Ален де БЕНУА: «Культуры подвергаются опасности»

Религия прав человека. Продолжение

Ален де Бенуа
Ален де Бенуа

Связанный с монотеизмом моногуманизм естественно приводит к той особенной форме проявления расизма, которая основывается на этноцентризме. Утверждение, что в принципе существует только «один человек», в конце концов, приводит именно к тому, что всех людей нужно оценивать по одинаковым критериям, стричь под одну гребёнку. Однако абсолютно объективных критериев не может быть — тем более, что не существует одного образца для всего человечества на культурном и историческом уровне. Рассматривать людей как одинаковых, культуры как принадлежащие друг другу, приписывать им одинаковые стремления и права, — этот подход означает всегда рассматривать их с одной единственной точки зрения, по отношению к которой они не могут быть равны. «Для среднего человека, — пишет Эдмунд Лич, — понятие “человек” означает подобного нам, “людей нашего рода”, и часто область применения такой категории крайне ограничена. Из этого мы делаем вывод, что никогда не существовало эффективного человеческого общества, внутри которого все индивидуумы, пусть даже только приблизительно и в каком-либо одном смысле, были равны друг другу, и такого общества никогда не может быть, разве что если бы оно было совсем крохотного размера».31 Другими словами, эгалитаризм настаивает на том, чтобы рассматривать всех людей как равных, «при условии, однако, что они принимают мои моральные ценности».32

И Лич завершает словами: «Возможно, будущее поколение разоблачит то, что было опустошительным ложным выводом нашего времени: после того, как мы обнаружили с помощью естественнонаучных методов, что человек действительно един как зоологический вид, мы стремились — с принуждением и политической пропагандой — применить подобное понимание единства и к человеку как культурному существу и моральной личности, что противоречит подлинной сущности нашей человеческой природы».33

Согласно точке зрения идеологии прав человека рабство прекращается, как только за работу вознаграждают деньгами. Но не покажется ли импорт дешёвой иностранной рабочей силы в Европу — с точки зрения индейца-ирокеза, например — новой формой рабства?

Идеология прав человека демонстрирует лучший пример этого «западно-библейского» этноцентризма. Во Всеобщей декларации прав человека как раз бросается в глаза больше всего, что «общее» ограничивается своим незаконным притязанием быть этим. Основываясь на ценностях одной отдельной религии, иудео-христианского монотеизма, она — по словам Марселя Буасара — является «компромиссом синтеза между западным либерализмом, который определяет абстрактные права личности по отношению к обществу, и марксизмом, который стремится защитить индивидуума через его соединение с социальной группой».34 Так же примечательно, впрочем, что в комиссии из восьми человек, которой было поручено разработать эту Всеобщую декларацию, не было ни одного представителя стран Третьего мира.

Если мы проверим содержание ратифицированных после 1948 года в ООН конвенций о правах человека, можно выделить четыре канонических части. Сначала принципы habeascorpus: право распоряжаться самим собой, запреты пыток и рабства, свобода передвижений, право на охрану здоровья и т.д. Затем идут принципы habeasanimus: духовная свобода, свобода вероисповедания и свобода слова, право на образование, свободное участие в культурной жизни и т.д. Затем следуют принципы, которые вовсе не стремятся узаконить индивидуальные права, зато легитимируют западную демократическую форму государственного правления: право голоса и выборность, тайное голосование, равное право на получение должности государственного чиновника и т.д. В конце концов, подтверждаются некоторые действительно неясные социальные права: право на труд, право «на достойные и удовлетворительные условия труда» (статья 23), право на профсоюзную деятельность и т.д.

И, вообще: не создал ли западный мир совсем новые формы «рабства» и коллективного подавления, а именно экономический империализм, культурное доминирование и «диктатуру средств массовой информации»?

Становится очевидным, что некоторые эти принципы должны быть само собой разумеющимися и что они также большей частью, пусть об этом и не возвещалось всему миру, были само собой разумеющимися во всех культурах, которые сохранили своё равновесие и свою специфику. Другие принципы, напротив, являются очевидной демонстрацией явного этноцентризма.

Что включает, к примеру, право на культуру и школьное образование? Разве есть, к примеру, на всей земле только одна единая культура, модели которой следует учить людей повсюду с использованием «цивилизованной по западным критериям» школьной системы? Разве в некоторых культурах не существует традиционного обучения, которое происходит вне привычной для Запада школы? Запад пытается навязать всему человечеству унифицированную форму обучения и передачи знаний, следовательно, также унифицированную культуру и мировоззрение. Что, с другой стороны, нужно понимать под «рабством»? Согласно точке зрения идеологии прав человека рабство прекращается, как только за работу вознаграждают деньгами. Но не покажется ли импорт дешёвой иностранной рабочей силы в Европу — с точки зрения индейца-ирокеза, например — новой формой рабства? И, вообще: не создал ли западный мир совсем новые формы «рабства» и коллективного подавления, а именно экономический империализм, культурное доминирование и «диктатуру средств массовой информации»?

Так мы распознаём опасность, которую скрывают в себе «универсальные» принципы. А именно — они включают в юридические формулировки, а также в типично западные представления те понятия, которые по-разному воспринимаются разными культурами. Со всей христианской, впоследствии с рационалистической философией — от Фомы Аквинского до Рене Декарта — они заканчиваются той же иллюзией: они утверждают, что открывают юридический и философский язык для всей планеты. Они хотят найти одно единственное означающее (выражающую сторону языкового знака) для всех означаемых (смысловых сторон языкового знака).

В то время как она узаконивает исчезновение этически-культурных характерных особенностей, идеология прав человека подкрепляет повышение уровня жизни — который «надлежит каждому» — как общеупотребительный идеал и существенный «критерий успеха» для отдельных форм государственности.

Этот подход упирается во всяческие преграды. Исламские страны, например, отказываются подписывать принятое в 1962 году соглашение о свободном выборе партнёра по браку, возрастном цензе для бракосочетания и регистрации бракосочетания. В уже упомянутой статье Марсель Буасар, впрочем, занимается вопросом, существует ли типичная исламская точка зрения на права человека. Он отмечает, в частности, что в странах исламской культуры «обязанность индивидуума стоит выше его права. Социальное качество в наивысшей степени рассматривается скорее как коллективное, чем как межиндивидуальное. Поэтому того традиционного противоречия, которое западноевропейская философия установила между личным преимуществом и общественным благом, теоретически нельзя найти в исламском социальном мышлении». «Так как мир, общество и индивидуум представляют собой всё, на различных уровнях, моральные заповеди, следовательно, наивысшее благо существует в гармоничном приспособлении к этим заповедям».

Желание заменить «права Бога» правами человека исламу может показаться только бессмысленным. Статья 29 Всеобщей декларации 1948 года, единственная, кстати, в которой речь идёт об обязанностях индивидуума по отношению к общности, кажется особенно противоречивой и запутанной с юридической точки зрения. Философ-правовед Джон Финнис охарактеризовал её как «неясную» и «двусмысленную».35 О какой «общности» собственно, идёт речь? О семье, нации, фирме, роде, племени? Декларация считает, по-видимому, установленным фактом (или желательным), чтобы все люди жили в равной социальной группе, организованной рационально и юридически по западному образцу. К упомянутым в данной статье «обязанностям» относится принятие во внимание «морали, общественного порядка и всеобщего благосостояния в демократическом обществе». Напротив, права и обязанности, связанные с экономической, политической или культурной независимостью национальных групп, совсем нигде не упоминаются в Декларации.

Счастье связано не только с материальным. Оно состоит также в неизбежно особенной судьбе, которую народы хотят сохранить и передать самим себе.

Необходимо учитывать лишь «демократическо»-либерально-капиталистическую модель, основанную на западном универсализме и буржуазном индивидуализме. Но что вообще могут означать такие понятия как «мораль» и «общественный порядок» вне какой-то конкретной культурной нормы? Значения последнего выражения различаются даже в английском и во французском языках! Попытку определить для всего человечества психические нормы «всеобщего благосостояния» (generalwelfare) в духе гедонизма Бентама в столь же малой степени можно принимать всерьёз на юридическом уровне.

В то время как она узаконивает исчезновение этически-культурных характерных особенностей, идеология прав человека подкрепляет повышение уровня жизни — который «надлежит каждому» — как общеупотребительный идеал и существенный «критерий успеха» для отдельных форм государственности. В этом смысле нужно понимать, к примеру, заключённый в 1966 году «Пакт об экономических и социальных правах». Такой совершенно антиисторический идеал — ничто иное, как чистосердечно сформулировал Юрген Хабермас, как перспектива спокойствия и удовлетворенности в жизни. Однако ни в коем случае нельзя считать точно установленным, что эта перспектива соответствует или должна соответствовать желанию всех человеческих групп. Ведь счастье связано не только с материальным. Оно состоит также в неизбежно особенной судьбе, которую народы хотят сохранить и передать самим себе.

Идеология прав человека как импортированное с Запада учение может принести только опустошительные последствия для правовых систем и конституционных систем стран Третьего мира. В некоторых обществах разрыв иерархии не принесёт ничего иного, кроме разрушения, достигнутого с таким трудом равновесия. Упадок традиционных прав, ликвидация учреждений, созданных для защиты общностей, окажутся столь же роковыми. Авторы Всеобщей декларации 1948 года, очевидно, не могли представить себе, что личное право необязательно имеет то же значение для африканского крестьянина, каким оно является для состоятельного буржуа из Нью-Йорка.

Идеология прав человека как импортированное с Запада учение может принести только опустошительные последствия для правовых систем и конституционных систем стран Третьего мира.

«Защищать индивидуума» не означает, что ему всюду обеспечат привилегии, которые закреплены в христианском каноническом праве или в англосаксонском естественном праве. При латифундистской демократии Южной Америки оканчивающееся парламентской представительной системой право выбора приводит к тому, что содействует выборному гангстеризму и подчиняет народ тирании феодальных политиков. В некоторых африканских обществах «свобода передвижения» может вызвать крушение традиционных структур, а также «дикую» пролетаризацию значительной части населения и т.д. «От имени прав человека — , замечает Жиль Анкетиль, — можно сразу и без проверки отбрасывать исламское правосудие, систему каст в Индии или бесчисленные африканские общественные ритуалы в область варварства, не учитывая при этом переданные такими общественными правилами ценности, которые организуют подлинный мировой порядок».36

На основе приведённых выше постулатов мы можем рассматривать распространение философии прав человека в странах Третьего мира (по крайней мере частично) как феномен политически-юридической аккультурации, а также как отказ от норм подлинного права в пользу абстрактных‚ «универсальных» норм, которые ни с чем не связаны в культурном опыте этих стран. Эта аккультурация представляет собой без сомнения форму неоколониализма, которая полностью противоречит праву самоопределения народов, именем которого справедливо осуществлялась деколонизация.

В некоторых обществах разрыв иерархии не принесёт ничего иного, кроме разрушения, достигнутого с таким трудом равновесия.

«Идеология прав человека, — продолжает Жиль Анкетиль, — постулирует в её универсализме и совершенно кантианском ригоризме, что все люди одинаково относятся к жизни и смерти и что без сомнения можно отказаться от культурных и религиозных традиций, которые определяют это отношение».37 И, тем не менее, «как бы шокирующим это нам не представлялось, мы должны согласиться с тем, что афганский подпольный борец борется не только исключительно за триумф того, что мы обозначаем как права человека. Он борется, чтобы защитить культурный порядок, в котором отношение к данной или полученной смерти, моральные ценности, время и общественная перспектива совсем не соответствуют тому, за что борются люди западной культуры».38

Примечания:

32. Edmund Leach, L’Unite de l’hommeetautresessais, 1960, стр. 382.
33. Там же, стр. 388.
34. Marcel Boisard, France-Pays arabes, январь 1980.
35. John Finnis, Natural Law and Natural Right, 1980.
36. Gilles Anquetil in Les Nouvelleslitteraires,.6 марта 1980.
37. Там же
38. Там же

Читайте также:

Ален де БЕНУА. Религия прав человека. Часть 1 / «Никто не рождается свободным, но некоторые становятся ими»

Ален де БЕНУА: «Мой друг Армин Мёлер»

Ален де БЕНУА. Второй лик социализма

Ален де БЕНУА: «Слова “правая” и “левая” потеряли своё значение»

Ален де БЕНУА: «Свобода либералов — это, прежде всего, свобода собственности»

Продолжение следует

Добавить комментарий