Наверное, идеологи сегодняшней партии власти и функционеры администрации президента на заре туманной юности, готовясь к комсомольской карьере, изучали диалектику. Там была разная заумь про Гегеля и всякие законы развития, вроде загадочного «отрицания отрицания». Наверное, воображение большинства будущих консерваторов слишком было занято планами построения материальных предпосылок коммунизма к 1980-му году, или, возможно, уже тогда они размышляли о выполнении пятилетнего плана развития народного хозяйства. Или о комсомолках. Или об ужасах загнивающего Запада. Не знаю, но вот диалектику они выучили плохо.
Плохонький спектакль
Два десятилетия, минувшие после гибели СССР, победившая в гражданской смуте номенклатура искала максимально удобные для себя формы политического бытия. Или, по крайней мере, политической самопрезентации. Сначала было тяжело: разбуженные перестроечной бурей народные массы лезли под руку и мешали работать. В главном их удавалось сдерживать теми или иными средствами. То пушками танков на Пресне, то кровавой кавказской мясорубкой, то хитрыми манипуляциями на выборах. Но всё это было сложно, дорого, а главное, – сколько ж надо нервов.
Набив руку, правящий класс России, наконец, нашёл удобную форму. Этой формой стал спектакль: всё как у больших. Но в нашем случае спектакль вышел плохонький, как в захолустной филармонии. Шаг за шагом были демонтированы все политические институты. Парламентаризм, партии, выборы – всё превратилось в скучный ритуал, без малейшего намёка на импровизацию. Не обошлось без потерь, например, большинство существовавших политических партий пришлось упразднить, а регистрацию новых надолго приостановить, но — было бы о чём жалеть. И без того опереточный характер нашей прежней электоральной демократии был очевиден даже детям.
Однако суверенизация демократии оказалась процессом сложным. Отменить половину выборов и загнать всю элиту в одну партию оказалось недостаточно. Неблагодарный народ всё равно норовил проголосовать за кого-то неправильного. Пришлось создавать для него линейку политической продукции, отличавшейся друг от друга только цветом упаковки. Предполагалось, что облечённые высочайшим доверием лица будут на публике симулировать различие во взглядах, но голосовать станут, как надо, и проблема решена. И правители сыты, и люди, так сказать, довольны. Раз в несколько лет им предоставляется увлекательная возможность бросить в урну бюллетень с галочкой, поставленной на основе глубокого гражданского чувства и свободной политической воли.
Изящная схема, однако, быстро начала давать сбои. Выяснилось, что андроиды со стеклянными глазами физически не способны симулировать не то что различные, но вообще какие бы то ни было политические взгляды. Пришлось искать живых людей. Живые же, в свою очередь, демонстрировали возмутительное самоуправство. Они начинали без санкции свыше выдумывать разные критические дерзости про курс той самой партии и того самого правительства. Зарываясь, некоторые даже пытались всерьёз бороться за симпатии избирателей или саботировать особо людоедские предприятия руководства. Смельчаков, конечно, рвали на части. Удаляли с голубого экрана, посылали в почётные дипломатические ссылки, а самых непонятливых приходилось бить дубинкой по башке или закрывать в каземат. Большинство строптивых, впрочем, образумились и взяли деньгами.
КПРФ – неспособные побеждать
Но не всё коту масленица. На самом сложном направлении добиться решающего успеха реформаторам всё же не удавалось. С правыми политиками и безыдейными популистами вроде справились, а вот с левыми (даже с условно левыми) всё оказалось сложнее. Сперва ситуация развивалась в пользу власти. Вместо радикальных и непримиримых коммунистов на политический небосклон удалось затащить вялых и договороспособных обкомычей из КПРФ, которые вместо энергичной борьбы за власть возобновили курс на пожизненное членство во всевозможных президиумах, отшлифованный в 1970-х сусловско-брежневским руководством СССР. Но на этом успехи реформаторов и закончились.
Возрождённая компартия была неспособна побеждать. Её социальным фундаментом была та часть номенклатуры, – «красные директора», бывшие партсекретари, инструктора ЦК и т.д., – которая не получила прямой и немедленной выгоды от совершившегося переворота или считала эту выгоду недостаточной. Одно дело, если вы были, например, директором завода азотных удобрений или, ещё лучше, курировали социалистическое строительство в области нефтедобычи. То, конвертировав свою управленческую власть в собственность, вы в мгновение ока превращались в долларового миллионера (как минимум) и начинали наслаждаться теми благами, которые при проклятом тоталитаризме могли только увидеть в контрабандных голливудских боевиках. Но что делать, если вы – директор совхоза, оборонного предприятия или безнадёжно убыточной швейной фабрики? Или, чёрт возьми, секретарь обкома по идеологии? Особенно не пожируешь. Хотя какой-то гешефт многие всё-таки умудрялись сделать. Можно было распилить родной завод на цветмет, кое-как жить за счёт государственных субсидий, устроить родственника по знакомству к более преуспевшему коллеге по некогда руководящей и направляющей силе советского общества. Наконец, в коллективном порядке, пострадавшим группам номенклатуры следовало требовать от коллег по классу своей доли участия в управлении страной и её народным хозяйством. В качестве политического инструмента эти «проигравшие» фракции господствующего класса выбрали старую новую компартию. А поскольку их врождённый консерватизм и генетическая память требовали восстановления ритуалов времён собственной молодости, созданная на исходе гражданской войны партия была действительно внешне похожа на почившего гиганта.
Победить, т.е. восстановить в полном объёме социальное государство и систему перераспределения, КПРФ не могла, потому что это означало бы отменить номенклатурную контрреволюцию, за которую руководящие кадры боролись на протяжении десятилетий. Цель, которую сознательно или бессознательно преследовало партийное руководство заключалась в другом: нужно было добиться компенсации за недополученную или упущённую выгоду. И эта компенсация постепенно выплачивалась. Возник «красный пояс», где губернаторы-коммунисты восстанавливали справедливость в свою пользу, у партии появилась мощнейшая фракция в Думе и региональных парламентах, что резко увеличило лоббистские возможности обкомычей, и, как следствие, упрочило их материальное положение. С высоты птичьего полёта всё это выглядело как стратегия бесконечного стратегического отступления. Коммунисты медленно теряли позиции, сдавая рубеж за рубежом. В решающие дни 1993-го, они «с тяжёлым сердцем» предали защитников Белого дома, выбрав перспективы легальной оппозиционной борьбы вместо шанса на победу в открытом бою. В 1996-м они отказались от победы на выборах. В 1998-м — от плана отстранения Бориса Ельцина. КПРФники отступали, отходя с одной линии обороны на другую, но не забывая брать за каждый шаг свою компенсацию. Они последовательно получили легальную партию, думское большинство, красный пояс с тремя десятками губернаторских кресел, участие в правительстве Евгения Примакова. В 2000-е же баланс сил изменился. Да и многие коммунистические вожди, став губернаторами или мэрами, считали справедливость в общих чертах восстановленной, и спешили перейти в более солидную партию.
Разочаровавшись в надеждах на восстановление советской социальной модели, избиратели компартии тоже стали голосовать за усвоившую патриотическую риторику и патерналистскую жестикуляцию партию власти. Но в партийном сейфе официальных коммунистов ещё какое-то время хранились ключи от путинской стабильности. Они были единственной силой, способной к масштабной уличной протестной мобилизации. Поэтому все оранжевые сценарии предполагали вовлечение КПРФ в святое дело свержения проклятого режима. Но партия, поколебавшись, сохранила верность стабильности.
Бунт резервации
Как бы то ни было, но даже обречённые на оборону, вялые, безнадёжно устаревшие конформисты из компартии оставались относительно независимой от Кремля силой. С ними всегда можно было договориться, но им нельзя было приказывать. И пусть чисто теоретически, они могли однажды выйти из-под контроля. Это власть раздражало. Особенно на фоне прочих успехов. Было потрачено немало усилий на создание соперника для коммунистов на левом фланге. Первым, ещё невинным опытом был социал-демократ Иван Рыбкин. Многие, наверное, помнят, как он комично пропадал накануне выборов, а потом объявлялся в каком-то киевском борделе. Потом последовала «Родина». Её тоже нельзя было признать проектом удачным. Почувствовав поддержку снизу, партия стала выходить из-под контроля, за что и была уничтожена. Никому наверху не улыбалась перспектива получить вместо одной автономной левой партии две.
Как говорится, бог троицу любит. С третьего раза решили учесть все прошлые ошибки. Новая левая партия создавалась уже чисто административным путём — сверху. Во главе её стояли люди, которые вроде бы доказали свою лояльность, да и самой своей карьерой были обязаны сами понимаете кому. Должно было получиться, как в кино. Но опять вышел промах.
Вначале всё шло хорошо. «Справедливая Россия», созданная на основе слияния лояльных власти «Партии жизни» и Партии пенсионеров с остатками «Родины», вела себя хорошо. Но было непонятно, как этот продукт политической селекции может привлечь хоть чьи-нибудь голоса. Учитывая это обстоятельство, сверху дали санкцию привлекать в СР живых персонажей, включая даже тех, за кем реально стояли социальные движения, настоящие, а не виртуальные структуры и сторонники. Так в партии появились Олег Шеин (левый активист), Галина Хованская (партия «Яблоко»), Оксана Дмитриева (партия «Яблоко»), Илья Пономарёв (Левый фронт), Алексей Ковалёв (градозащитное движение в Санкт-Петербурге). Они, впрочем, далеко не составляли там большинства. Сверху, наверное, казалось, что созданная с высочайшего позволения партия станет резервацией для любителей протестной самодеятельности, в которой их можно будет без труда контролировать.
Однако вскоре выяснилось, что даже неполноценная, грубо склёпанная на колене партия получает поддержку, может быть, не столько своих собственных сторонников, сколько просто противников власти. И дело даже не в электоральных успехах. Просто в зачищенном до стерильности политическом пространстве все, кто столкнулся с произволом власти или крупного бизнеса (что, впрочем, у нас часто одно и то же) вынуждены были идти туда, откуда их не гнали. Мало-помалу, вокруг традиционно сервильной «Справедливой России» собралось довольно много таких, случайных для российской политической системы людей, которые сделали политический капитал на борьбе с антисоциальной политикой. К ним добавились фрондирующие местные элиты, которые волею судеб оказались в оппозиции «вертикали». На глазах из виртуальной конструкции «эсеры» превращались в действительную оппозицию.
Но ключевая заслуга в этой исторической трансформации по праву принадлежит так и не выучившим диалектику функционерам режима, многотрудная работа которых может принести именно те результаты, которые они хотели предотвратить. Быстро распознав возникающую угрозу, стратеги суверенной демократии принялись крушить своё недавнее детище. Поскольку этот крестовый поход происходит у нас на глазах, иллюстрировать его примерами нет особенной нужды. Любой человек, следящий за политическими новостями, видит, как разбегаются в разные стороны бывшие «справедливые люди» под натиском административного давления. Одни растворяются во мгле безвестности, другие отправляются «на фронт». Но ведь остаются третьи, те, кому бежать некуда. Те, кто зарекомендовал себя в качестве непримиримых врагов газпромовской демократии, или те, кто стал таковым по воле обстоятельств.
Сергей Миронов уподобил свою партию воздушному шару, который сбросил балласт ненадёжных попутчиков и теперь устремится вверх. Я не уверен, что этот шар достигнет в ближайшем будущем электоральных высот, но вот то, что он очистится от своего политического прошлого, это факт. Оказавшись в жёсткой оппозиции, партия лишится всех тех, для кого отношения с начальством важнее политических задач, стоящих перед левыми силами. Не исключено, что это произойдёт против желания большинства «старых партийцев», вопреки их ближайшим планам, в порядке стихийного бедствия. Но это может иметь самые неожиданные последствия.
Я вовсе не хочу пророчествовать: СР может запросто распасться и пропасть в безвестности. Партийное руководство может ещё договориться с властью, и сохранить симулятивный характер своей структуры в обмен на прекращение гонений. Но может статься и так, что гонения закалят эсеров и превратят то, что от них останется, в реальный центр консолидации для большинства социальных движений, протестных сил и левых активистов страны. Это был бы сюрприз для всех: и для теневых кардиналов внутренней политики, и для тех, кто (как, например, автор этих строк) долго пытался строить левое и социальное движение снизу, вопреки всем симулякрам, которые вбрасывались элитами сверху, и, конечно, для самих партийных функционеров. Но чтобы такой сценарий состоялся, справедливые люди должны сделать целый ряд смелых телодвижений, пусть вынужденных, но всё-таки осмысленных.
Уже в ходе нынешней думской кампании центральные и федеральные власти могут попытаться разрушить организационные позиции «Справедливой России», вынудив шантажом и посулами членов избирательных списков сходить с дистанции. Если останется меньше 70 региональных групп, партия в выборах участия не примет. Что бы ни говорили сегодня Миронов и другие партийные вожди, они наверняка понимают эту угрозу. Но готовы ли они поменять ненадёжных функционеров на социальных активистов и лидеров? Нельзя сказать, что это был бы беспроигрышный ход. Уличные трибуны и профсоюзные активисты практически неуязвимы для давления со стоны власти, они приведут с собой сплочённые группы сторонников, но ни денег, ни широкой известности за ними, как правило, нет. Так что решение спорное. Но возможное. Оно не гарантирует немедленной политической отдачи, но может превратить «Справедливую Россию» в то, чего в России не было уже почти столетие: в массовую демократическую левую партию, чья судьба зависит от собственного актива, а не от теневых договоренностей в коридорах власти. В течение буквально нескольких недель мы увидим, хватило ли смелости эсерам пойти на союз с низовыми движениями и их лидерами.
Среди левых в России принято с глубоким презрением смотреть на официальную партийную политику. Эта привычка имеет под собой достаточно оснований. Важно лишь, чтобы политические рефлексы не мешали нам, российским левым, правильно оценить ситуацию, когда она изменится. Часто история пролагает себе русло не там и не так, как и где этого от неё ждут. И нужно уметь увидеть новое качество, откуда бы оно ни появилось. Мы ждали, что левая партия явится из массового низового движения, но никак не из хлева сурковского парламентаризма. Это стало «классической» схемой. Но весёлая муза истории может запросто подшутить над нами, перевернув наши представления вверх ногами. Структура, созданная в коридорах власти для стабилизации режима, может превратиться в свою противоположность – в ядро массового социального сопротивления неолиберальному курсу.
Я не утверждаю, что это произошло. И вовсе не исключаю других сценариев развития. Я лишь констатирую, что сегодняшняя власть, преследуя свои сиюминутные, конъюнктурные цели, создаёт саму возможность такого сценария. Делает она это вопреки собственным интересам и задачам, как побочный продукт решения собственных внутренних противоречий. И опять же в силу того, что бывшие комсомольцы-карьеристы, на заре туманной юности, плохо учили диалектику.
