Михаэль ДОРФМАН
Избрание Дональда Трампа служит для американских либералов подтверждением теории, что половина их сограждан — фашиствующие дебилы. Для право-консервативной половины нации, президентство Обамы служило ясным подтверждением того, что другая половина населения — это антиамериканские элитисты (и тоже дебилы). Эти мифы лелеют для того, чтобы отказываться понимать, что у других людей могут быть иные политические, религиозные или экономические убеждения, чем у «нас».
Reductio ad Hitlerum
Русско-канадский автор Гари Штейгарц иронически определил прошедшие десятилетия как правление «Великой двухпартийной партии». Теперь, наконец, американская политика стала реально двухпартийной — партия за Трампа и партия против Трампа. Дональд Трамп — это совершенно необычный феномен в американской жизни, ломающий все представления о том, что можно и чего нельзя, что правда, а что ложь в политике. Ругают его по-всякому, и ладно. Политиков надо ругать. Однако то, что говорят анти-трамписты о его сторонниках — это очень опасная ложь о других людях, считает Майкл Линд, основатель влиятельного политического института «Фонд новой Америки», более того — самообман, которым мы себя утешаем, чтобы объяснить, как другие люди вообще могут не соглашаться с тем, что мы считаем истинной правдой.
Либералы зачисляют в невежды, фашисты и расисты всех, кто просто не разделяет их либеральные убеждения.
Более полувека фундаментальный нарратив правых гласил, что либералы (или — «прогрессивные», понятие «либерал» теряет престиж) являются снобистскими антиамериканскими предателями из богатых классов. В свою очередь левый нарратив гласил, что ни один здравомыслящий человек не может не соглашаться со здоровыми либеральными позициями: субсидированием ветряной и солнечной энергии, здоровым питанием, контролем над оружием и т.п. Если же люди не соглашались, значит, они либо психически неустойчивые, либо невежественные, либо то и другое вместе.
Либеральная интеллигенция живёт в постоянном страхе, что в любой момент их сограждане окажутся скрытыми фашистами и перевернут всё верх ногами. И этот страх по понятным причинам вредит и подрывает доверие к прогрессивной политике. Невозможно пытаться завоевать доверие людей, которые голосуют за правых, говоря им: «Эй вы, фашисты и дебилы, голосуйте за меня».
Можно найти корни этого страха. Его породили необычайно влиятельные люди, бежавшие из Европы от нацизма. Эти беженцы заложили основы современной американской культуры, подняли до мирового уровня довольно посредственные американские университеты, двинули науку. Они же принесли и посеяли свои страхи в совершенно иную политическую культуру и реальность. Эпохальное исследование «авторитарной личности» Теодора Адорно, труды Макса Хоркхаймера, идеи Герберта Маркузе, Вильгельма Райха и других оказали огромное влияние о влияние на современную науку. Однако, будучи перенесёнными в поп-культуру, они запустили вредную тенденцию придавать своей ненависти в отношении иного наукообразную форму.
Обычно причину страхов германских интеллектуалов-беженцев видят в их марксизме. Мол, пролетариат не пошёл за прогрессом, как следует из теории, а выбрал Гитлера в Германии, а значит не понимает своих собственных интересов. Тогда же появилось и пресловутое понятие «ложного сознания». Однако к нагнетанию интеллигентских страхов перед «простым народом» приложили руку и влиятельные правые интеллектуалы — Ханна Арендт, Лео Штраус. Ещё больше внедрению страхов перед мнимым фашизмом масс помогли произведения эмигрантки из России Айн Рэнд (Алиса Зиновьевна Розенбаум, родилась 2 февраля 1905 года в Санкт-Петербурге — прим. ред. SN) Лео Штраус и предложил псевдолатинский термин Reductio ad Hitlerum, что означает «сведение к Гитлеру», розыгрыш нацистской карты, когда любую дискуссию побивают аргументом, что Гитлер тоже это говорил / делал / не делал. (Иногда, впрочем, вместо Гитлера вспоминают гестапо, Холокост или терроризм.)
Весь свой травматический опыт, весь свой страх перед нацизмом (да и перед большевизмом) европейские иммигранты перенесли на совершенно иную почву — в процветающую Америку 1950-х. Они видели гитлеров в популистских лидерах, вроде сенатора Джозефа Маккарти, пользовавшихся популярностью среди рабочего класса. И у них были такие влиятельные ученики и последователи среди либеральной элиты реформаторов с Восточного побережья, как Артур Шлезингер или Питер Вирек. Либералы видели невежественную, иррациональную фашистскую и расистскую массу, угрожающую цивилизованной конституциональной демократии, в американцах, которые не разделяли их восторг Джоном Кеннеди и других реформаторов.
Талантливая книга Ричарда Хофстэдтера «Анти-интеллектуализм в американской жизни» в течение десятилетий входит канон американской социальной мысли. Она включена в список рекомендованного чтения на кафедрах общественных наук всех престижных университетов. Однако, вырванная из научного контекста, она стала пособием ненависти к белому рабочему классу и среднему классу, упорно отказывающимся следовать за социалистическими и либеральными реформаторами.
Да и сами либеральные реформаторы активно использовали лексикон холодной войны, антисоветизм, антикоммунизм и антимарксизм для доказательства своего патриотизма и продвижения своих идей. Надёрганные из их трудов цитаты заменяли реальное понимание причин поддержки Джозефа Маккарти, Барри Голдуотера, затем Рональда Рейгана, а теперь ещё и Дональда Трампа. Тогда и был создан нарратив, в который многие либералы бездумно верят и по сей день. Они зачисляют в невежды, фашисты и расисты всех, кто просто не разделяет их либеральные убеждения.
Электоральные карты
История не подтвердила гипотез «авторитарной личности» Адорно и Хофстэдтера об особой склонности масс к фашизму. Вера в то, что рассерженные Великой депрессией и психически неустойчивые лузеры из рабочего класса привели Гитлера к власти — это такой же американский миф, как и то, что Америка сыграла решающую роль в победе над нацизмом. 1950-е были золотым веком для американского рабочего класса. Экономика развивалась невиданными темпами, благосостояние росло на глазах, безработица была меньше одного процента, дом стоил 8-10 тысяч долларов, машина около двух тысяч долларов. Американцы чувствовали себя победителями, и не было постоянных войн за морями.
Есть корреляция даже в мелочах: любители пива — республиканцы, а вина — демократы. Таких «электоральных карт» имеется множество.
Я наблюдал возникновение непокорного народного движения — Чайной партии. Они мощно выразили недовольство консервативной Америки. Их появление, вероятно, — главное событие американской политики во время Барака Обамы. Чайная партия повернула вспять победное возвращение демократов во власть в 2006-м и 2008-м годах. Тем не менее, Обама сумел добиться убедительной победы на выборах 2012 года. Анализ выборов я озаглавил «До Обамы наконец-то дошло». Однако это была, скорей, надежда, на то, что новая администрация Обамы примет во внимание не только расовые, гендерные, религиозные и региональные политики идентичности, но и предпримет необходимые меры в связи с резким ухудшением экономического положения большинства американцев и вымыванием среднего класса.
Однако Обама со своими политологами решил иначе. В Америке принято говорить, что вся политика здесь местная, и партийную принадлежность определяет не социальный класс, а регион, раса, религия. Афроамериканцы составляют самую лояльную группу внутри Демпартии. Они вместе с прогрессивными либералами обеспечили избрание Обамы в 2008-м. Однако партийная принадлежность коррелируется со многими другими факторами, например, таким, как частота посещения церкви. Католики, которые часто ходят в церковь, в основном республиканцы, и реже — демократы. У евреев такая же корреляция, хотя многое зависит от местной политики. Нью-йоркские ультраортодоксальные-харедим традиционно связаны с Демпартией и обеспечили в 2000 году избрание Хиллари Клинтон в Сенат. Есть корреляция даже в мелочах: любители пива — республиканцы, а вина — демократы. Таких «электоральных карт» имеется множество. Они и завели либеральных политологов к серьёзным просчётам. Они судили людей по тому, насколько буквально те толкуют Библию или как часто ходят в храм, и проглядели электоральный потенциал обещаний изменить экономические условия в пользу большинства населения.
Радикальный центр
Цель любой политики — это создание коалиций людей, которые могут не соглашаться между собой буквально во всех вопросах, кроме специфических целей, ради которых создаётся коалиция. Какая разница, что партнёры по коалиции думают о глобальном потеплении, абортах, гей-браках, израильско-палестинском конфликте или верят в то, что мир создан за шесть дней, если коалиция борется за повышение минимальной зарплаты, за общественные детсады и т.п. Их голоса нужны для решения конкретных проблем. Я хотел было написать «социальных проблем», однако либеральные и консервативные политики идентичности из здесь подменили понятия. «Социальными» в Америке называются как раз борьба за/против абортов, гей-браков, за/против преподавания эволюции, контроль за оружием и т.п.
Либералы оставили все экономические и социальные (в общепринятом) смысле проблемы. Они живут политиками идентичности и заинтересованы не столько в решении, сколько в увековечивании проблем, чтобы чёрные, женщины, ЛГБТ и другие группы оставались в своих ячейках и поддерживали их во власти.
Разумеется, у либералов есть фундаментальные принципы, которые для них не являются предметом переговоров, например, отрицание расовой и гендерной дискриминации. Однако, несмотря на успехи на выборах, право-религиозные силы в последние полвека проигрывают почти все битвы. Верховный Суд, где заправляют республиканцы, безвозвратно легализировал права геев и аборты. Так зачем же отталкивать религиозных людей, рабочий класс, как делают либералы, ставя политики идентичности во главу угла. Судя по опросам, консервативный рабочий класс и религиозные общины как раз весьма прогрессивны во многих вопросах, например, они выступают за контроль над Уолл-стрит, за дошкольное воспитание и политику поддержки семьи.
Существует и проблема языка. Политический жаргон превратился в своего рода феню для определения своих, а не для убеждения масс. Разговоры о социальной несправедливости, и тем более, социализме, вызывают у консервативных людей инстинктивное отторжение, но, если говорить о нечестной системе и блатном капитализме, что не вызывает их отторжения, выясняется, что речь идёт об одном и том же. И такие языковые различия существуют по многим спорным вопросам. Правительство Франклина Делано Рузвельта как раз и опиралось на такую широкую коалицию, и не обязательно ставило под вопрос IQ или грамотность своих избирателей.
Сегодня же либералы оставили все экономические и социальные (в общепринятом) смысле проблемы. Они живут политиками идентичности и заинтересованы не столько в решении, сколько в увековечивании проблем, чтобы чёрные, женщины, ЛГБТ и другие группы оставались в своих ячейках и поддерживали их во власти. Созданные либералами и поддержанные СМИ нарративы не только создают пропасть между людьми. Они способствуют их политическим поражениям, потому что оставляют за бортом целые слои населения, которые слишком либеральные, чтобы стать убеждёнными правыми консерваторами, но слишком консервативные, чтобы быть принятыми в либералы.
Два совершенно разных республиканца — нерелигиозный нью-йоркец Дональд Трамп и ультрарелигиозный пастор и бывший губернатор Майк Хакаби — атаковали во время выборов свободнорыночный фундаментализм Республиканской партии за стремление урезать социальные программы Social Security и медицинское страхование для стариков, потому что их избиратели из белого рабочего класса зависят от этих программ. Огромное количество белых американцев хотели бы расширения куцего американского социального обеспечения. Их около 50% белого населения Америки. Однако они неодобрительно относятся к бесконтрольной иммиграции. В обеих партиях их никто не представляет.
В Республиканской партии играют на анти-иммигрантских настроениях, но враждебны любым формам не только социального обеспечения, но и всего общественного (например, общественного транспорта) и стремятся приватизировать всё общественное, и коммерциализировать всё приватное. Вопреки желанию большинства избирателей, республиканцы пытаются отменить куцую реформу здравоохранения Обамы и провести ваучеризацию всех остатков общественного благосостояния, уцелевших после неолиберальных реформ Билла Клинтона. Лишь 20% избирателей Демпартии высказываются за неограниченную иммиграцию, а 33% — за её ограничение, однако в Демпартии их никто не представляет. У Демпартии крупные политические спонсоры, заинтересованные в дешёвом труде и подавлении профсоюзов. Все большие слои населения не видят, что мейнстрим крупных партий учитывает их интересы, а потому, не имея другого выбора, они всё больше будут обращаться к аутсайдерам, вроде Трампа.
После избрания Трампа раскол в Америке углубился ещё больше. Тому есть две причины. Первая географическая. Есть очень мало консервативных республиканцев в Нью-Йорке или Бостоне, и очень мало прогрессивных демократов в Оклахоме и Алабаме. Даже там, где было бы возможно какое-то разнообразие в политических пристрастиях, политики обеих партий постарались так очертить границы округов, чтобы гарантировать их партиям возможность остаться при власти. В южных штатах, например, республиканцы сотрудничали с чёрными демократами в создании расово однородных округов. В результате республиканцы доминируют в этих штатах, а чёрный политический класс гарантировал своё представительство, однако там редко найдёшь белых политиков-демократов.
Вторая причина — меняющееся информационное пространство. Мы живём в мире кликанья, где нет места серьёзной и многосторонней аналитике. СМИ соревнуются в зажигательных, но примитивных лозунгах. Джонатан Хаит в либеральном New York Magazine обзывал последователей Трампа амбалами, сравнивал их с обезьянами. И все либералы приняли это на ура. Нужна политическая система, которая способна сблизить разных людей, а не подливать масла в огонь, а такой системы в Америке нет.
Несколько месяцев назад я подытожил идеи для такой стратегии в статье «За радикальный центр». Положения этой стратегии просты. Ради достижения конкретных социальных и экономических целей нужно умение находить общий язык и строить коалиции с разными людьми, умеющими работать. Ведь смысл коалиции в том, что партнёры могут не соглашаться во всем, кроме целей коалиции и путей их достижения. Позавчерашние расово-гендерные политики идентификации не годятся в новых условиях, потому, что холят и услаждают собственную жертвенность. Для победы нужна идентичность победителей. Давайте отбросим наши политики идентичности и будем учиться достигать конкретные цели, впитывая мудрость отовсюду, где её можно найти. Однако я дождался лишь reduction to Hitlerum от борцов за гендерные политики идентичности, вроде того, «вы знаете, с кем он нам предлагает объединяться?.. С нацистами!». На самом деле я предлагал избавиться от таких вот левых и правых.
