Андрей КУЗЬМИН. Тело человека – часть большего, чем сам человек

Недавно узнал, что в Санкт-Петербурге нельзя купить алкоголь после 23 часов. Что хотело государство показать этим законом? Что пить плохо? Что алкоголь вреден? Нужна дисциплина? Истинных мотивов я никогда не узнаю. Я разучился верить своему государству. Живя в России, я прекрасно понимаю, что политика власти давно построена на лжи и желании в очередной раз развести граждан. Однако я рад принятию закона против пьянства — ночного, уличного, загульного. Хотя пьянство никуда не исчезнет, поскольку пойло будут продавать из-под полы, а менты будут эту торговлю крышевать. Но сам факт запрета вселяет оптимизм.

Похожая ситуация состоит и с законопроектом об абортах. Статистика по абортам поражает. За последние 20 лет в России произведено около 80 миллионов прерываний беременностей. За один год в России уничтожается население города, равного по численности Петербургу – 4 миллиона человек. Речь идёт именно об уничтожении, об убийстве. Умерщвление детей, живущих в чреве матери, – это, безусловно, плохо. И эта практика должна быть искоренена. А государство, как минимум, должно обозначить это явление как плохое, вредное, опасное. Ведь одна из необходимых функций государства, на мой взгляд, – манифестация определённых идей, формирование системы координат, определение (в частности, через законодательное установление норм и запретов) того, что такое хорошо, а что такое плохо. Обозначение ценностей – необходимое условие существования общества и государства. И законы должны задавать вектор развития всех политических субъектов. Понятие нормы здесь выступает как ключевое. Если нормой объявляется преступление, то это общество обречено на гибель.

Главным критерием, который позволяет судить о норме, является принцип самосохранения. Здоровое государство, как живой организм, борется за своё существование. Если же государство провозглашает деструктивные ценности и идеи, то оно будет изъедено изнутри и рухнет при первом щелчке. Сегодня в России идёт процесс самоуничтожения государства. Не только и не столько из-за того, что гибельные ценности приняты им как нормы, сколько из-за несоблюдения вообще каких-либо норм. Именно в этом свете и нужно смотреть на новый законопроект об абортах, который весной разработала депутат Государственной думы от фракции «Справедливой России» Елена Мизулина, а перед осенней сессией парламента почти такой же законопроект предложил думский депутат-единорос Валерий Драганов. Против этого законопроекта активно выступают феминистски, утверждая, что думцы покушаются «на право женщины распоряжаться собственным телом».

Меры, которые предлагаются, как в законопроекте Мизулиной, так и законопроекте Драганова не сильно осложняют процедуру избавления от ребёнка. Не считать же большим ограничением введение «недели тишины» между заявлением о желании сделать аборт и самой операцией. Если эти законы будут приняты, они просто-напросто обозначат позицию государства: аборт – это плохо. Истина не рождается в споре, она провозглашается в установке, в позиции, в манифестации. А дальше, пожалуйста, — дело выбора. То, что аборты – это плохо, говорят и феминистки. Но они связывают его с правом на распоряжение собственным телом, а не чужой жизнью.

Нужно дерзнуть и перевести разговор на тему абортов в сферу метафизическую. Надо увидеть социальную сторону проблемы абортов сквозь пространство над-исторического. Говоря о прерывании беременности, мы не можем не затронуть вопрос о природе человека и о сущностном различии между мужчиной и женщиной.

Дискуссия об абортах проходит сегодня в контексте потребительской культуры, которая строится на примате сиюминутного наслаждения. Наслаждение вкусом, запахом, зрелищем, вещами – норма нашей жизни. Люди стремятся получать удовольствие от потребления здесь и сейчас, ведь мы живём в мире, в котором кризис может разразиться в любой момент, что и заставляет жить одним днём. Современный капитализм обращается к телесному началу нашей природы, провоцируя самые низменные потребности. Тело есть главная цель. Нужно понимать, что превращение человека в скот — одна из задач правящих миром. Стадом тупоголовых животных, одержимых лишь желанием обеспечить себе ленивую сытость, управлять значительно проще. Но человек – не тушка, не кусок мяса, это существо телесно-духовное, и его природу определяет сфера смыслов — Логос. Человек – это способность мыслить, волить, эмоционально переживать, верить, короче, жить жизнью духовной.

Таким образом, человечество – это проект, который только подлежит реализации. И отдельное человеческое существо ещё в пренатальном состоянии, по сути, не отличается от человека «взрослого», ибо жизнь, в любом случае, – воплощение проекта. Жизнь – поток, порыв, вечное стремление и неудовлетворенность тем, что есть! Подобное процессуальное отношение к жизни и человеку сводит на нет возрастные различия. Многие  уже «состоявшиеся» люди представляют собой пример наивысшей косности, зашоренности и духовной мертвенности. Глядя на них, трудно не прийти к мысли, что лучше бы им было вообще не рождаться. Каждый же новый проект человеческого существа – это новая возможность, открытие новой перспективы. Способность  общества к принятию этой новизны, к новым открытиям в сфере духа и является проявлением его жизнеспособности. Потенция к новому –  показатель общественного здоровья.

Рассуждения относительно полной свободы делать аборты выстраиваются на основании утверждений о телесной и, соответственно, личностной несформированности человека на зародышевой стадии: мол, на «группу клеток» этические нормы не распространяются. Не родившееся дитя – это, дескать, ещё не личность, а, значит, нет моральных препятствий для его уничтожения. Выводя вопрос об абортах из сферы этики, феминистки и подыгрывающие им левые шарманщики становятся весьма уязвимыми для критики справа, со стороны консерваторов. Причём аморализм в вопросе об абортах в современной левой среде каким-то причудливым образом уживается с защитой прав животных и моралистским вегетарианством. Уродливый, ханжеский симбиоз…

Скажем прямо, личность – это нонсенс. Личностями не рождаются. Личность — это задача на будущее, и утверждать о себе, что я, дескать, личность, как минимум не скромно. К другому должно относится как к личности, но как личности потенциальной, понимая и уважая его индивидуальные особенности. Человек – совокупность общественных, социальных связей, отношений. Он реализует себя лишь в контексте чего-то большего, чем он сам: семьи, рода, коллектива, государства, великой идеи. И лишь в той мере, в коей человек включён в процесс реализации коллективного замысла, он и является личностью. Исходя из этой точки зрения на личность, человек вовсе не имеет никакого права распоряжаться собственным телом, как ему заблагорассудится, ибо его тело включено в процесс решения общего задания, в коллективный проект, в массовый порыв в будущее. В военное время солдата, уличённого в членовредительстве, расстреливают, ибо тело солдата на фронте, как и его жизнь в целом, — это не его собственность, оно принадлежит всей армии, всей стране и её будущему. Но именно на войне появляется наибольшее количество личностей.

Личность, вырванная из контекста общности, вневременная единица –  абстракция, возникшая в эпоху Возрождения. И сегодня эта абстракция лежит в основе либерализма и напрямую связана с культом собственности. Личность отождествлена с частной собственностью, свобода личности со свободой иметь, а не быть. Такое утилитарное отношение распространяется на всего человека, особенно на его тело. Тело понимается как некая собственность, которой можно распоряжаться по своему желанию. Тело десакрализируется. Индустрия моды культивирует образы современной красоты, которые форматируют сознание обывателя. Тело – инструмент личного успеха, а не частица коллективного проекта. Над ним можно и нужно работать, и даже не грех осуществлять его апгрейд с помощью медиков. Но не ради того, чтобы не сплоховать в общем порыве, а сугубо для индивидуальных задач. Механическое понимание телесности порождено копировальным мультимедийным обществом спектакля. Визуальные образы масс-медиа представляют воображаемый мир как мир абсолютной доступности.

Говорить об осложнении практики абортов как об утверждении неравенства между мужчиной и женщиной – полный бред. Да и вообще, феминистские разговоры о равенстве полов – банальная буржуазная трепотня. Мужчина и женщина не равны! Это разные существа и физиологически, и ментально, и мистически. Осознание онтологического неравенства полов является условием не только жизнеспособности человечества как вида (сегодняшний пример: ислам как социальная идеология ныне оказывается более жизнеспособным явлением в современной Европе, нежели либерализм), но и культурного духовного развития человечества.

Это неравенство не означает, что один пол хуже, а другой лучше. И конечно, не должно иметь следствием политическое и социально- экономическое ущемление женщин. Мужчины и женщины разные, но при этом дополняют друг друга (даже в совместной политической или экономической практике), стремятся к воссоединению. В этом заключается великая тайна: природа предпочитает многообразие, которое, в частности, и лежит в основе органической, а не механической, либерально-буржуазной демократии.

Отличие, фундаментальная сущностная черта женщины – способность к деторождению. Рождение нового человека, не просто некое клеточное слияние, это начало нового самостоятельного проекта Личности. И женщине доводится высшая честь быть сопричастной этому чуду. Это больше чем социальное, это мета-физическое. Здесь высшая степень ответственности и преодоление своего эго, своей телесности. Понимание смысла жертвы как основы культуры показывает уровень духовного развития не только народа, но и отдельного человека. Начало культуры и есть способность пожертвовать своим комфортом, здоровьем, жизнью. Героизм женщины в этом самопожертвовании. Через женщину осуществляется новая будущая жизнь. И женщина уже не вправе решать: жить или умереть ещё не родившемуся ребёнку. Не только потому, что дитя — новый человек, самостоятельная душа. Но и потому, что дитя – плод двоих.

Понятно, что в контексте современной капиталистической системы ценностей, происходит гендерная унификация. Капитализм всех превращает в потребителей, в человеческий ресурс без пола, имени и истории. Мужчины и женщины отказываются от своих гендерных ролей. Пол в условиях тотального обессмысливания теряет своё содержание, превращается в пустышку, наделяемую содержанием в зависимости от конъюнктуры. Сегодня конъюнктура такова, что женщины и мужчины превращаются в существа, лишённые памяти о своей сути. Мужчины забывают об ответственности и необходимости принимать решения. Осуществляется какой-то постмодернистский парадокс: на фоне феминизации мировой культуры женщины вынуждены превращаться в мужчин.

Капиталистической системой низводятся сущностные половые различия. При этом осуществляется подмена понятия свободы. Свободы быть разными и нацеленными на будущее! Человечество – творческий проект, а творчество выше социального, это иррациональный витальный порыв воли! Деторождение — творчество человечества. Понимать этот сюжет как всего лишь физиологию, значит, опускаться ниже уровня приматов, за чью жизнь так сильно переживают некоторые левые активисты. Капитализм даже эту физиологию, вообще всё, интегрирует в социально-экономический дискурс. И те же левые феминистки послушно подчиняются этой интеграции, сводя вопрос об абортах к сугубо социально-экономической проблематике: мол, аборты женщины делают из-за того, что у них условия жизни плохие. Отмена понятия греха разрушает онтологию священного, истинного, ничего не давая взамен. Человек вбрасывается посюстороннее навсегда, превращаясь в механизм потребления.

В этих условиях особенно  важны приоритеты. Что важнее: смысл или тело? Ответить на этот вопрос должен как отдельный человек, так и государство. Только это государство не ответит. Оно способно лишь мычать.