В амстердамском сквоте, предаваясь столь редкому наслаждению полнейшего безделья, на разбросанных по старинному двору автосиденьях, под пение весенних птиц, я листал забавный анархистский комикс о лягушках, борющихся против радиоактивного загрязнения своего болота. Ещё есть левацкая серия про пеликана-теоретика, который непрерывно всех учит, и про кота—хулиганиста, который всегда, не дослушав, переходит к мордобою, поджогам и экспроприациям. А в Северной Корее рисуют очень яркие партийные антияпонские комиксы для школьников. Когда-то я планировал свою серию «Пчёлы», наглядно объясняющую преимущества коллективности над индивидуализмом в мире трудящихся и паразитирующих насекомых, но потом понял, насколько это схематичная идея и консервативная форма, вроде церковной проповеди со ссылками на мир природы. А каков ваш любимый комикс? Иногда ответ на этот вопрос заменяет сотни слов о себе.
Сверхлюди капитализма
Вначале, сто лет назад, появился «Жёлтый малыш» Ричарда Фэлтона, то есть азиатский беспризорник, попадавший в смешные ситуации. За ним пришёл морячек Попай, Бетти Буп и уморительная семейка Катценджаммеров, примеривших на себя, кажется, все возможные в обществе роли. В будних американских газетах короткие и чёрно-белые, а в уикенд — длинные и цветные. Во время большой депрессии первые журналы «только комиксов» раздавались на каждой бензоколонке как утешение для тех, кому не сладко. Нарисованные герои пришли на помощь живым людям. С этого начался бум дешёвых, смешных, немногословных и полных действия историй.Тогда же возник и порнокомикс. Их нелегально печатала мафия. В героев комиксов срочно превратились персонажи массовых многосерийных романов, все эти Зорро с двойной жизнью плюс экзотические Тарзаны и Шивы — королевы джунглей.
Комикс оказался быстродействующей таблеткой для компенсации собственного ничтожества, окошком в другую жизнь, где ты вполне мог оказаться спасителем мира. Он стал идеальным графическим выражением буржуазного мифа об отдельных сверхлюдях, наиболее успешных личностях, составляющих элиту спасителях человечества. Вскоре комикс стал оружием политической агитации. «Капитан Америка», закрываясь от пуль волшебным щитом с государственной символикой, с оттягом лупил Гитлера в нос, чтобы доходчивее объяснить избирателям необходимость вступления США в войну. «Фантастическая четвёрка» в 60-х — новые супергерои с суперспособностями и нерешенными человеческими проблемами. Их отличала от прошлого именно коллективность — никто не являлся главным или заменимым. Тогда же появились психоделические «Интернейшнл Таймс», «Космик» и «Брайн Сторм».
Мейнстрим быстро перехватывал темы у андеграунда: «Люди Икс» во главе с профессором Магнето тоже были супергероями, но их моральная окраска оставалась не ясна, ясно было только одно: они — вызов «нормальному» обществу. «Люди Икс» — обобщённый сказочный портрет активного меньшинства, не понятого пассивным большинством. В «Спайдермене» нашли другой способ приблизиться к правдоподобию — окружить супергероя предельно узнаваемым и реалистичным до мельчайших деталей городом. Автор знаменитого на весь мир аргентинского комикса о Че Геваре (недавно переведён в России) при диктатуре поплатился за свою известность жизнью. Появились закрученные теории о том, каков в нарисованной реальности идеальный баланс между героем-гражданином и героем-бунтарём. Придумалось множество писаных и не писаных правил. В 80-х, при английских и американских неоконсерваторах, расцвели альтернативные и радикальные комиксы, вроде «Хранителей» Алана Мура о предотвращении третьей мировой или «Вендетты» о правой диктатуре, наступающей после мировой войны. Позже появился антифашистский «Маус» и феминистская «Эон Флакс». А в постмодернистские девяностые группа американских художников начала альтернативную серию про «Супермена», спросив себя: что было бы, если бы этот чудо-ребёнок достался в детстве советским коммунистам, а не американским империалистам? Теперь с помощью комиксов объяснялся и психоанализ, и марксизм, и структурализм. А для тех, кто не любит умных слов, планету накрыла психическая эпидемия японского хентая.
Как булыжник можно было вынуть из мостовой и сделать оружием пролетария, так и комикс, возникший как рассчитанная на самых тупых и самых маленьких форма поп-культуры, можно присвоить и повернуть против капитализма.
Наш ответ супермену
Самое простое — банальное присвоение понравившейся картинки. Если вам нравится вспыльчивый Халк или Тень в красном шарфе и у вас есть собственные идеи, касающиеся правильной жизни и её противников, просто перепишите текст. Об этом много писали, но не так уж много этого сделали, ситуационисты в 60-х. Другой способ присвоения — рисовать собственные еретические версии про всем известных героев. Федерико Феллини признавался, что подростком извёл целую тетрадь, рисуя собственное продолжение «Фантома» и этот опыт сделал из него сценариста, строящего нужные ситуации вокруг любимых героев.
Первым шагом может стать постоянная картинка (или всего два кадра) с меняющимся текстом. Использованная в медиа или блоге она должна держать внимание. Представьте себе, например, уличную демонстрацию, противостояние с копами, зрителей-обывателей на балконе, хозяина магазинчика, смотрящего сквозь витрину, ребёнка, задающего вопрос маме, перепуганную кошку на крыше, журналиста, комментирующего событие в прямом эфире и т.д. Всё это в одном или двух кадрах. Повторяется из раза в раз без изменений. Меняются только реплики и мысли героев. Мы ждём картинку вновь и вновь, потому что не знаем, о чём и что скажут и подумают герои и вокруг чего сегодня весь сыр-бор? Не верите, что это интересно? Дэвид Линч для одного журнала в течение десяти лет переписывал текст в неизменной сцене, где некий мужчина отнимает у собаки большой чемодан и читатели дождаться не могли следующего повтора. Эффект здесь обратный обычному: мы знаем, что увидим, но не знаем, что это означает сегодня. Вариант с уличным файтингом слишком лобовой? Подойдёт для перманентного наполнения актуальностью любой динамичный расклад: трое очень разных людей взламывают некую дверь, девушка убегает по той же улице от клоуна плюс робот пытается полететь с крыши на самодельных крыльях. Достаточно капли воображения, чтобы все они стали героями дня.
Другой вариант — нарисовать антропоморфного и даже слегка узнаваемого героя, жизнь которого касается важных для нас событий. Реалистичные и злободневные сюжеты по мотивам последних новостей. Тут подошла бы за основу фактурная внешность лидера фордовских рабочих — Алексея Этманова. Герой устраивает забастовки и добивается правды на разных, но очень узнаваемых, планетах и на разных производствах, всегда переигрывая алчных боссов, трусливых менеджеров и киберкопов — полноценный пропагандистский комикс.
Ещё вариант — сквозной герой, не обязательно антропоморфный. Это может быть оживший знак или символ. Например, им мог бы стать активист с мегафоном вместо головы, в завёрнутых джинсах и скинхедовских сапогах. Помимо кратких комиксов по последним событиям он мог бы появляться и рядом со статьями с полушутливыми редакционными комментариями к ним, просто задумчиво сидеть в роденовской позе рядом со слишком умной статьёй или аплодировать какой-то неожиданной авторской идее, тем самым выражая обобщенное отношение редакции к данному тексту . Для стильности ему можно задать дополнительные ограничения, например, мы всегда видим «мегафона» в профиль, он плоский, как бог египетских росписей, поворачиваться и приобретать объём ему разрешается только в самых исключительных и политически важных ситуациях, но это уж совсем эстетство.
Типажи
Возможны актуальные ситуации с выдуманными антропоморфными героями. Нередко такие герои — крайнее выражение распространенных психотипов. Например:
Истероид — левый художник-авангардист. Героически и самозабвенно работает на публику. Не без хлестаковщины и шалтай-балтаевщины. Не может жить без публичности и восхищения окружающих. Легко и часто переходит от горьких слёз к издевательскому хохоту. У него много визуальных атрибутов, непредсказуемых жестов и финтов. Умеет принимать чью угодно внешность, чтобы проникать в эфир любого шоу и устраивать там провокации.
Шизоид-аутист — книжник с нездешним взглядом под очками. Теоретик, строит очень интересные идеологические модели, но слабо связанные с действительной жизнью, парадоксально объясняет происходящее, в самих этих объяснениях бездна радикального смысла, но вот практической пользы из них не выжмешь. Однако именно он создаёт тот язык (образы, сравнения, ключевые вопросы, фигуры речи), которым потом более прагматично пользуются остальные персонажи. Умеет попадать в параллельные миры с другими законами и добывать там полупонятные знания.
Сангвиник — профсоюзный лидер. Уравновешен, коренаст, прагматичен, плотного телосложения, одевается и говорит по-народному, никогда не драматизирует, но и утопической эйфории чужд. Шутит в духе солдата Швейка. Для него «борьба» — это прежде всего решение реальных ежедневных проблем, разобравшись с которыми можно и шашлык замутить. В свободное от борьбы время играет с товарищами в футбол. Прячет в гараже кучу гаджетов, вроде отключателей телефонов и просвечивателей сейфов, незаменимых в рабочей борьбе. Кроме него, никто не может управиться с этими громоздкими и капризными устройствами.
Обсессивно-компульсивный партийный функционер — ответственность, учёт, контроль, приоритет родной организации, которая иногда гораздо важнее для него самой борьбы, то есть организация и является главным достижением борьбы, как «правильная реальность» внутри «неправильной реальности». Лучше всего чувствует себя на собрании, принимающем обязательные решения. Подчёркнуто совестлив с товарищами, но умеет выкрутиться на любом суде, собрав нужные документы. С полуслова отличает «своих» от «чужих». Знает математические заклинания с помощью которых может доказать всё, что нужно. Очень любит историю и умеет перемещаться в прошлое (но не влиять на него), чтобы заимствовать у великих предшественников организационные навыки.
Наконец, мозаичный лидер — мобилизующий пример, сочетающий в себе черты всех четырёх характеров. То есть четвёрка вышеназванных это и есть разложение его объёмной личности на отдельные плоские проекции. Немножко сверхчеловек, конечно, таковы уж условности жанра, хотя иногда может быть и смешным.
Впрочем, всегда проще списать типаж с реального человека, утрировав и допридумав его черты, то есть материализовав в картинке часть его фантазий, чем идти от психологической схемы.
Нет ли, кстати, желающих всем этим заняться? Нужен художник, не обязательно гений…
