказываются не менее важными, чем достижения в экстремальных видах спорта. Виртуальная реальность позволяет человеку выразить себя полнее и разностороннее. И происходит это естественно и непринуждённо. Те схемы, которые нам предлагают обстоятельства в режиме офф-лайн, оказываются более жёсткими и прямолинейными. Они часто основываются на инстинкте разделять мир на своих и чужих. По мере того, как общественное устройство усложняется, это разделение превращается в уродливый шрам, тянущийся через весь социальный организм. Виртуальные объединения оказываются более гибкими, прозрачными и взаимопроникаемыми, то есть более живыми и подвижными, чем объединения «реальные». Осталось сделать последний шаг – снять последнее противопоставление – между реальностью реальной и виртуальной, и это происходит на наших глазах и быстрее, чем мы предполагали.
На этой зыбкой почве даёт ростки последняя Утопия. Она включает в себя возможности всех утопий, которые только способен породить человеческий разум. У этих утопий не будет территориальных границ, они будут возникать и исчезать так же легко и свободно, как облака в небе. Соперничество между ними, конечно, останется, но борьба на поражение потеряет смысл, потому что им нечего будет делить, ведь они смогут существовать параллельно, привлекая одних и тех же людей одновременно. Похожие выводы с другой аргументацией можно найти в книге доктора философских и кандидата психологических наук, профессора Международного университета «Дубна» и Российской академии государственной службы при Президенте РФ Акопа Назаретяна «Нелинейная история». «Дальнейшее развитие технологий поставило перед культурой кардинально новую задачу – устранить физическое насилие из социальной жизни, и по отношению к этой задаче привычные средства становятся контрпродуктивными (закон отсроченной дисфункции). Новейшие информационные технологии отчасти способствуют её решению, однако ключевым фактором может стать только освобождение от тотемных (идеологических, (квази)религиозных) идентичностей и формирование планетарного сознания. Это предполагает, что в соответствии с синергетическим законом иерархических компенсаций, дальнейший рост социального разнообразия мог бы быть обеспечен умножением взаимопересекающихся микрогрупповых культур за счёт сглаживания макрогрупповых различий».
Такое мироустройство не решит всех проблем человечества, но оно устранит те обстоятельства, которые мешают решать эти проблемы. Одно дело преодолеть расстояние от точки «А» до точки «Б» в указанный срок, и совсем другое – выполнить то же самое в кандалах, стараясь не наступать на трещины в асфальте. Жёсткие границы между государствами, идеологиями, нациями, классами и религиями больше не служат выживанию отдельных групп, как это было некогда. Они стали этими самыми кандалами и предрассудками. Держатель сети «ВКонтакте» Павел Дуров, по всей видимости, почувствовал нечто подобное, оглядывая свою виртуальную глобальную утопию. «Мы зовём в новый мир, свободный от оков невозможности. Возможно всё, если ты готов умереть за свой путь. Знания и возбуждённая ими свобода, которая несётся по каналам, построенным нами, рано или поздно заставят ветхие мехи прохудиться. Вино само выльется из них. Новые виноградари должны ждать и верить. Верить, что будущее невозможно без них». Так говорил Дуров. Возможно, эта тирада покажется несколько туманной и высокопарной. Его первый биограф Николай Кононов в своей книге «Код Дурова» выразился более конкретно, но пространно: «Если посмотреть на путь Дурова – это, по сути, путь политика, который работает напрямую с людьми, вокруг партийной системы и других сред коммуникации. (…) Сеть как среда была обязана сформировать запрос на такого лидера, и вот в русскоязычном интернете появился Дуров, чья “ВКонтакте” служила замахом на приобретение паствы совершенно других масштабов. Все, что он делал, – это была чистейшей воды сетевая политика и рекрутинг единомышленников. Он произвёл негромкую революцию – революцию – если понимать революцию в духе Ханны Арендт: не как освобождение (“свобода от…”), а как создание среды, территории свободы. Итогом такой революции выступает res publica, дающая гражданам новое политическое измерение – в данном случае это “ВКонтакте”. Политики старого типа понимают веб как инструмент, и даже Алексей Навальный, тролливший госслужащих-коррупционеров, применяет старые приёмы в новой среде. Декларируя, что нет смысла лезть в партийную систему, он придумал “Добрую машину пропаганды” – сеть единомышленников, информирующих население о гадостях режима. Но идея Навального упирается в недостаточное доверие населения интернету, а также в контроль власти над обеспечением нужного результата выборов. Дуров строил свою res publica. Восхождение он преодолевал постепенно. Разрешив регистрироваться несовершеннолетним и оставляя своё имя внизу каждой страницы, он притягивал будущих последователей».
Что касается идеи перманентной революции, то она в последние годы получила неожиданное теоретическое подкрепление у того же самого Акопа Назаретяна. «Как показано серией независимых расчётов, на протяжении миллиардов лет природа и затем общество развивались по определённым векторам в режиме последовательного ускорения, а периоды между фазовыми переходами биосферной, прасоциальной и социальной эволюции сокращались в соответствии со строгим логарифмическим законом. При экстраполяции полученной функции выходит, что около середины XXI века скорость глобальных изменений должна устремиться к бесконечности, а промежуток между фазовыми переходами – к нулю. Означает ли этот загадочный результат, что обозримое будущее ознаменуется беспримерным по крутизне переломом в развитии человечества, биосферы и, возможно, космоса? Каковы сценарии дальнейших событий? Обвал? Смена векторов? Прорыв в качественно новые реальности? Как зависят перспективы мировой цивилизации от мыслей и действий каждого из нас?»
Подозреваю, что грядущие перемены могут оказаться непохожи на перманентное приключение, как полагал советский восьмиклассник. Возможно, людям придётся решать такие проблемы, о которых они не подозревают или не считают злободневными. Главная из них – совладать с собой в свете новых небывалых возможностей. По всей вероятности, нас ожидает самое непредсказуемое будущее за всю обозримую историю человечества. И чем больше мы к нему приближаемся, тем непредсказуемее оно становится. От этого становится зябко и захватывает дух, как перед прыжком с парашютом. Не схлопнется ли парашют? Не перекрутятся ли стропы? Альтернатива этой рискованной неизвестности – бегство, то есть деградация в знакомых до изжоги формах. Наверное, поэтому в последнее время так активизировались мракобесы всевозможных конфессий, «национальные лидеры» с тоталитарной отрыжкой, националисты пещерного толка, политпараноики, разоблачающие вселенские заговоры. Слишком уж знакомы нам все эти персонажи со своими «открытиями». Всё это похоже на последнее обострение перед окончательным выздоровлением. Понятно, что абсолютного выздоровления не бывает, но без этих именно навязчивых синдромов уже запросто можно было бы обойтись.
Пора повзрослеть и перестать играть в казаков-разбойников. С серьёзным оружием в руках это делать смертельно опасно. Вместо этого можно приступить к решению более насущных и не менее увлекательных задач. Каких именно? Навряд ли кто-то точно знает об этом. Высокая степень неопределённости – главное достоинство Последней Утопии. Это качество обеспечивает свободу манёвра.
