Алексей КАРАМАЗОВ
Андрей Диченко — молодой писатель и журналист, чьё имя небезызвестно читающим кругам Беларуси, в том числе ориентированным на левые политические идеи. Родился 17 ноября 1988 года, в 2011-м окончил исторический факультет Минского педагогического института имени Максима Танка. В прошлом — активист Национал-большевистской партии Беларуси.
На данный момент Андрей работает журналистом в нескольких белорусских изданиях. Во многих статьях он затрагивает тему общества потребления, капиталистического устройства, критикует эти явления и указывает на их разрушительные последствия.
Литературное творчество Андрея Диченко можно охарактеризовать как «киберпанк», «сплаттерпанк», «постмодернизм» с явным акцентом на нездоровый местный колорит, которому автор обязан нетипичными сюжетами и атмосферой своих книг. Кроме того, Диченко использует весь доступный литературный инструментарий образотворчества, чтобы продемонстрировать своё сочувствие левым идеям, подчеркнуть упадочность существующего «порядка вещей».
На данный момент написано пять книг, среди которых: «Культ сала», «Минское небо», «Аномалии.inferno», «Схема.DFT», «Ты — меня». С книгами можно ознакомиться здесь.
Кроме того, Андрей — один из составителей русскоязычного сборника молодых писателей Беларуси, который недавно вышел под заголовком «Плот у топи».
Заинтересованность автора в социальной проблематике стала очевидна уже в первой доступной к чтению книге. В своём раннем творчестве Диченко пытался как можно точнее изобразить неустойчивость человеческих судеб, вынужденных «самообретаться» на осколках СССР, на развалинах великих идей и надежд.
В центре рассказов чаще всего оказываются подростки, наиболее перспективная, но и наиболее поддающаяся идеологической и психологической деформации социальная группа. В сюжетах, выстроенных автором, они то и дело попадают в крайне драматичные ситуации, в которых перед ними — сложный моральный выбор, а иногда — никакой альтернативы вовсе. И подтекст не остаётся незамеченным: несправедливость социального бытия, проблемы социального расслоения, вытекающие из этого вопросы о преступном равнодушии окружающих, насилии со стороны государственной машины.
Следующий период творчества Андрея Диченко характеризуется преобладающими постмодернистскими тенденциями. Но социальная проблематика не утратила для него актуальности, а была разбавлена абсурдистским юмором духе Владимира Сорокина, Юрия Мамлеева, Егора Радова и т.д. Автор констатирует парадоксальность и «ненастоящесть» окружающей нас действительности, смело высмеивает пропитанные мещанским маразмом стереотипы и нормы, которые обуславливают современную белорусскую реальность.
Творчество Андрея Диченко сегодня отличается экзистенциальной глубиной и наличием философского подтекста. Это можно заметить в его последнем опубликованном рассказе, «Афганец», где автор попытался выразить сложный комплекс моральных противоречий и социальных «уродств». Ныне автора интересует обратная сторона пресловутой белорусской «стабильности», которая поражает обилием безобразных социальных недугов, глубоко укоренившихся в жизни изуродованных капиталистическим строем людей.
Чтобы больше узнать о взглядах на политику и литературу Андрея Диченко, о его планах и мечтах, мы задать ему несколько вопросов.
— Привет, Андрей. С чего ты начал литературный труд?
— Сложно сказать, где вообще искать это начало. Наверное, всякие безумные истории, которые мною сочинялись ещё в раннем детстве. А потом, в возрасте 11-12 лет, первые дурацкие стихи, созданные под влиянием НТВ и прочего массового оккультизма из детских журналов и передач. Вообще, я с детства мечтал заниматься поэзией, однако это у меня получается, мягко говоря, не очень. Хотя и над прозой тоже витает такое же ощущение. Впрочем, всеми этими текстами двигала всегда некая сверхидея, что ли…
— Что стало источником твоих идей?
— Скорее всего, попытка исказить реальность до полного уродства. То есть представь, что ты, например, набожный человек из 18 столетия и в руки тебе некий малолетний маргинал даёт в руки сатанинскую библию, а потом оскверняет словесно, как минимум, всё, что тебе свято.
Если 200 лет назад моральное уродство было неким табу, то сейчас это тренд. Троллинг тот же, сношения старой системы ценностей и так далее. Я помню, маленьким видел кадры, как русским солдатам в Чечне резали головы. Да, тогда это было чем-то страшным. Помню, ещё фильм Невзорова «Чистилище». Тогда это тоже было неким китчем. Но выпусти Невзоров этот фильм сейчас, его бы никто не заметил в потоке снаффа и прочей физиологической херни.
— Есть ли какие-то события, которые ты отражаешь в творчестве?
— Не могу так сказать, что меня волнуют события. Разве что рассказ «Красная Баронесса» стал отсылкой к трагедии в минском метро 11 апреля. А так, все мои художественные тексты — они, наверное, затрагивают мои личные события, да и вообще на 100 процентов будут понятны либо мне, либо тому близкому человеку, который знает обо мне всё.
— То есть твои рассказы имели некий реальный подтекст?
— Можно сказать и так, но все эти события, они прогнаны через мой мозг многократно. Через восприятие, чтобы окончательно оторваться от реальности, которая противна для крайности. Все эти тексты, рассказы всякие, это попытка собрать все свои мечты и мысли в комок, дождаться пока это всё перегниет, а потом слепить из этого некропехоту и отправить на метафизический фронт. Всё, что мы получим в итоге — этот информационный «груз 200» — и есть мои рассказы.
— Какую литературу ты предпочитаешь?
— В последнее время читаю много европейской. Кристиан Крахт впечатлил. Томас Гюнциг. У Гюнцига кстати есть отличная книга «Смерть билингвы», где он рассказывает про общество, где война и насилие стали элементами теле-шоу. Книга написана вроде бы в 90-е ХХ века, а случилось это всё сейчас. Из русских авторов последнее, что прочитал — «Нефтяная Венера» Александра Снегирёва и «Книгу Греха» Платона Беседина. Эти тексты меня порадовали.
— А из белорусских писателей есть ли люди, которые интересны?
— Белорусская литература довольно странная для меня. Мне кажется, она вообще живёт в каком-то отдельном вакууме. У Татьяны Замировской вышла отличная книга «Жизнь без шума и боли» — однозначно рекомендую. Вообще, тут издаётся журнал «Макулатура», который делает молодой писатель Сергей Календа. Вот там бывают интересные авторы. К сожалению, не могу вспомнить их фамилий. Но в целом, белорусской литературе ещё только предстоит осмыслить своё будущее и создать отдельный своеобразный пласт культуры Восточной Европы.
— Как ты пришёл к левым идеям?
— Наверное, чувство какой-то справедливости мною двигало. Мои взгляды сугубо личностные. И я не знаю, левый ли я в классическом понимании этого термина, но точно знаю, что мне до крайности противно современное общество. Более того, все попытки его изменить порождают ещё больших уродов. Вообще, я говорю только про Восточную Европу, ибо за свою жизнь вообще мало где бывал.
— Личная социофобия?
— Не знаю, как это называется, но если бы была возможность, вообще бы не выходил из своей квартиры на окраине Минска.
— Что собой представляет политическая жизнь Беларуси на твой взгляд?
— Мне кажется, она вообще проходит мимо и давно превратилась в какой-то искусственный мир, близкий к теократическому. Я лично никогда не видел в живую ни президента, ни его свиту, поэтому не могу с уверенностью сказать, что все они существуют. Тоже самое и наша оппозиция — они как бы есть в сетевом пространстве, но в реальности это запрятавшие свои идея глубоко в себя люди, которые смотрят в землю когда передвигаются из точки А в точку Б. Я никогда не видел другой политической ситуации, наверное, где-то всё не так. Но тут я себя чувствую дизельным одушевлённым агрегатом, помещённым в аквариум враждебной среды.
— Какова твоя точка зрения по поводу происходящего на Украине?
— То, что там происходит — это какое-то адское шоу, которое вроде бы начиналось мирно, а закончилось полным инфернальным побоищем. Как только люди начали использовать слова типа «укроп», «колорад» и прочие в отношении живого человека, стало понятно, что грядёт очень нехорошее. Если бы мне предложили воевать в АТО, или за ополченцев, я бы лучше выпустил себе пулю в голову, послав их всех к черту. Вообще, пугает в последнее время количество людей, уверовавших в идею «великой России» или там «великой Украины». Как правило, подобные государственные механизмы с такими аурами превращаются в кровавые жернова по перемалыванию человеческих душ. Мне сложно поверить в то, что это придумали люди, и они говорят об этом, как о будущем счастье. Я отказываюсь в это верить. Надеюсь, что скоро мы все закроем глаза, а потом проснёмся и увидим огромный хоровод улыбающихся людей, готовых любить, а не убивать.
— Что тебя не устраивает больше всего в современном положении вещей?
— Потребление. Чрезмерное потребление и жажда всё большего и большего насыщения своих желудков. Я очень уважительно отношусь к западной, в частности, к американской культуре. Они действительно подарили миру десятки гениев, но общество потребления, которое тоже пришло оттуда — это какая-то ошибка. Когда люди за очередной навороченный гаджет плевать хотели на то, что собираются эти аппараты в адских нечеловеческих условиях или с использованием детского труда, хочется их как-то образумить, что ли.
Есть очень хорошая книга двух немецких журналистов, которая называется «Чёрная книга корпораций», там подробно описано, как ради наживы некоторые богачи готовы плевать на любые ценности. Я не спорю, что среди богатых людей очень много нравственных и действительно сочувствующих людей, но с несправедливостью нужно что-то делать. Когда девочка готова продать всё, лишь бы заполучить трендовую тряпку, которая не стоит столько, за сколько её продают в бутиках, значит, что-то не так у нас у всех с мозгами.
— Каким ты видишь будущее постсоветского пространства?
— Мне кажется, что все эти перетряски, которые сейчас происходят — это как мучительные роды чего-то новое. Как атаки на плод, который вот-вот родится. Я искренне верю, что случится чудо и в один момент всё станет очень спокойным, и мы вырастим все вместе большое и светлое будущее. Несмотря на постоянное переосмысление феномена смерти, я стараюсь верить в жизнь.
