Андрей ШЛЯХОВ. Легко ли быть русским?

Легко ли найти чёрную кошку в тёмной комнате, если на каждом углу установлены подрывные растяжки? Легко ли решить национальный вопрос в России, если не понятно, что это за зверь такой —  русский народ?  Когда моя тёща требовала крестить мою дочку, на все мои аргументы у неё был один ответ: «Все мы — русские, все мы – православные». Это было смешно, потому что сама она православной стала только после того, как крестные ходы стали показывать по телевизору. Но я даже не подозревал, насколько она, оказывается, была права.

Петербургский лингвист Сергей Мызников поведал такой забавный случай из своей экспедиционной практики. В одном из карельских селений у местной старушки он записал несколько рун калевальского цикла. Какого же было его удивление, когда старушка в беседе назвала себя русской. И это при том, что разговор шёл на чистом карельском языке. В ответ на недоумение лингвиста старушка ответила: «А как же иначе? У нас же вера русская, мы только разговариваем иначе».

Размывание понятия «русский» — это не просто проблема терминологии. В умах многих людей, в том числе решительно настроенных националистов, присутствует та же самая невнятица. В чьём государстве мы живём, русских или россиян? Где проходит размежевание между интересами этих двух сообществ? В последнее время по националистическим сайтам и группам в «ВКонтакте» пронёсся стон: «Путин собирается к 2020 году упразднить русскую нацию и заменить её российской». Но, может быть, это и не упразднение вовсе, а констатация факта? Как вы думаете, кем записала себя старушка из карельской деревни во время очередной переписи населения? А её внуки уже, наверняка, не знают никаких калевальских рун, они совершенно уверены в своём русском происхождении.  А ижорам, води и вепсам в паспортных столах просто говорили, что таких народов больше не существует и записывали русскими. А те и не возражали особо, потому что относиться к титульной нации было престижней и спокойней. Такая практика, конечно, не новшество последних лет.  Так и формировалась великорусская нация по принципу отрицания: нееврей, нечукча, нетатарин, негрузин, значит — русский. То есть примерно так: есть борщ, харчо, лагман, рассольник, мисо, а ещё бывает просто суп, безымянное блюдо, в которое отправилось всё, что попало под руку. Он может быть восхитительным или отвратительным этот суп, но спасать его чистоту от влияния борща и лагмана — откровенный волюнтаризм.

В общем, проблема налицо, и решать её националисты пытаются каждый в меру своего разумения. Наиболее популярен самый безнадёжный способ решения русского вопроса — спасать нацию посредством усиления империалистических амбиций. Сторонники этой идеи почему-то никак не хотят замечать, что именно империя и разрушила национальную идентичность русского народа, почти приравняв её к гражданству. Отсюда и путаница в прилагательных «русский» и «российский», иногда голову сломаешь, прежде чем выберешь из этих двух вариантов тот единственно верный, который никого не оскорбит.

Некоторые националисты эту путаницу отмечают и размывания русских национальных берегов в половодье российских просторов пытаются избежать. Почему у прочих более-менее значительных народов в нашей стране есть свои автономные (пусть даже и номинально) территории, а у русских нет ни республики своей, ни края, ни даже области? Хорошо, но где же её взять? Выделить в границах Московского царства? А как же быть с Краснодарским и Ставропольским краями? Их тогда точно горцы проглотят. А Кольский полуостров? А Сибирь с Дальним Востоком? Там же тоже как будто по большей части наш народ проживает? В девяностых годах некая инициативная группа русских националистов обозначила места компактного проживания русских в России. Поступило предложение учредить Русскую республику в рамках этой территории. В паре выпусков новостей эта инициатива была представлена в рубрике «Политические приколы». Русская территория выглядела действительно прикольной. Более-менее монолитная в европейской части России, за Уралом она превращалась в причудливую кишку, тянущуюся вдоль Транссибирской магистрали. Предложение учредить Русскую республику в этих пределах было забавным, нереалистичным, но честным. Идея эта в последнее время реанимируется в новых формах. Национал-демократический альянс (НДА) выступает за создание нескольких русских республик. А в октябре 2012 года инициативная группа объявила о создании Русской национальной республики на территории Домодедова и обратилась к Европейскому Союзу признать её право на самоопредление. Понятно, что это пиар-акция политических сил, идеологически близких к НДА, но она призвана привлечь внимание к проблеме сохранения русской национальной идентичности.

Между тем, пока националисты так упорно бьются за права русских, их подопечные бегут из стана титульной нации. Людям надоело чувствовать себя непонятно кем, и они с завистью заглядываются на соседей из числа «малых народов». Надоело настолько, что люди готовы причислить себя к народу вымершему. Так в последние годы крепнет движение за возрождение финно-угорского народа меря. Он обитал на территории Ярославской, Владимирской, Московской, Костромской, Тверской, Ивановской областей, то есть в тех регионах, которые принято считать колыбелью великорусской нации. Перефразируя классическое высказывание можно сказать: «Поскребите русского, обнаружите финно-угра». К началу восемнадцатого века народ меря окончательно растворился в славянской среде, не оставив после себя ни языка, ни обычаев, ни преданий — почти ничего. Но так даже и лучше. Каждый уроженец центральной России с разной долей уверенности может утверждать, что в его жилах растворена мерянская кровь. В этом году готовится к выпуску русско-мерянский словарь, а вокруг идеи мерянского возрождения возникает этно-футуристическая культура. О том, насколько востребована эта тема можно судить хотя бы по тому, что мерянцем объявил себя самый конъюнктурный депутат петербургского ЗакСа Виталий Милонов. Он заявил об этом в одном из своих интервью. А если Милонова привлекла эта тема, значит, там есть чем поживиться в политическом плане. Над идеей мерянского возрождения можно посмеиваться, но стоит признать, что это — нетривиальный выход для тех, кому надоело быть никем в этническом отношении.

Примечательный разговор состоялся у меня в деревне Лужицы Ленинградской области. Эти места испокон веков населял финно-угорский народ водь. После репрессий со стороны властей и бытового национализма со стороны русских соседей, они предпочитали не афишировать свою этническую принадлежность. Так продолжалось до тех пор, пока один из местных жителей не привёз в деревню русскую жену Татьяну Ефимову. Она стала составлять генеалогическое дерево мужа, и только тогда узнала, что он не совсем русский человек, и друзья его, и соседи — тоже. Между тем этнографы уже похоронили водь в «Повести временных лет». Татьяна Ефимова поняла, что совершила настоящее открытие. Она стала трясти сундуки местных стариков на предмет этнографических раритетов, а из их памяти выуживать предания старины, песни и сказки. В результате Татьяна создала водский музей и собрала уникальный архив. Этнографы, лингвисты, антропологи возрождение народа приняли на «ура», представители братского финского народа зачастили в гости, вожане оценили собственную значимость, утвердили свою письменность, стали преподавать водский язык в школах. Осознание этнической идентичности помогло води, помимо всего прочего, отбить свою деревню Лужицы. Дело в том, что она оказалась на пути у расползающегося по берегу Финского залива Усть-лужского порта. В результате сейчас это побережье выглядит так: справа — порт, слева — порт, между ними — деревня Лужицы как база для будущего этнографического заповедника. Но прежде чем это произошло, были и угрозы и ложь со стороны компаний, заинтересованных в строительстве порта и коммуникаций, был даже поджог, в результате которого сгорел водский музей. И в эпицентре всей этой этнической «смуты» оказалась русская женщина Татьяна. Когда я спросил её, зачем ей это надо, она ответила вопросом на вопрос: «Вот, Вы кто по национальности?» «Вроде как русский». «И что это значит для Вас?» «Ничего не значит», — честно ответил я. «Вот и для меня тоже. Поэтому мне хочется принять участие в чём-то значительном».

Вот вам другой пример. Есть в Ярославской области такое место — Кацкая волость. Административно этот район никак не оформлен. Границы волости издавна утвердились в головах местных жителей кацкарей. Когда и почему произошло это обособление, история умалчивает. Но факт остаётся фактом, у кацкарей образовался своеобразный диалект с ёкающим говором, свой фольклор, свои обычаи. С проникновением городской современной цивилизации, кацкари утвердились во мнении, что говорят они по-русски, только неправильно, как и подобает «дерёвне». И тут из среды кацкарей вышел активист Сергей Темняткин. Он отлучился за филологическим образованием в город, вернулся обратно  и понял, что у кацкарей на лицо все признаки отдельного субэтноса. Он составил словарь кацкого наречия, в котором порядка двух тысяч слов не совпадают с академическим русским лексиконом. Темняткин организовал музей в деревне Мартыново. Она находится в тридцати километрах от таких выдающихся пунктов Золотого кольца, как Углич и Мышкин. В Мартыново зачастили туристы, молодёжь получила возможность водить экскурсии по родной деревне. Это оказалось перспективнее, чем уезжать в города только ради того, чтобы впахивать в качестве внутренних гастрабайтеров на стройках родной державы. Опять же приятно ловить на себе заинтересованные взгляды приезжих людей. Часто ли доводится обычному русскому человеку лицезреть настоящих кацкарей? Чувство это оказалось настолько заразительным, что кацкарями себя стали называть жители всех окрестных деревень за пределами Кацкой волости. Ведь это так соблазнительно — быть кем-то. При этом кацкари, осознав свою идентичность, не перестают быть русскими, как не перестают быть европейцами такие непохожие друг на друга голландцы, венгры, итальянцы, словаки и прочие народы. Просто у них разная актуальность национальной, провинциальной и континентальной идентификации, в зависимости от ситуации.

Путь кацкарей мне кажется самым перспективным. Сейчас у жителей российских регионов сильны провинциальные комплексы. Местные диалекты с ёкающими, якающими, цэкающими говорами разной степени певучести, со словечками, вроде «мантурить», «вирюхаться», «баско», «писига», «стамой» или «скляным-скляно», воспринимаются их же носителями как неправильный русский язык. Всё правильное сконцентрировано только в столицах. Это многократно увеличивает их притягательную силу и превращает просторы родины в одну большую демографическую яму. А теперь представьте, что каждый регион культивирует свои этнографические особенности, литераторы выпускают книги на местных диалектах, а на местное телевидение берут только журналистов с безупречным местным говорком. Тогда люди и чувствовали бы себя более комфортно в своих родных городах и сёлах.

Запущено всё с русским национальным вопросом. Ясно одно — единого ответа на этот вопрос в России нет. Можно забить на свою национальную идентичность, или забыть её ради мерянского этнофутуризма. Можно вспомнить о своей субэтнической гордости, или отделить русскую нацию от российского государства. В каждом из этих «можно» заложен свой потенциал и своя привлекательность. Только имперская модель национального возрождения представляется мне этаким  историческим тупиком. Впрочем, и тупик не так уж и плох, если стена не маячит в перспективе, а надёжно подпирает спину.