Андрей Дмитриев: «Наш главный враг – это не Путин, не Медведев, не «Единая Россия», а равнодушие и цинизм»

Можно как угодно относиться к национал-большевикам, но нельзя отрицать того, что их партия – единственная низовая уличная сила, которая попыталась повлиять на реальный политический процесс. Так вышло, что наибольшего успеха нацболы добились в Петербурге. Дмитрий Жвания, который об уличном активизме знает не понаслышке,  побеседовал с лидером питерского отделения партии национал-большевиков Андреем Дмитриевым.

Жажда действия

— В России многие обыватели искренне полагают, что те люди, которые занимаются неформальной политикой, либо имеют большие комплексы, в частности, сексуальные, либо делают это за деньги, так как не смогли себя найти в чем-то другом. Вот ты зачем занялся политикой?

— В 90-е годы здесь победила идеология торжествующего цинизма, и это – основная проблема российского общества. Никто ни во что не верит, для людей ничего не существует кроме денег, личного успеха и личной жизни. Это связано с деятельностью либералов в 90-е годы. Ведь в конце 80-х, когда пошатнулась монополия КПСС, люди активно интересовались разными идеологиями. Люди расхватывали неформальные газетки. Анархист Петр Рауш жил на деньги, выручаемые им с продажи его газеты «Новый свет», и говорят, жил неплохо. Потом – август 1991 года, ГКЧП, а дальше – развал Советского Союза, гайдаровские реформы, всеобщее обнищание, ваучеры и расстрел Верховного Совета в октябре 1993 года. За что боролись, на то и напоролись.  Разочарование отбило любой интерес к политике и желание участвовать в общественной жизни. На этом и поднялся Путин, а затем Медведев.

Режим устойчив не потому, что Путин талантливый человек и политик, а «Единая Россия» – талантливая партия, а потому что люди ни во что не верят, ни о чем не задумываются, не ходят на выборы и считают, главное, чтобы не было еще хуже, мол, оставьте меня в покое, гори все синим пламенем. Для нас больше достижение, когда 2 тысячи человек выходит на улицы, а для Парижа или Стамбула это – просто смешно. Там сотни тысяч выходят. В Греции, когда анархисты дерутся с полицией, пенсионеры кидают камни и цветочные горшки с балконов в полицию. Это очень показательно. У нас это невозможно. Убийство нацбола под Москвой вызывает со стороны обывателя реакцию: «И чего он туда полез? Наверное, Лимонов за это деньги получил».

Что с этим делать, сложно сказать. Но факт остается фактом: наш главный враг – это не Путин, не Медведев, не «Единая Россия», а вот это равнодушие и цинизм, неверие людей в то, что от них что-то зависит. Хороший пример – последняя зима в Петербурге: сосульки, улицы, заваленные снегом, пострадавшие люди, разбитые машины. И что? Рейтинг Матвиенко упал ниже некуда, только мат в ее адрес можно было услышать. Но при этом полно отсутствие каких-либо гражданских выступлений. В любой европейской стране такая ситуация вызвала бы народное возмущение и уход губернатора, а у нас – ничего. Не знаю, что зацепит наших людей. Может быть, введение платного среднего образования, когда придется каждый месяц платить по 5-6 тысяч за обучение ребенка. Отменяя все социальные гарантии, Кремль берет нас за горло. Посмотрим, может, это разбудит народ.

Но эта апатия имеет зеркальное отражение. У нас нет людей, готовых умирать за власть, за Путина и Медведева. Даже те, кто их защищает, ОМОН, МВД, находятся в сомнениях. Например, в Кузбассе местный ОМОН отказался разгонять шахтеров. И ОМОН привозили из других регионов. До этого та же история произошла во Владивостоке во время выступлений автомобилистов. Замечаю я, что меняется поведение и питерского ОМОНа. На митингах по 31-м числам они проводят задержания, но делают это как-то неохотно, а потом еще и извиняются. Происходит колебания и в милицейской среде. Не исключено, что, когда на улицы выйдут большие массы людей, они просто расступятся. Режим боится этого и накачивает деньгами структуры, призванные бороться с внутренними беспорядками. Людей, готовых умереть за свободу, немного, но они есть, а тех, кто готов отдать жизнь за Путина, Медведева и Абрамовича, нет.

— С обывателями в принципе все ясно. Но ты лично, Андрей Дмитриев, зачем занимаешься оппозиционной политикой?

— А зачем 20-летний Ким Ир Сен вступил в партизанский отряд, чтобы воевать с японцами? Зачем будущий председатель Мао вместе с другими молодыми людьми, плавая на лодке, создал  коммунистическую партию? Зачем Владимир Ленин занимался маргинальной политикой, мотался по эмиграциям, выяснял отношения с подобными себе людьми? Зачем? Наверное, есть люди с жаждой действия. Для меня желание действовать – главная мотивация. Есть люди, которые делают карьеру в системе власти, заранее на это нацелены.  При той системе, которая существует в России, абсолютной гнилой, во власти нельзя остаться честным. В оппозиции, понятное дело, тоже далеко не все агнцы божьи, но в оппозиции можно быть честным, можно отвечать за то, что ты делаешь, действовать, двигаться вперед.

— Несмотря на то, что в стране сейчас есть политические заключенные, в частности, в лице национал-большевиков, нельзя не заметить, что степень риска современного оппозиционного действия гораздо ниже, чем сто лет назад — при царе-батюшке. Сейчас, приобщение к оппозиции, даже радикальной, не требует от человека совершения «великого отказа» от всего того, что его окружает.  Никто не прочь побаловать себя небольшими обывательскими радостями… На меня произвело глубокое впечатление  посещение Шлиссельбургской крепости, где содержали народовольцев и эсеров-боевиков, где казнили их. Когда читаешь их предсмертные записки, понимаешь, что все мы по сравнению с ними – просто клоуны… Чем, на твой взгляд, можно объяснить измельчание оппозиции?

– На самом деле не всё так однозначно. Вспомним того же Владимира Ильича Ленина, который весьма комфортно жил в Западной Европе. Он не был аскетом, но это не мешало ему быть великим революционером. Были периоды, когда большевистская партия находилась в лучшем положении, чем мы, партия нацболов. У них была фракция в государственной думе, и они могли доносить свои идеи с ее трибуны. Те же эсеры-боевики не отказывали себе в посещении ресторанов. Просто всем этим они могли в любой момент пожертвовать ради дела. Революционер и аскет – это вовсе не синонимы. Просто революционер должен уметь правильно расставлять приоритеты.

Кроме того, другая эпоха на дворе. Мы живем в 21 веке, в обществе торжествующего постмодерна, когда все немножко размылось, когда все «немножко понарошку». Людей, готовых ради идеи жертвовать собой, все меньше. Да и государственное насилие сегодня не такое лютое, как в прошлом. Оппозиционеров все же пока еще не вешают. Несколько моих товарищей по партии были убиты. Но это все же эксцессы исполнения. Так, подмосковный УБОП должен был избить нашего товарища, чтобы припугнуть. Но убоповцы переусердствовали и убили его.

И главное, мы видим, что радикальная террористическая активность отторгается современным обществом.  Взрыв памятника Николаю II, минирование памятника Петру I или дело комсомольцев в Одессе не встретило поддержки и сочувствия в массах. А эсерам, когда они совершали покушение на великого князя или министра внутренних дел, тогдашнее общество рукоплескало. Им сочувствовали как образованные люди, так и отчасти низы. Мы должны быть адекватными своей эпохе и искать другие формы борьбы. Что мы и пытаемся делать. Двигаясь на ощупь, мы пришли к своей тактике ненасильственного  прямого действия, которая, в частности, заключается в занятии знаковых помещений с целью привлечения внимания к своим политическим требованиям.

Непрочные сети

— Выходит, что в мире постмодерна говорить о захвате власти по сценарию столетней давности не приходится?

— По сценарию столетней давности — да, не приходится. Но появились новые технологии, в частности, оранжевые…

— Но оранжевые революции  не ломают самой системы

— Я сейчас говорю о технологии вывода больших масс людей на площади с целью осуществления мирного, ненасильственного государственного переворота.  Эта технология была использована во многих странах. И левые тоже ее использовали. В качестве примера можно привести Непал, где маоисты сложили оружие, приняли участие в выборах и выиграли их. Сейчас в Непале политический кризис, и я с интересом наблюдаю за его развитием. Вообще надо учиться. И если эти технологии используют американцы или такие буржуазные политики, как Саакашвили и Тимошенко, то почему революционеры не должны их использовать? Должны.

— Почему в России они не сработали в 2008-м?

— Из-за отсутствия оппозиционного лидера. Но это не значит, что они не сработают в 2012-м или в 2016-м. В любом случае, в современных условиях, вывод на улицы больших масс людей  — это наиболее перспективный  путь. Но двигателем этого процесса должна быть партия, выстроенная по классическим ленинским схемам. Как показала практика, сетевой принцип, о котором так много говорили в начале нашего тысячелетия, не работает. Работает классический ленинский принцип партийного строительства. Если такая структура создается, она достаточно эффективно действует в условиях запрета и подполья.

— В чем причина того, что в России не сработали сетевые механизмы?

— В России периодически возникают очаги напряженности, где появляются движения, но вскоре все прекращается и об этом все забывают. Сколько было разговоров о движении автомобилистов во Владивостоке и движении ТИГР. Все ждали, что движение распространится по всей стране, тем более, что его участники заявляли: «Надоели старые политики, хотим новых!» Нынче это движение существует, но где-то на обочине политической жизни. Сейчас происходят шахтерские выступления, на их волне может быть что-то и появится, какое-то движение. Но наверняка и оно будет недолговечным. Как показывает практика, обычные люди не выдерживают долгого противостояния с режимом и перегорают. А революционная партия, построенная по ленинским принципам, с четким лидерством и пониманием как работать в условиях запрета, как, в частности, воздействовать на современные СМИ, будет существовать и действовать. А сеть – слишком рыхлая, слишком много там разных людей. В качестве негативного примера сети можно привести градозащитное движение в Петербурге, в частности, «Живой город», где склоки переросли в скандалы, в разборки между участниками движения, во взаимные обвинения в продажности и коррумпированности.

— Чтобы понять, что представляют собой в России «социальные сети», достаточно посмотреть, кто ездит на социальные форумы.

— Точно. Как правило, это далеко не те люди, которые дерутся с ОМОНом на улицах и площадях, выходят на запрещенные митинги, а те, кто устроился в определенной нише и удачно в нужной среде пропиарил себя как сетевого активиста.

— Но возьмем националистов. Они долго создавали партии фюрерского толка. Но теперь отказались от этого. Нынче они – «автономные националисты». Якобы сетевой принцип помогает им действовать более эффективно, избегать провалов (я сейчас сами их действия не оцениваю).

— Национальное, националистическое движение – огромная проблема России. За 20 лет существования новой России так и не сформировалось ни одной адекватной националистической организации. Вначале существовало РНЕ – пугало коричневой опасности. Римские салюты, черные рубашки, марши. Вся эта клоунада вызывала истерию либеральной интеллигенции.

В 2000-е годы появилась такая организация, как ДПНИ, которая пытается себя позиционировать цивилизованными националистами без мрачной атрибутики третьего рейха. Но тут уже эффективно поработали кремлевские структуры над разложением этого движения и дискредитацией Белова-Поткина. Сейчас в автономном виде существуют какие-то остатки ДПНИ. Я сейчас не говорю даже о безумных полупровокаторах, «вождях», вроде Юрия Беляева или Иванова-Сухаревского. Я их вообще не беру в расчет.

Все это привело к тому, что действительно стали создаваться автономные группы. Но весь вопрос в том, чем занимаются эти автономные группы. Основная форма активности такого рода автономов – отловить какого-нибудь вьетнамского студента, нанести ему вдесятером  удары битами и ножами и разбежаться. Вот для этого автономная группа подходит, они не засвечены, их не знает милиция, ФСБ, они не ходят на публичные акции. Но это – отвратительное и позорное явление. Правда, власть сама много сделала, чтобы оно появилось. Если бы она не загоняла национализм в подполье, не разлагала то же ДПНИ, позволила им участвовать в выборах, то умеренные люди, вроде Белова-Поткина стали бы центром притяжения для националистов. А так – да, все очень печально.

Кроме того, националистов нанимают для охраны мероприятий власти. Так, 1 мая люди из «Славянского союза» охраняли колону «Единой России», в Москве на Триумфальной площади они стояли в оцеплении акции местной Молодой гвардии по сдаче крови.  России же, если мы говорим о реальной демократии, нужно адекватное националистическое движение, без «жидоедства», без гитлеризма, ратующее за приоритет интересов русской нации…

— Так партия НБ изначально и претендовала на роль такой националистической силы…

— Да, верно. Мы и сейчас об этом говорим. Мы не стали либералами за годы сотрудничества с ними. Но партия НБ воспринимается сейчас как общепротестная организация, революционная структура против власти, ни левая, ни правая.  Но для националистов она не вполне своя. Националистической организацией НБП назвать нельзя, к нам приходят люди, не зацикленные на национализме, а желающие действовать, оказывать сопротивление власти, склонные к политическому творчеству, к соединению в одно целое разных политических систем.

— А что сейчас представляет собой национал-большевистский фронт, чем занимается ваша московская организация, которая откололась от партии какое-то время назад?

— Национал-большевистского фронта просто нет. Это несколько человек, которые были исключены в свое время. Что касается московской организации, то летом прошлого года из рядов нацболов был исключен Роман Попов, лидер московского отделения партии, их ячейка называется теперь «Нация свободы», они пытается что-то делать, но не стоит придавать им  большое значение. А исключили его за сотрудничество со спецслужбами.  Он потом сам это признал в интервью газете «Коммерсант», объясняя свое поведение тем, что он пытался перевербовывать в нацболов сотрудников МВД и ФСБ. Но каждый, кто имеет отношение к оппозиции, знает, что перевербовывать сотрудников органов абсолютно безнадежное дело, в ходе «перевербовки» они больше от тебя получат информации, чем ты от них.

Хрен либералов

— Тактика национал-большевиков похожа на образ действия крайне правой французской организации начала 20 века «Аксьон Франсез», лидером которой был публицист Шарль Моррас. Они тоже срывали спектакли, поставленные «врагами Франции», лекции либеральных профессоров, оскверняли памятники им…

— Но так же действовали и леваки в ходе революции 1968 года. И китайские хунвейбины тоже срывали лекции профессоров, которых они считали реакционерами, отчитывали их, срывали спектакли.  Это вопрос технологии, неважно, правая она или левая. Нацболы ничего нового не создали, они просто обобщили  богатый опыт, наработанный на Западе и Востоке, как левыми, так и правыми. Правда, переход к этой тактике был вынужденным. Отказ партии в регистрации отрезал нас от участия в реальной политике, а проект «Другая Россия» закончился провалом и судебным процессом над Лимоновым, которого обвиняли в попытке создания независимой русской республики («второй России») на территории Северного Казахстана.

Пока Лимонов и несколько ребят сидели в тюрьме,  мы искали выход из создавшейся ситуации. И решили придерживаться тактики прямого действия, которая впервые была опробована нами в Петербурге в мае 1997 года, когда наши ребята провели акцию на «Авроре». Пик этой тактики пришелся на 2004-2005 годы, когда были проведены захваты кабинета Зурабова, приемной администрации президента, акция в Законодательном собрании Санкт-Петербурга. Но со временем пришлось отказаться, несмотря на то, что она принесла свои плоды и вывела нас в большую политику. Не известно, был бы заключен альянс между Лимоновым, Каспаровым и Касьяновым, если бы не эта тактика. Но затем акции освещались СМИ все слабее и слабее, а активисты получали за них реальные сроки. Пришлось искать другие варианты действия. На данный момент  мы придерживаемся «стратегии 31», в которой главное — единство времени места и действия. По 31-м числам ровно в шесть часов вечера люди выходят в определенное место и говорят: «Мы требуем соблюдения 31 статьи Конституции: свободы митингов, шествий и собраний». Мы рассчитываем, что эти цифры будут западать в сознание людей, и такая регулярность выходов позволит привлекать на акции все больше людей, а в момент критической ситуации этих людей можно будет двинуть дальше – на центры власти, как это было в Киеве или Тбилиси.  Опять же – я говорю сейчас здесь только о технологии.

Ты говоришь о союзе с Касьяновым и Каспаровым как о важном достижении партийной стратегии. Но настолько он соответствовал идеологии национал-большевизма, где понимание свободы совсем другое, нежели в либерализме?  Да и вряд ли ваши либеральные союзники так же, как вы, понимают патриотизм.  Некоторые посчитали тогда, что вы перестали быть национал-большевиками. Что ты думаешь об этом?

Можно, конечно, сидеть в гетто. Существует масса левых сект, где люди сидят и ничего не делают. Зато они самые правильные марксисты, самые правильные троцкисты, они представляют самый правильный интернационал, в котором состоят три человека, и ненавидят все остальные интернационалы, где тоже состоят из трех человек. А можно заниматься реальными действиями. А занятие реальными действиями предполагает, что ты будешь заключать союзы с теми людьми, которые тебе чужды и неприятны.

Наш союз с либералами, далекими от левой программы, а то и социал-дарвинистами, как Андрей Илларионов, стал следствием полной зачистки политического поля Владимиром Путиным. Это был союз против него с целью разрушить его монополию и партии «Единая Россия» в политическом пространстве. Но влияние нацболов в этой коалиции было очень сильным, мы смоги навязать ей свой стиль и свою, революционную повестку дня. Благодаря Маршам несогласных удалось вывести на улицу большие массы людей. 3 марта 2007 года в первых рядах шли нацболы. Мы прорывали кордоны, а дальше шли либералы, обычные люди. Все это выглядело весьма внушительно и убедительно. Хотя это был союз против – против Путина, против Матвиенко. Энергетика, драйв всего этого дела были вполне революционными. А со стороны либералов мы получили часть людей  и пиар, в частности, в западных СМИ, что очень важно: Кремлю наплевать, что делает здесь гражданское общество, но он не может плевать на мнение Запада, где хранятся  сбережения наших больших начальников и куда они продают нефть и газ. Благодаря распространению на Западе информации о движении, Кремль не смог его раздавить, но сумел разложить.

Как выразился Максим Громов, старый нацбол, который отсидел пять лет за захват кабинета Зурабова (это он выбросил из окна фотопортрет Путина), Марши несогласных – вершина политической деятельности либералов. Мы их вытащили на улицы под дубинки, и они почувствовали революционный драйв,  одновременно с ужасом и радостью. Даже Михаил Михайлович Касьянов узнал, что это такое – когда тебя прессует ОМОН. Но сейчас этой коалиции больше не существует, либералы вновь вернулись к своему растительному состоянию, к сидению в своем либеральном гетто и недовольному бурчанию. Их тактика – постоянные  уступки власти. Им плюют в лицо, как это было на последней демонстрации 1 мая в Петербурге, а они терпят. У БКЗ им не дают развернуть транспарант с надписью «Матвиенко в отставку!», и они вместо того, чтобы идти вперед, прорывать кордоны, стоят на месте и что-то там блеют про отставку Матвиенко. Будь мы с ними, кордон был бы прорван, мы вышли бы на Невский проспект.

— Что думаешь об участии в оппозиционном движении Юрия Шевчука? О его нашумевшем разговоре с Путиным?

— Шевчук уже давно поддерживает оппозицию: ходит на Марши несогласных, выступает с критикой режима, теперь вот Путину в лицо высказывает то, что думает, и собирается поучаствовать в Стратегии-31. Это, конечно, позитивный момент, учитывая, что он является авторитетом для миллионов людей в России. В то же время все это напоминает какое-то дежавю: те же «герои русского рока», что и двадцать лет назад, с тем же пафосом правдорубства, с теми же либеральными взглядами выходят на баррикады. Все это устарело. Нельзя войти дважды в одну и ту же реку. Сегодня тот же Нойз Мс или 25/17 с их композициями для парней из окраинных районов значат куда больше старых рокеров. Пусть они вносят свой вклад в общее дело, но вообще России нужна новая эстетика протеста.

— 1 мая  все прошли нормально, включая нацболов, анархистов и активистов ДСПА, задержали только либералов. Может быть, режим действительно считает их своими  главными врагами?

— Тут все очень просто. По моей информации, это личная инициатива Валентины Ивановны Матвиенко, она очень не хотела, чтобы в прессе появилась фотография людей на Невском проспекте людей с транспарантом, на котором написано: «Матвиенко в отставку!» Она боится дать повод тем силам в Кремле, которые ее  не любят, вновь задуматься об ее отставке. Насколько мне известно, Дмитрий Медведев, федеральный центр были очень недовольны разгоном либеральной колоны в Питере.

— Когда ты понял, что коалиция с либералами распадается?

— Относительно Петербурга я могу все четко сказать. У нас коалиция с либералами сложилась гораздо раньше, чем на федеральном уровне.  На волне борьбы против монетизации льгот появилось Петербургское гражданское сопротивление. Эта было мощное общепротестное объединение, туда даже КПРФ одно время входила, и Матвиенко вынуждена была встретиться с нами. Но вскоре выявилось, что лидер местного отделения «Яблока» Максим Резник имеет наполеоновские амбиции и хочет контролировать всю оппозицию. Он историк по образованию и защищал диссертацию на тему «Внутрипартийная борьба в 20-е годы», он восторгается Троцким и пытается быть таким Троцким от либерализма. Максим открывал ногой дверь в Смольный и говорил: «Я тут главный от оппозиции. Здесь у меня нацболы, здесь – левые…».

Осенью 2006 года началась кампания по выборам в Законодательное собрание Санкт-Петербурга, Резник вел какие-то переговоры по участию «Яблока» в выборах, а  в это время нацболы возьми и проведи  акцию в ЗАКСе. Наши активисты ворвались в зал заседания, раскидали листовки с заголовком «Тюльпанов – враг Петербурга!» и растянули флаг. Резника эта акция поставила в трудное положение на переговорах, он ничего об этой акции не знал, мы же не обязаны отчитываться перед ним. С этого началось охлаждение отношений, мы дали понять ему, что мы не пешки, а самостоятельная политическая сила, что мы готовы работать вместе, но на равных, а мальчиками на побегушках не будем. Резник оказался не готов к такой комбинации. Другой видный яблочник, Михаил Амосов от имени Демократической фракции Законодательного собрания подписал заявление в прокуратуру с требованием наказать участников акции. Был заведено уголовное дело, и наши два человека за эту акции отсидели в Крестах. А Резник, как я знаю, выступал на бюро своей партии за то, чтобы их наказать. Так велико было его раздражение на нас.

До поры, до времени наши разногласия сглаживались тем, что появилась коалиция на федеральном уровне. Мы здесь организовывали Марши несогласных и все такое. А когда «Другая Россия» стал трещать по швам, Резник, пытался, готовя Марши за сохранение Петербурга, отмежеваться от нас. Когда мы развернули флаги на этом марше, руководство петербургского «Яблока» натравило на нас охрану из казаков. А перед последним Маршем за сохранение Петербурга Резник и Курносова в Смольном прямо сказали: если появятся нацболы, винтите их!  Так и закончила свое существование эта коалиция. Эта был нужный этап, она работала,  этот этап пройден.

Я думаю, что сейчас нужно пытаться создавать новые коалиционные движения, в том числе правозащитные, градозащитные. Сохранение исторического облика Санкт-Петербурга не нужно отдавать  на откуп либералам. Тем более, что движение «Живой город» скомпрометировало себя скандалами и получением денег от людей, чья репутация небезупречна, от провокаторов.

— Резник и либералы говорят, что порвали с вами потому, что именно вы — провокаторы, мол, вы и флаги поднимаете специально, чтобы сорвать мероприятие, дать милиции знак для начала разгона.

— Вся эта конспирология, на самом деле, фигня. Те флаги, которые сейчас нацболы поднимают на акциях, запрещенными не являются. Запрещен лишь один флаг – красный с белом кругом и серпом и молотом внутри этого круга. Этот флаг нацболы не используют. Все остальные флаги мы имеем право поднимать. На каком угодно митинге, не важно, кто его организовывает, Резник или КПРФ. КПРФ, кстати, в этой ситуации ведет себя гораздо более прилично, чем «Яблоко». Мы поднимали флаги, и будем  поднимать. Мы уже милицию приучили к тому, что мы это делаем. Раньше они болезненно реагировали на наш черный флаг, задерживали нас, мы выигрывали у них суды, они говорили, что это нацистская символика, но даже многие судьи понимали абсурдность этого обвинения. А «яблочники» ставили нам условия: «А давайте вы не будете поднимать черные флаги!» А почему мы его не можем понимать? На самом деле либералы очень любят уступать власти. Если они не действуют в рамках широкой коалиции, они все время уступают. Им Смольный говорит: «Не проводите марш, а проведите митинг». Несмотря на то, что они заявляли марш, они соглашаются на митинг, объясняя это тем, что они не имеют права подставлять людей под дубинки. И чиновники начинают наглеть, и те островки свободы, которые удалось отвоевать, скажем, в ходе маршей несогласных, забирают обратно.

1 мая вообще сложилась анекдотичная ситуация. Либералы долго говорили, что они выйдут на Невский, что у них есть разрешение, не будет ОМОНа, не будет экстремистов в их колоне. Только приходите! Пришли – получили. Как только развернули транспарант – ОМОН их заблокировал. И они ничего не смогли ему противопоставить. Вот к чему ведет постоянное соглашательство. В итоге их загонят в садик Чернышевского,  и они будут там смирно митинговать друг перед другом. Причем это плохо не только для них, но и для петербургской оппозиции в целом.  Ибо они сдают позиции, завоеванные общими усилиями.

Не идя под дубинки, а то и под пули, власть в России поменять невозможно. Не та страна. Нужно чем-то жертвовать, в частности, и людьми, ведя их под дубинки. Но либералы к этому не готовы. Марши несогласных были пиком их активности. Теперь они будут сидеть в своем болоте, и учитывая отношение к либералам, которое сложилось в народе в 90-е годы, перспектив у них ноль целых хрен десятых.